Он роется в мусорных кучах, дерется с котами-дьяволами за остатки пищи, жалея, что силы уже не те, иначе давно поймал бы одну из этих кошек-невидимок себе на ужин. Он тщательно исследует выброшенные кем-то плоды манго, то подносит их к старческим глазам, то отстраняет, принюхивается… Кожура пахнет ржавчинным грибом, а внутри — уже сплошь пятна заразы. Тран отбрасывает плоды в сторону. Некоторые из них еще неплохо выглядят, но даже вороны не станут их клевать. Они скорее накинутся на вздувшийся труп, чем обратят внимание на зараженный ржавчинными грибами плод.
Прихвостни Навозного Короля сгребают лопатами испражнения животных в мешки и грузят в тележки трехколесных велосипедов: ночные сборщики дневного урожая. Они с подозрением наблюдают за Траном. Тот не поднимает взгляда, чтобы не спровоцировать драку. В конце концов, на костре из ворованного дерьма ему нечего приготовить да и продать на черном рынке не удастся: Навозный Король подстелил соломку везде, где мог. Здорово было бы найти себе местечко в рядах сборщиков навоза. Такая работа — гарантия, что ты выживешь. Фабрики по производству метана — прибыльное место. Но это, разумеется, опиумные грезы. Человеку с желтой карточкой вход в подобный «элитный клуб» заказан.
Тран поднимает еще один манго и вдруг замирает. Медленно наклоняется, подозрительно щурясь. Отодвигает в сторону мятый плакат с жалобами на министерство торговли, разгребает буклеты с рекламой нового роскошного комплекса «Ривер Ват». Отбрасывает черную кожуру банана и погружает руки в мусор. Там, в глубине, он нащупывает запачканный обломок огромного рекламного щита, который, возможно, высился как раз над этой рыночной площадью: «…огистика. Судоходство. Торгов…» Обрывки слов написаны поверх величавого силуэта Утренней Звезды. Остаток логотипа компании «Три-Просперитис», на котором в лучах рассветного светила плывут три клипера, обгоняющие ветра, гладкие, словно акулы… Дорогая краска на полимерах пальмового масла. Белоснежные, острые, будто крылья чаек, паруса…
Потрясенный, Тран отворачивается. Все равно что разрыть могилу и увидеть там свой труп. Его гордость. Слепое тщеславие времен, когда он считал, что может соперничать с западными дьяволами и стать судоходным магнатом. Этакий Ли Ка Шин[163] или Ричард Квок[164] эпохи новой экспансии. Возрожденная слава китайского морского торгового флота. Словно пощечина: часть его «эго» похоронена тут, среди ржавчинной гнили и отбросов, пропитана мочой котов-дьяволов.
Тран оглядывается, пытается нащупать другие части щита. Кто-нибудь еще набирает тот старый номер?.. А секретарь, которому он прежде платил… Сидит ли он за своей стойкой в приемной? Работает на нового хозяина, урожденного малайца, вероятно… С безупречной родословной и религиозными взглядами… А те клиперы, которые люди Трана не успели затопить… До сих пор ли они бороздят морские просторы?
Хватит. Он заставляет себя прекратить поиски. Даже будь у него деньги, он не решился бы позвонить. Не стал бы тратить калории. Не вынес бы потери еще раз.
Тран выпрямляется, отгоняет котов-дьяволов, уже собравшихся вокруг. Кроме очистков и навоза, на рыночной площади ничего не осталось. Зря потратил силы. Даже тараканов и жуков подъели. Искать дальше бесполезно. До него здесь побывало слишком много людей.
По пути к своей высотке ему приходится трижды прятаться от «белых рубашек». Съеживаться, сливаться с тенью, когда те слишком близко, проклиная белый костюм, столь заметный ночью. На третий раз его охватывает суеверный страх: дорогая одежда притягивает патруль министерства среды, потому что жаждет смерти очередного владельца. В каких-то сантиметрах от его лица руки небрежно вертят черные дубинки. Пружинные пистолеты сверкают серебром. Хищники стоят так близко, что Тран без труда может сосчитать количество патронов в их джутовых плечевых ремнях. Один из патрульных мочится на аллею, где прячется старик, и не замечает его лишь потому, что напарник решил проверить документы сборщиков навоза.
Снова Трана душит желание сорвать с себя белоснежный костюм, стать безликим, безымянным и получить шанс на спасение. Ведь это только вопрос времени, когда до него доберутся «белые рубашки» и превратят его китайский череп в кашу из крови и костей. Лучше уж нагишом раствориться в липком, жарком мраке, чем подохнуть важным павлином. И все же он не в состоянии расстаться с костюмом. Гордыня? Глупость? Но рука не поднимается. Несмотря на то что эти вызывающие тряпки заставляют потроха трястись от ужаса.
К моменту, как он добирается до ночлежки, даже на Сухумвит-роуд и на проспекте Рамы IV уличные фонари погашены. На торговых лотках, мимо которых он шел утром, все еще кипят котелки — ужин для кучки оборванцев, которым повезло работать ночью, да еще и в комендантский час. На столах горят свечи из свиного сала. В кипятке шипит лапша. Недалеко прохаживаются «белые рубашки», неотрывно следят за людьми с желтыми карточками, проверяют, не позволил ли кто себе бесстыдную роскошь заснуть под открытым небом и не оскверняет ли тротуара, растянувшись на нем и захрапев.
Тран шагает на спасительную территорию ночлежки, ощущает себя под сенью безграничного могущества Навозного Короля. Задерживается у входа, гадая, как высоко ему придется подняться, прежде чем найдется место для его худого тела. — Тебя не взяли, да?
Тран съеживается при звуке голоса. Ма Пин. Сидит за столиком посреди тротуара, с бутылкой «меконга» в руке. От возлияний лицо сияет, как красный бумажный фонарь. Полупустые тарелки по всему столу. Еды столько, что насытятся еще пять человек.
Облик Ma не дает Трану покоя. Молодой служащий, которого он прогнал за слишком вольное обращение со счетами компании; человек, у которого сын толстый и сытый; мужчина, сумевший очень рано сделать карьеру. Раньше он умолял о том, чтобы его приняли назад в «Три-Просперитис», а теперь разъезжает по Бангкоку с последней собственностью Трана — золотыми часами на запястье, единственной вещью, которую даже «змееголовы» не получили. Тран приходит к выводу, что судьба поистине жестока, если неустанно сводит его с тем, кого он однажды счел недостойным своего внимания.
Вновь, несмотря на намерение говорить бодро, старику удается лишь прошептать:
— Какое тебе до этого дело?
Ма наливает очередную порцию виски, пожимает плечами:
— Не будь костюма, я бы тебя в очереди не заметил. Хорошая идея — вырядиться. Правда, стоял ты слишком далеко. Жаль.
Трану бы уйти, проигнорировать заносчивого щенка, но объедки на его тарелках… Дымящийся окунь и лаап,[165] лапша из риса «Ю-Текс». Дразняще близко! Запах свинины заставляет рот наполниться слюной. У Трана буквально зудит челюсть при мысли, что зубы могут впиться в мясо. Интересно, вынесут они испытание такой роскошью?..
Неожиданно он понимает, что смотрит на еду слишком пристально. Полным вожделения взглядом. А Ма внимательно наблюдает за ним. Тран краснеет и шагает прочь.
— Я покупал часы не для того, чтобы досадить тебе. Тран останавливается.
— Для чего тогда?
Пальцы Ма рассеянно пробегают по золотой безделушке в бриллиантах. Потом будто бы застают себя за непозволительным занятием и тянутся за спиртным.
— Хотел получить напоминание.
Ма делает глоток и ставит стакан обратно, между нагромождениями тарелок, аккуратно, неторопливо, как всякий пьяный. По лицу скользит неожиданно робкая улыбка. Как-то виновато он постукивает ногтем по золотому браслету часов:
— Да. Хотел получить напоминание. А не отомстить. Тран сплевывает:
— Фан пи.[166]
Ма решительно трясет головой:
— Нет! Серьезно! — Заминается и продолжает: — Крах подстерегает каждого. Участь «Три-Просперитис» вполне может ожидать и меня. Хотел, чтобы напоминание об этом было рядом, если забуду.
