Если объяснение незнанием и прямодушием проглотить было весьма сложно ввиду его чрезмерного оптимизма, то предположение о том, что патологически замкнутое Отчуждение являлось таковым вовсе не по причине злокозненности, казалось адекватным. Также вполне можно было понять то, что они хотели сохранить в секрете способ, которым привели ее в чувство, чтобы не выдавать себя. Вероятно, они пробудили ее к жизни не ради того, чтобы всласть помучить.

Лейла внимательнее вгляделась в окружающее ее со всех сторон небо — оно показалось ей знакомым. Она запомнила положение ближайших к узлу звезд в месте, куда должна была попасть сразу после передачи, и теперь похожий узор вырисовывался среди других созвездий. Ей показывали небо с того узла. Это не очень-то помогло в определении ее фактического местоположения, но самым простым объяснением было то, что вместо передачи ее по сети Отчуждение материализовало ее здесь. Звезды находились в предсказанном положении ее предполагаемого прибытия, так что если это была реальность, то, вероятно, хозяева размышляли, как обойтись с незваным гостем. Никаких промедлений длиною в тысячелетие, никаких передач новостей лицу, принимающему решения. То ли само Отчуждение пребывало здесь, то ли оборудование узла оказалось настолько изощренным, что оно все равно что было здесь. Ее явно разбудили не по нечаянности, а умышленно. Поэтому Лейле очень хотелось знать, ожидало ли Отчуждение что-нибудь подобное в этом тысячелетии.

— И что же теперь? — вопросила пустоту Лейла, но хозяева по-прежнему безмолвствовали. — Швырнете меня обратно на Тассеф?

Посылаемые на Отчуждение исследовательские аппараты возвращались обратно без единой записи, поэтому вполне вероятно, что и ее лишат воспоминаний о новых впечатлениях. Лейла умоляюще протянула руки к пустоте:

— Если вы все равно сотрете мои воспоминания, то почему бы вам сперва не поговорить со мной? Я всецело в ваших руках, и, будь на то ваша воля, я могу унести все тайны в могилу. Зачем же меня было будить, если вы не хотите общаться со мной?

В последовавшей тишине без труда читался ответ: чтобы изучать тебя. С математической достоверностью было ясно, что на некоторое количество вопросов относительно ее поведения невозможно ответить лишь на основании статических характеристик; единственно верный способ узнать, как она станет действовать в определенных ситуациях, — поставить в них Лейлу. И они были властны пробуждать ее прежде сколько угодно раз, просто стирая воспоминания. У нее даже голова закружилась: она могла пробудиться в тысячный, миллионный раз ради экспериментов захватчиков, помещавших ее во всевозможные ситуации, подмечавших ее ответные реакции.

Головокружение прошло. Возможно все, что угодно, но лучше рассматривать гипотезы более радостные.

— Я прибыла сюда с целью пообщаться с вами, — сказала Лейла. — Понятно, что вам не нравятся наши аппараты, бороздящие вашу территорию, но ведь мы можем обсудить кое-какие вопросы, поучиться друг у друга. Когда на диске встречаются две пусть даже самые разные цивилизации, они обязательно находят друг у друга что-то похожее: какие-то общие интересы, обсуждают взаимовыгодные проекты.

Услышав собственную, такую серьезную, речь, расточаемую окружающему виртуальному воздушному пространству, Лейла вдруг захохотала. Аргументы, которые она вечно приводила Джазиму, друзьям с Наджиба, змеям с Наздика, теперь показались такими нелепыми и ничтожными! Как ей в голову пришло предстать перед Отчуждением и заявить, что она может предложить им нечто новое, вовсе не то, что они отвергали на протяжении сотен тысяч лет до нее?! Амальгама никогда не скрытничала, и Отчуждение видело, что происходит на диске, анализировало увиденное издалека и сознательно выбрало изоляцию. Явиться сюда, чтобы перечислять преимущества контактов, словно эта идея никогда не посещала ее хозяев, было просто оскорбительным.

Лейла умолкла. Если она и потеряла веру в себя как посланника, то по крайней мере доказала, к собственному своему удовольствию, что оказалась проворней автоматических космических станций и преодолела пограничную защиту. Хотя Отчуждение не прижало ее радостно к груди, но все же приложенные усилия в целом не пропали даром. Она едва ли смела надеяться очнуться в скоплении, пусть даже окруженной тишиной.

— Пожалуйста, позвольте мне увидеться с мужем, и мы тотчас оставим вас в покое, — попросила Лейла.

Но и эта просьба также осталась без ответа. Лейла устояла перед искушением вновь пуститься в разглагольствования о налаживании контактов. Она вовсе не считала, что насчитывающая миллион лет цивилизация заинтересована в испытании ее терпимости к изоляции путем разлучения со спутником, что Отчуждению интересно, через какое время она предпримет попытку самоубийства. Скопление отказывается слушать ее; что ж, прекрасно. Если она не являлась ни подопытной, у которой пытались отнять здравомыслие, ни дорогим гостем, каждое желание которого исполняется, значит, ей предстояло додуматься до третьего возможного варианта отношений между нею и Отчуждением. Ее пробудили не просто так.

Лейла еще раз пошарила взглядом в небе на предмет намека на сам узел или какую-нибудь другую незамеченную прежде особенность, но она, возможно, жила внутри звездной карты, лишенной обычных аннотаций. Делящую небо звездную плоскость Млечного Пути скрыли густые облака газа и пыли, но Лейла все равно прекрасно ориентировалась и знала, где простираются территории скопления, и какой путь приведет обратно к диску.

Со смешанными чувствами созерцала она далекое солнце Тассефа — так моряк смотрит на теряющуюся вдали землю. Как только в Лейле шевельнулась тоска по знакомому месту, вокруг нее появился цилиндр фиолетового света, туннелем уходящий в направлении ее взгляда. В первый раз Лейла почувствовала нарушение состояния невесомости: плавное ускорение несло ее вдоль воображаемого луча.

— Нет! Погодите!

Она закрыла глаза, свернулась калачиком. Движение прекратилось, и когда Лейла открыла глаза, то световой туннель исчез.

He обращая никакого внимания на небо, Лейла свободно парила в воздухе и ждала, что произойдет, если выбросить из головы всякую тягу к путешествиям.

Прошел целый час, но феномен более не повторялся. Лейла обратила взгляд в противоположном направлении — внутрь скопления. Очистив разум от неуверенности и тоски по родному миру, она представила себе, как с трепетом погружается в манящий, неведомый, захватывающий, чужой мир. Сначала ничего не произошло, и тогда Лейла изо всех сил сфокусировала внимание на втором узле, том самом, в который надеялась попасть путем передачи с первого.

Тот же фиолетовый свет, то же движение вперед. На этот раз Лейла переждала несколько ударов сердца перед тем, как рассеять чары.

Если ее не пытались вовлечь в некую бессмысленную садистскую игру, тогда Отчуждение предлагало сделать очевидный выбор. Она могла избрать Тассеф и вернуться в Амальгаму, объявить во всеуслышание о том, что чуть приоткрыла дверь, заглянула в щелочку таинственного мира, выжила и вернулась, чтобы рассказать об этом. Еще перед ней маячила реальная возможность погрузиться в скопление столь глубоко, сколь она представляла себе в воображении, и поглядеть, куда ее принесет сеть.

— Что ж, никаких обещаний? — спросила она. — Никаких гарантий, что я выберусь с другой стороны? Никаких намеков на возможность контакта, чтобы соблазнить меня последовать вперед? — Лейла размышляла вслух, вовсе не надеясь получить ответы на вопросы. Как ей начало казаться, хозяева рассматривали незнакомцев через призму сильного, резко обозначенного чувства долга. Безжизненные исследовательские ракеты они совершенно невредимыми отсылали владельцам. И ее, незваную гостью, они разбудили с целью поставить перед выбором: на самом ли деле она хотела отправиться туда, куда предполагала ее передача, или же бродила, словно потерявшийся ребенок, которому нужно указать путь домой? Они не навредили бы Лейле, без ее согласия путешествие в неизвестность ей не грозило, но внимание хозяев этим исчерпывалось. Они вовсе не обязаны делать шаг навстречу Лейле. Не получит она ни приветствий, ни гостеприимства, ни беседы.