Я узнала, что произошло на самом деле в ночь, когда, как мне казалось, я соблазнила профессора.

Он был в курсе, что это произойдет. Что родится твоя мама и ты позднее. Я считала себя его партнером, а оказалась инструментом.

Я накричала на него за то, что он позволил этому случиться. За то, что однажды произойдет с тобой. Он соврал, сказав, что ничего не мог поделать. «Она не может изменить свою сущность».

В этом он прав.

Ты привнесешь изменения в этот мир, дитя, хочешь того или нет. Большинство людей как песок, следы их жизни смываются с годами. Они не приносят ни долгосрочного ущерба, ни пользы.

Ты не большинство.

Ты как огонь; горишь, куда бы ни пошла. Если тебя сдерживать и направлять, ты можешь нести свет, но при этом всегда будешь отбрасывать тень. Ты можешь решать: забрать чью-то жизнь или отдать, но за каждой наградой последует наказание. И если за твоим огнем не присматривать, ты прожжешь чужие жизни и историю. Чем ближе к тебе люди, тем больше риска, что они попадут под твою тень или будут поглощены пламенем. Тебе придется притворяться другой. Ты должна носить достаточно брони, чтобы никто не мог увидеть или коснуться тебя. Это не твоя вина. Ты ничего плохого не делала. Свою суть не изменишь, как и цвет глаз. Можно лишь смириться. Будешь бороться с собой — проиграешь, а после битвы останутся шрамы. Но ты их переживешь. Я многие пережила. Ты будешь творить добро, о котором пожалеешь, и зло, которое посчитаешь оправданным. Но, как бы там ни было, ты должна идти дальше — если не ради себя, то хотя бы ради мамы. Она уже любит тебя до смерти.

Хочу, чтобы ты знала: я бы пожелала тебе другой жизни, как и моей любимой дочери, которая никогда не узнает ни о чем из этого, если все пойдет по плану. Иногда я думаю, стала бы я другим человеком, если бы подобрала себе иное имя? Стала бы я кем-то другим? Бывали дни, когда я чувствовала, что внутри меня спит дракон, выдыхая яд при каждом вздохе. Я заигрывала со смертью бесчисленное количество раз. Но причина, по которой я никогда не доходила до конца — это ты. Я откладывала этот день для тебя.

Существует вероятность, хоть и малая, что если я умру до того, как ты проявишься, цикл нашего рода закончится на моей жертве. Не знаю, каковы шансы, но я готова пойти на риск ради дочки; я не могу изменить прошлое, но я сама выбираю будущее.

Должна предупредить, что однажды профессор найдет тебя — слишком тесно твоя судьба переплетена с судьбой мальчика. Он может попросить тебя о помощи, предложить присоединиться к нему, изменить мир. Он дергает за истории, как ребенок за струпья, и предоставит тебе ту же возможность. Но знай: он обладает большей информацией, чем кто-либо из живых, и это не принесло ему счастья. Мне тоже. За свои долгие годы я узнала многих людей, и невежды жили куда более радостно.

Но решай сама. Если наденешь это, он узнает о твоем выборе.

Понятия не имею, где это спрятать, чтобы твоя мать не увидела. Ты обязательно должна найти его, когда будешь готова. Если бы я разделила болезнь профессора, то наверняка бы знала ответ. Но я сделаю лучший выбор при помощи собственных знаний и надежды.

Зажав в одной руке письмо, а в другой куклу, я прошла на кухню за ножом. Разрезала куклу сестры от живота до подбородка и засунула письмо внутрь. Вновь набила куклу и начала зашивать, как вдруг вспомнила о кулоне. Сжала его в кулаке и понесла обратно к кукле, затем засунула его внутрь одним пальцем. Зашила.

Вот. Готово. Я подожду три дня и покину этот мир так же, как и пришла в него — в одиночестве.

НОЙ

Я держу Мару трясущимися руками, ее пульс замедляется. Отец даже не дожидается, пока она умрет, прежде чем испортить воздух своими грязными словами:

— Ты принял правильное решение, Ной. Я тобой горжусь.

Сколько я себя помню, у меня всегда были проблемы с чувствами. Другие люди испытывали страх, стресс, смущение, возбуждение, радость или грусть. У меня, похоже, бывает только два состояния: опустошенное или легкомысленное.

Но сейчас я не ощущаю ни того, ни другого.

Боль от потери становится материальной. Каждый вдох превращает кислород в яд. Каждое биение сердца сравнимо с ударом молотка по груди. Неужели она думала, что я смогу это выдержать?

— Я позабочусь о ее брате, — говорит папа, печатая что-то в телефоне. — И семье. Они ни в чем не будут нуждаться. — Он поднимает мобильный к уху, и я слышу эхо звонка где-то вдалеке.

«Значит, он в здании».

Все это время Даниэль был здесь.

Это удар ниже пояса. Я едва соображаю, глядя на неподвижное тело Мары. Мы провели с ней так много ночей, что я уже не могу притвориться, словно она просто спит. Даже ради себя.

— Ной? — перебивает мои мысли Джейми. Я смотрю на ноутбук.

Его заплаканное лицо выражает страх и волнение.

— Что-то происходит. Аппараты как-то странно гудят.

Папа кладет руку мне на плечо. Я не нахожу сил сказать ему, чтобы не прикасался ко мне.

— Пойду выясню, что там. С ним все будет хорошо, Ной. Обещаю.

Будто его обещания что-то стоят. Но если он ошибается, я заставлю его страдать каждый божий день его бесполезной, бессмысленной жизни.

Он приказывает Джуду присмотреть за мной — чтобы я не выкинул что-то безумное? — и когда тот соглашается, оставляет меня наедине с моим горем. Ну, почти. Я наблюдаю за Джудом, как он жадно поглощает взглядом нож, который оставил мой идиот-отец. Я знаю, что он схватит его. Не уверен, что случится дальше, но мне плевать.

— Чего ждешь? — спрашиваю я.

Он оглядывается, убеждаясь, что папа ушел, а затем, как я и предвидел, берет нож. Джуд смотрит на меня, но его глаза полны не ненависти, а надежды.

Чудак.

— Ну, давай. Сделай это.

— Положи ее, и сделаю.

Я опускаю Мару на пол, и он берется за дело.

Красный свет окрасил мои веки. Я резко села, как если бы кто-то ввел шприц с адреналином мне прямо в сердце.

Я помнила, как чужие руки вшивали мое письмо в куклу. Я помнила, что в нем было сказано. Помнила смерти, которых не желала, семьи, которые были не моими, деревья и чудовищ, корабли и пыль, перья и сердца.

Я все помнила. Каждое чувство, каждый запах, каждое касание и вздох. Мой разум полнился отголосками бабушкиных воспоминаний. Моим наследием. Они покоились на кончике моего языка, и я горела желанием поведать их Ною. Но, открыв глаза, я увидела отнюдь не его лицо.

Джуд ухмыльнулся с видом ребенка на Рождество, показывая ямочки на щеках. У него в руках был шприц.

— Я знал, что ты вернешься, когда проявишься. Доктор подозревала, что так будет, если твое перевоплощение закончится.

Мне было лень интересоваться, что он имел в виду, или обдумывать его слова, как бы странно они ни звучали. У меня был лишь один вопрос, но мое сердце узнало ответ еще до того, как глаза нашли ему подтверждение.

Я повернулась и увидела за собой тело Ноя. Из его груди торчал нож.

НОЙ

Я услышал ее голос еще до того, как увидел родное лицо.

— Ты не умрешь, — говорит Мара. Ее отличительный альт повысился на пару октав. В нем слышится гнев. Безнадежность. На моем фоне она никудышный лжец. Впрочем, это не ново.

Мне удается распахнуть глаза. Смотрю, как она обследует мое тело, и наслаждаюсь тяжестью ее рук на моей груди. Мара выглядит такой решительной, такой яростной!

По какой-то причине я вспоминаю нашу первую встречу, когда она выбивала всю дурь из автомата, отказывавшегося выдавать ее конфету. До того дня, каждый час моей жизни ничем не отличался от предыдущего. Они были невыносимо скучными. До боли монотонными. А затем она вышла из кошмара и вошла в мою жизнь. Она была для меня загадкой. Ее присутствие стало проблемой, которую мне нужно было решить; я наконец-то обрел хоть какой-то интерес. Каким-то образом ей даже удалось пробудить у меня интерес к самому себе.