– Зона-а-а! Твою… Бога душу мать! Ты слышишь меня?

Это он закричал? Он. Но губы… спекшиеся губы не шевелились. И, кажется, начались видения. Никита стоял, шатаясь, как камыш на ветру, и тупо смотрел на небольшой вихрь в двух метрах от себя. В том, что это «смерч», он не был уверен, потому что воронкообразный столбик кривлялся и… смеялся. Именно смеялся, переливаясь всеми спектрами, известными оптической физике. Иногда в переливах внешней оболочки аномалии появлялись картинки и портреты знакомых людей. То мелькнул генерал, отправивший группу спецназа в секретный рейд, то Черный Сталкер, протягивающий черную руку ему, Никите. Вот выплыло лицо Холода, подмигивающего и улыбающегося как всегда после очередной шутки. Его сменил отец, разводящий руки в недоумении. Появилась фигурка сына, шептавшего отцу что-то детское, ласковое, теплое. Никита даже сделал шаг навстречу:

– Данила?! Сынок?

– Пап… пап… папуль… я тебя ищу… ты где, пап? Ты…

Милый, дорогой сердцу голосок. Его, Топоркова-младшего, глазенки, черты лица, цвет волос.

– Данюш!

Образ ребенка вдруг стал исчезать в кружении «смерча», вместо него всплыл юноша в кожаной куртке, штанах защитного цвета, боевой перчатке на левой руке. Он жестом показывал, что идти нельзя, нужно стоять и не делать шаг. И мимика добрая и приветливая. А еще очень знакомая. Странно. Кто этот парень? Откуда? Почему так знакомо его лицо и глаза? Почему он запрещал идти?

– Ты кто-о? – послал мысленный импульс воспаленный мозг Никиты.

– Я сын твой, батя. Я-а твой сы-ын! – прошептали губы знакомого незнакомца. – Ты где, отец? Я ищу тебя-я…

Аномалия завертелась быстрее прежнего, даже загудела от увеличившихся оборотов спиралевидного потока. Видения стали мельтешить, исчезать, не успев появиться, стонать и расплываться в жуткие картины. От скорости вращения в цветном столбе образовалась одна– единственная картинка. Красивая, но холодная. Лес на краю огромного болота. Туман клубится по углам кадра, кое-где пузырится ряска, ни ветерка, ни солнечного света. И на переднем плане округлая голограмма в мягком зеленоватом свечении над открытым окошком чистой воды среди мутной трясины. К которому откуда-то из-за края пейзажа тянется хиленькая гнилая гать. Никита прищурился, пытаясь сфокусировать зрение. Не гать, а деревянный помост: кривоватый, старый, хлипкий. Картинка провисела еще секунды две и исчезла. Больше видений не было, а «смерч» продолжал гудеть и вращаться, извиваясь, словно, танцовщица сальсы.

Майор долго стоял как вкопанный в растерянности; вышел из забытья, вздрогнув от близкого писка крысака. Мутант величиной с добрую кошку взобрался на обломок бетонной плиты и принял агрессивную позу. Еще мгновение, и он бы прыгнул на человека. Черно-серый, с рыжими подпалинами и слипшимися грязными клочками шерсти зверек с полной пастью кривых клыков и острой мордой оскалился и напружинился.

Никита дернул плечом, перехватывая самоделку и отпуская посох из рук. Секунда, и ствол колбы-поршня уставился на крысака. Впрочем, мутанта это не испугало. Здесь, в недрах АЭС, местные мутанты не знали огнестрельного оружия и его опасности, зато пахло свежим мясом и кровью. И зверь прыгнул.

Обильная струя кислоты встретила его выпад, опрокинула, повергла наземь, вызвав дикий визг. Тушка забилась у ног майора в конвульсиях, буравя пыльный мусор и разметая песок. Едкая жгучая жидкость попала не только на морду и тело мутанта, но и в открытую пасть и выпученные зенки. Теперь его плоть шипела и тлела, издавая сильную вонь, рычание и визг превратились в затихающие стоны. Никита не стал дожидаться конца агонии, перешагнув крысака, взобрался на кучу щебня с торчащей балкой. Темень снова покрыла все пространство вокруг, подсвечивающий «смерч» остался позади, а недалеко впереди пылало «огниво». Для дальнейшего продвижения все равно требовался свет. Оставалась надежда на факел, которым разведчик тут же и воспользовался. Иначе в этой темени и не выжить!

Огонь принес хоть какое-то облегчение и относительное спокойствие, но факел занял одну руку. Сражаться одноруким как-то не выглядело хорошей идеей. Да и обозначать себя всем закоулкам огромного корпуса полигона не хотелось. Но иного варианта не было. И Никита шагнул дальше.

Жуткая жажда вконец одолела человека. Никакие мысли уже не лезли в голову. Как и страх. Телом овладело тупое безразличие и равнодушие. «Наверное, именно так становятся зомби? И Рогожин, поди, также свихнулся и сдался? Эх, командир. Зачем же и куда ты попер из Бункера? На верную смерть. Хотя что ему оставалось делать еще, ведь несколько месяцев просидел один в стенах лаборатории. Вот сейчас и я так же свалил без защиты и воды в эту срань. И меня ждет та же участь. Ну, нет. Фиг тебе, Зона! Не получишь меня так легко. Не получишь!».

Это были уже последние здравые мысли майора. Радиация и жара начали страшную работенку, высушивая кровь, мозг человека, испепеляя его дух, плоть и сознание. Он еще передвигал ноги, но со стороны казалось, что шаркает ходячий, идущий в никуда. Но Зона ошибалась…

Он обвел взглядом стены, потолок, темное влажное пятно в верхнем углу. «Пузырь», из которого выпали он и разведчик. Этот офицер. Странный он. Боец той структуры, где не церемонятся с врагом, не берут заложников. Солдат, который не оставляет следов и свидетелей, зачищает все, что чуждо ему и опасно. Исполнитель, не ведающий страха, трудностей и поражений. И, казалось бы, вообще не имеющий головы на плечах, чувства сострадания и гуманности.

Так почему же этот офицер не прикончил его, Черного Сталкера? Почему сохранил жизнь и потратил время на разговоры по душам с противником, убийцей своего друга и явной угрозой всему живому в Зоне?

Бывший сержант Кицелюк возлежал на горячем бетоне, подогреваемым снизу аномалией, по-прежнему недвижимый и терзаемый многочисленными мыслями. Теми, которые еще недавно даже не приходили в его частично металлическую голову и не имели прав на возникновение. Что случилось? Что произошло за тот час… упс… год, что миновал с поединка на крыше НИИ в Туманске и до сих пор? Действия военного. Точнее, бездействие в отношении его, Черного убийцы. Взгляд. И слова. Слова, запавшие в самую душу корифея Зоны. Хотя какая у него там душа! Гнилушка. Урна. Ан нет! Оказывается, еще что-то теплится в кевларовой груди, шевелится. Не все выпростали, не все выкачали из него костоломы Ока Зоны. Осталось что-то. Тукает.

Слова! Нет, не те, которые вселили в душу пленного надежду на освобождение. Разведчик, уходя, бросил строго и неожиданно, но так твердо и вдохновенно, что разберется с «магнитудой» с помощью артефакта-посоха и высвободит его, Черного Сталкера, из плена могущественной аномалии. Без всяких условий и обязательств. Просто так. Чему пленник очень удивился. Но не это его шокировало на самом деле. Другие слова майора. Об искре в сердце, которую носит человек, пока он Человек. И как только он перестает ощущать этот тепло, этот свет в душе, он перестает быть Человеком. А уж кем становится после – это ежу понятно!

Все бы ничего, для киборга, бессердечного убийцы и чистильщика Зоны, пустые слова, но… Дело в том, что он почувствовал в этот миг жар в груди, ту искру в черствой душе. И понял, что она никогда и никуда не девалась, не исчезала. Он сам всю жизнь прятал ее далеко и глубоко. Всю его никчемную пустую жизнь! Пока служил грозным сержантом, силой и матом завоевывая себе авторитет среди черпаков и признание у офицеров. Пряча свое настоящее «Я», херя эго и кромсая совесть советского воина и просто настоящего человека. А много позже еще и остатки души здесь, в Зоне, когда искоренял зло и вообще все уничтожал.

Кем он был и кем он стал? Никем. Мнимый фальшивый авторитет у сталкеров? Виртуальное признание других группировок? Страх и трепет? Идеализация на самом деле тупой бессердечной машины о двух ногах? Черт возьми-и! Да что же это? Он же человек. Он такой же, как все – живой и мыслящий, только немного покоцанный и заблудший. Инвалид, на хрен!