Теперь я сижу в весьма герметичной камере с небольшими щелями над потолком, через которые поступает воздух. Стенами служит зеркальная небьющаяся поверхность. Свет также поступает сверху, но необычный — рассеянный и не образующий теней.

Из зеркальной глади стен на меня взирает всклокоченная битая, но существенно помолодевшая физиономия баронессы. Руки закованы в подобие колодки — без участия головы, два куска металла с вырезами под запястья и замком. От самой пластины к пальцам тянулись тонкие цепочки с металлическими напальчниками. Каждый из них фиксировался двумя острыми штырями, пробивавшими палец с двух сторон. Концы штырей были запаяны с помощью магии. Так что вытащить палец механически, не потеряв большую его часть, было невозможно. Со слов главного инквизитора, сие чудное устройство не дает возможности использовать мою магию. Еще бы знать какая она там моя-то. На пальцы мне наложили какое-то замораживающее заклинание: боли я почти не чувствовала, да и кровь особо не текла. Но, чтобы я не обольщалась, мне пояснили: это все для того, чтобы я не представилась раньше срока.

На ногах я обзавелась обычными кандалами с цепью, конец которой был закреплен в углу к огромной металлической петле, вмурованной в пол. Звенья цепи были испещрены неизвестными символами.

Связи с Клессом и Досколом не было никакой.

Кормить меня, видимо никто не собирался, хотя прошло достаточно много времени. Особого голода я почему-то не испытывала.

В который раз я встала с узкой лежанки и прошлась вдоль стен. По ту сторону за мной следовали отражения.

В какой-то момент я поняла: что-то не так. Будто краем глаза выхватила движение. Уставилась в стенку как баран — ничего. Посмотрела в пол и снова, словно кто-то забегает за спину, когда я поднимаю глаза. Или тут дело просто в глазах.

Эх, ладно, где наша не пропадала.

Подошла к одной из стен и, поплевав на небольшой кусок ткани от рубашки, прилепила его к зеркальной поверхности. Встала близко, так, чтобы хорошо видеть этот кусок, но при этом обзор отражения в поверхности был достаточно широким. Уставилась на несчастный лоскут с остервенением.

Некоторое время ничего не происходило: зеркальный коридор зиял бесконечной глубиной. Бесчисленное количество баронесс с синяками стояли перед тряпкой.

Глаза так и норовили перескочить на другой объект, но моя воля была непреклонной. Мне казалось, что именно так я могу поймать и рассмотреть то, что мелькает на грани видимости. Когда от упорного рассматривания одной точки периферия видимого начала сливаться, я отметила движение. Многочисленные баронессины морды слились в одну. Подошла к зеркальной поверхности и, выдохнув облачко пара, начала писать на запотевшей поверхности. Я едва удержалась от того, чтобы не посмотреть на нее прямо. Боялась, что все исчезнет.

Между тем она вывела пару больших букв и застыла. Я уловила «ПР». И что «пр»? Отражение, будто убедившись, что я опознала все буквы, стерла их и выдохнула еще раз и вывела новые. Не знаю, сколько мы еще стояли, но целиком текст послания выходил таким: «Признавай всё. Спасу». После чего я услышала скрежет ключей в замке двери, а отражение пришло в норму. Надписи тоже исчезли.

В камеру заявился коренастый, но все равно какой-то плюгавенький мужчинка с бегающими глазами и блестящей лысиной.

— Идем, — начал он, но почему-то, узрев мою перекошенную физиономию, добавил, — те.

— Ш-ш-щаз, — тихо прошипела я, — только крюк из пола выдеру.

Прислали же идиота.

Как оказалось, я ошиблась, эта фраза предназначалась не мне. В камеру, следом за блестящей лысиной, зашел высокий жилистый мужчина в маске. Прямо в лучших традициях Молота ведьм. Маска состояла не из ткани, а была по большей своей части тенью от капюшона. Как последний держался на голове настолько стабильно? Может на клей посадили?

От этих дурацких мыслей на не мою физиономию вылезла не менее дурацкая улыбка. Хотя, глядя на лицо лысого, можно было подумать, что со стороны усмешка вышла гордой и зловещей.

Палач сделал знак и в комнату вкатили небольшой стол. Следом вошел, наверное, дознаватель. Лысый крепыш оказался писцом.

Вся честная братия уселась в комнате. Палач, правда, остался скромненько стоять в углу. Дознаватель был сер и лицом, и телосложением. Такого в толпе не заметишь, но это ему и нужно.

Мы с дознавателем еще некоторое время изучали друг друга, после чего он, слегка дернув левым плечом, заговорил.

— Эйна эр Чейз вы обвиняетесь в незаконной магической деятельности, убийствах и проведении магических опытов опасных для жизни и здоровья окружающих…

Далее шел внушительный список и у меня возникла мысль, что на баронессу хотят повесить больше чем она могла сделать. Хотя кто их вампиров знает. И что вот теперь прикажете делать? Признавать все? Не признавать — значит порадовать заскучавшего палача. Признать, поверив не то галлюцинации, не то местной системе внушения для задержанных, тоже странно. Повесят же. Дикие люди — с них станется. Я долго с умным лицом слушала бредни серого (так я окрестила дознавателя).

В самом конце значилось два изнасилования и глумление над усопшим путем похищения у оного предмета мужской гордости. Тут меня разобрало и я согнулась пополам от смеха. Мельком показалось, что одно из отражений баронессы погрозило мне кулаком.

Серый состроил обиженную моську. Почти захотелось ободряюще хлопнуть по холке и сказать что-то вроде «Все будет пучком». Но я думаю, это его не спасет, да и цепь коротковата.

— Простите мне мое праздное любопытство, — отсмеявшись сказала я, — Но изнасилование кого?

— Двух мужчин: Эрига и Ланса Эйхеров, — будничным канцелярским тоном оповестил серый.

— Понятно, — сдавленно хрюкнула я, — А с трупом что баронесса сотворила?

Мужская гордость покойного заключалась в мизинце правой руки, коей был изъят из могилы вместе с кольцом, цепочкой и припаянным к ним драгоценным кулоном в виде семиконечной звезды. Ну, хоть тут повезло.

— Признаетесь ли вы в совершении вменяемых вам преступлений?

— А расскажите про мои права обязанности и то, что мне дает такое признание? С материалами дела ознакомите? Дела вы будете объединять в сводное производство? А наказание будет по совокупности? И есть ли у вас тут поглощение менее строгого назначенного наказания более строгим? Или меня публично выпорют, а потом вздернут или наоборот? Лучше бы оно, конечно наоборот — не так обидно, — меня несло со страшной силой. — Защитника предоставите?

Серый вздохнул, возвел очи к потолку и сделал знак палачу. Тот с явным энтузиазмом рванул к своему столику.

— СТОЙТЕ! — рявкнула я.

Палач обиженно замер. Странно, но я прямо-таки ощущала его эмоции.

— Зачем же так нервничать? Уж и обсудить ничего нельзя? — виновато похлопала я ресницами.

— Так признаете или нет? — уже шипел дознаватель.

— Признаю, всё как есть признаю! Баронесса — она еще та а. эм жучка, — нервно хихикнула я. — Но вот изнасилования и кража — это не в ее стиле. Так что редактируйте список и я подпишу.

— А вот какая вам разница? — у дознавателя задергался глаз. — Вас все равно вздернут, а потом еще и сожгут для верности. Подписывайте так.

— Как какая? Принципиальная! Я за чужие грехи гореть не намерена. Требую очной ставки! Да и вообще что за произвол такой тут у вас, что мужиков можно изнасиловать? Терминология не доработана. Безобразие!

— Очной ставки?! — серый явно пробовал на вкус новые слова.

— Ну да. Знаете, думаю, вам подойдет упрощенный вариант — собираем всех фигурантов по делу и устраиваем перекрестный допрос. Отмечаем все моменты, где показания не сходятся, — я продолжила воскрешать познания в уголовном процессе, похороненные под завалами гражданской специализации и годами такой же практики.

Дознаватель вздохнул, но деловито черкнул пометку.

— По поводу изнасилования: от двух поименованных мужчин сегодня поступило два заявления по факту магического воздействия на их сознание с дальнейшим принуждением к соитию, — отрапортовал он. — Описание внешности насильницы совпадает с вашим.