Лукас босой прошел в гостиную, но Сесили и там не оказалось. Он постучал в дверь, соединяющую две комнаты, но никто не ответил. Лукас повернул ручку и вошел. В комнате пахло розами и его женой. Герцог улыбнулся, радуясь этой перемене, и подумал, какие еще новшества внесет в его дом леди Лукас Уинтерсон.

Из-под двери комнаты для переодевания выбивалась полоска света. Лукас тихо подошел к двери, открыл ее, и у него перехватило дыхание: в глубокой ванне, установленной еще его предшественником, томно отдыхала его молодая жена. Ее изящные ступни опирались на бортик ванны, глаза были закрыты, она полностью расслабилась. Сесили была живым воплощением Афродиты. Лукас позволил себе вволю насмотреться на нее и упивался тем, что видел. Скользнув по белой, безупречно гладкой коже длинных ног, его взгляд помедлил на темных кудрях внизу живота, потом двинулся выше и задержался на темных сосках, чуть-чуть выступающих над поверхностью воды, и, наконец, остановился на длинных темных ресницах закрытых глаз. Никогда ни одна богиня не была более соблазнительной. И Лукаса вдруг ошеломила мысль, что это сокровище — Сесили во всей красе — теперь принадлежит ему.

Только ему.

Уинтерсон поклялся про себя, что, пока живет и дышит, сделает все, чтобы у его Амазонки никогда не появилось причин пожалеть об их поспешном браке. Поклялся доказать, что он ее достоин.

Ступая бесшумно, Лукас подошел к Сесили, наклонился над ней и поцеловал в ухо. Сесили вздрогнула от неожиданности, ноги ее соскользнули в воду, подняв брызги. Инстинктивно прикрыв руками груди, она недовольно нахмурилась:

— У тебя что, такая привычка подкрадываться к женщинам, когда они принимают ванну? Имей в виду, я не собираюсь с этим мириться!

Лукаса разбирал смех, но он сумел сдержаться и выслушал порицание с самым серьезным видом.

— Да, мэм. — Без намека на раскаяние он прикоснулся губами теперь уже не к уху, а к шее. — Вам когда-нибудь уже говорили, как вы удивительно прекрасны?

Сесили откинулась назад и посмотрела на него скептически:

— Не в таких длинных выражениях. Обычно гадкие утята не часто слышат комплименты в свой адрес. — Последняя фраза прозвучала с оттенком обиды, о чем Сесили немедленно пожалела и поэтому поспешила добавить: — Впрочем, это совершенно не имеет значения. Только особы вроде Амелии Сноу упиваются пустой лестью, а мне такая ерунда не нужна.

Это были слова женщины, которая слишком долго была объектом язвительных реплик со стороны наименее приятных представителей высшего света. Лукас подозревал, что именно в этом кроется причина неуверенности Сесили в себе. Возможно, она высоко оценивала свои умственные способности, но как женщина была такой же неопытной, как новорожденный жеребенок, который еще только учится ровно стоять на собственных ногах. И Лукас испытал острое желание защитить эту прекрасную и колючую женщину, на которой женился. Бережно взяв за подбородок, он повернул ее голову лицом к себе и мягко, но очень серьезно сказал:

— Когда я говорю, что ты удивительная и прекрасная, можешь мне верить. Я не льщу. И не заискиваю. Я буду говорить тебе правду. Всегда.

Уинтерсон поцеловал ее, не торопясь от нее отрываться, и почувствовал, как она расслабляется, открывается навстречу его ласке. Когда он отстранился, Сесили хотела отвести взгляд, но он снова взял ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза:

— Открою тебе один секрет. Мужчине трудно скрыть свою реакцию на красивую женщину.

Сесили удивленно подняла брови:

— Что ты имеешь в виду?

Лукас отпустил подбородок жены, взял ее руку и направил вниз, давая ей почувствовать очевидное свидетельство его реакции на этого конкретного гадкого утенка.

— Вот что ты со мной делаешь, — сказал он охрипшим голосом. — И у тебя никогда не будет причин проверять эту теорию. Осмелюсь сказать, не я один ценю твое очарование.

На щеках Сесили выступили красные пятна, но любопытство пересилило стыдливость. Она накрыла ладонью твердый бугор.

— Осторожнее, — простонал Лукас. Он убрал ее руку с застежки бриджей, поднес к губам и поцеловал запястье. — Можешь изучать меня сколько угодно, но не сейчас. А пока я не хочу опозориться в первую брачную ночь, поэтому настоятельно прошу воздержаться от исследований до более позднего времени.

Сесили озадаченно нахмурилась.

— Насколько позднего? — спросила она. — До завтра? Я думала, джентльмены могут делать такие вещи снова и снова.

— Ну да, они могут… то есть мы можем, то есть я… — Лукас сдержал инстинктивную потребность провести рукой по волосам. — Наверное, этот разговор нам тоже лучше отложить до того времени, когда мы…

Он замолчал, и в воздухе повисла недосказанность.

— Но… — Сесили села в ванне прямо, и ее груди снова притянули к себе его взгляд. Желание туманило его мозг, и сквозь этот туман он услышал, как Сесили застенчиво спрашивает: — Но разве мы уже не… То есть я хочу сказать, ведь мы…

Сделав над собой усилие, Лукас выпрямился. К счастью, на нем был просторный домашний халат.

— Да, мы уже… гм, вступили в брачные отношения, — нашел он наконец нужные слова. — Но я… — Лукас пытался придумать, как лучше сформулировать то, что он хотел ей объяснить, и ругал предательский румянец, вспыхнувший на его щеках. — Я, как бы это сказать, вполне готов, но не хочу действовать поспешно.

Сесили кивнула, как будто такие разговоры были для нее обычным делом.

— Понятно. — Она опустила взгляд — казалось, ее вдруг очень заинтересовала собственная левая коленка. — Но вообще-то… мне понравилось, когда ты… э-э… действовал поспешно в Египетском клубе.

Из горла Лукаса вырвался сдавленный звук, и Сесили удивленно подняла взгляд:

— Что случилось? Я что-то не так сказала?

— Нет, дорогая моя, — заверил Лукас.

Он отчаянно желал, чтобы этот разговор закончился раньше, чем один из них умрет от неловкости. Но поскольку впереди их ждала целая жизнь, полная подобных разговоров, он считал, что лучше поговорить на эту тему откровенно. Чем больше они обсудят сейчас, тем меньше будет смущения в будущем.

— Дело в том, что… есть своего рода правило поведения, требующее, чтобы джентльмен не торопил события до тех пор, пока леди уже…

Лукас обвел рукой круг в воздухе, выражая невысказанное вслух обобщение на универсальном языке жестов.

— Уже… — И тут Сесили осенило: по ее глазам было видно, что она поняла. — A-а, ты боишься меня разочаровать! Так я тебе сразу скажу, что на этот счет можешь не волноваться.

«Проклятие!» Лукас почувствовал, что снова краснеет. Но следующие слова Сесили его ошеломили, и он уставился на жену с открытым ртом.

— Я хочу сказать, мне ведь не с чем сравнивать твое мастерство, — как ни в чем не бывало продолжала Сесили. — Ты можешь быть по этой части самым что ни на есть посредственным, я все равно этого не пойму.

Лукас понял, что надо срочно менять тему.

— Так, пожалуй, нам пора ужинать, — быстро проговорил он. — Я позвоню твоей горничной.

Но Сесили остановила его:

— Я дала ей на сегодняшний вечер выходной — ведь ты сам можешь мне помочь.

По тому, как блестели ее глаза, Лукас понял, что леди Уинтерсон прекрасно знает, что делает. Она схватилась за бортики ванны и встала. Вода ручейками потекла по соблазнительным изгибам ее тела, и Лукас потерял способность дышать. Снова. В который раз. Этак еще до конца вечера его легкие совсем откажут. Хотя в этом есть и хорошая сторона: он умрет счастливым.

Сесили с некоторой опаской ждала, когда Лукас что-нибудь скажет в ответ на ее смелость хоть что-нибудь. Она сама не понимала, что на нее нашло. В научной работе Сесили всегда чувствовала себя уверенно, но когда дело касалось ее внешности, становилась более скромной. Что бы ни говорила Амелия Сноу, Сесили знала, что не уродлива. Мисс Херстон никогда не пользовалась особым успехом в свете, и все же за ней ухаживали несколько джентльменов, включая неверного Дэвида. И если можно судить по реакции Лукаса, то она действительно способна очаровывать мужчин. Тем не менее годы, проведенные в обществе старых дев и молодых особ, которых никто не приглашает танцевать, не прошли бесследно, и оценка Сесили собственной привлекательности снизилась. Поэтому сейчас, когда дерзко встала перед мужем обнаженная, она ждала его слов с трепетом, остро сознавая каждый малейший изъян своей внешности, каждое пятнышко, которое могло сделать ее менее обворожительной в его глазах.