— Всего я не знаю, но у него твоя улыбка.

Она положила руки на живот.

— Не могу поверить, что это действительно происходит.

— Происходит. — Мы с профессором рассчитывали на это — на нее. — Мальчику предназначено великое будущее. Благодаря тебе он изменит мир.

И благодаря нему Наоми умрет. Она готова пойти на жертву. Профессору это ничего не стоило; именно я убедила ее согласиться. Я тоже нуждалась в этом ребенке. С ее смертью было гораздо легче смириться, когда Наоми была всего лишь абстракцией, незнакомкой. Но мы подружились, и меня преследовало чувство вины. Я познакомилась с ней, убедила ее, все это время прекрасно зная, что у нее нет шанса родить и выжить. По прохождению месяцев, меня начали одолевать мысли о ее неминуемой смерти. Она снилась мне в конюшне, висящая на веревке со сломанным позвоночником, ее тело качалось из стороны в сторону, ноги были босыми. Мне снилось, что она попала в автокатастрофу, и осколок ранил ее в грудь — девушка умерла, подавившись собственной кровью. Мне снилось, что ее убили, она утонула, была погребена заживо под рухнувшим зданием. Я не знала когда, но это точно произойдет.

Накануне свадьбы я не сдержалась и вновь ее предупредила. Она станет мученицей из-за собственного дитя.

«У каждого дара своя цена», — ответила она мне тогда.

Сегодня начало этой цене было положено. На ее лице не было эмоций новоиспеченной матери: ни любопытства, ни благоговения, ни даже любви. Она выглядела, как ребенок, которого пообещали отправить на незабываемое приключение, и он не мог дождаться начала.

Наоми чуть ли не подскакивала на месте.

— Жаль, что придется ждать девять месяцев до встречи с ним.

— Он родится в свое время. Прояви терпение.

— Когда я могу сказать Дэвиду?

— Я дам тебе знать при следующей встрече.

— Которая будет…?

— В четверг. Ты, Мара и я встретимся в лаборатории и оценим твой прогресс. Хорошо?

— Как скажете.

— Отлично. Тогда увидимся. Хорошего дня, миссис Шоу, — сказал он, и она повернулась к выходу. — Мои поздравления.

Наоми оглянулась через плечо и раздраженно добавила:

— Не зовите меня миссис Шоу. Чувствую себя старой.

Губы профессора изогнулись в намеке на улыбку, а затем девушка закрыла за собой дверь.

— Беременность пройдет тяжело, — сказал мужчина, глядя ей вслед.

— Но дитя выживет?

— Конечно.

Я замолчала на мгновение.

— А Наоми?

— Она не умрет при родах.

Но я спрашивала не о том, и мы оба это понимали.

Я открыла глаза и оказалась в кромешной тьме. Ничего не видно, но я чувствовала себя одиноким крошечным человечком в большом, каверзном пространстве. И высоком — я явно лежала на возвышении, от чего хотелось свернуться в клубок. Попытка закончилась неудачей. Мои руки и ноги были связаны. Но я не боялась; для меня все было далеким и отстраненным. Когда стоило бы испугаться, прийти в ужас, я была расчетливой и беспристрастной.

Пока не вспомнила, как брат взывал ко мне во тьме.

Я видела только то, что находилось надо мной и по бокам — и то плохо. Я находилась на складе; откуда-то исходил свет, но я не могла найти источник. Лишь моргала и моргала. Надо мной появился рябой бетонный потолок, крошащийся прямо на глазах, обрамленный створками окон, заляпанных грязью. Слева и справа виднелись силуэты сотни, возможно, тысячи людей.

Нет, не людей. Манекенов. Или их частей. Армия безголовых туловищ, стоящих начеку, простиралась за пределы моего поля зрения. Пропыленные пластмассовые руки, тканевые торсы и пластиковые глаза громоздились на полу.

Но Даниэля я не видела. Я знала, что не одна, но, возможно, Джуд забрал только меня. Я молилась Богу, хоть и не верила в него.

— Пытаешься понять, где мы? — раздался голос — до боли знакомый, резонансный, повелительный, хоть я никогда и не слышала его прежде. В ушах звенело, в голове творилась путаница и все, включая мои мысли, было словно в тумане.

— Думаешь, зачем мы здесь? — Я услышала звук плавных, целенаправленных шагов, но никого не увидела. Затем мои глаза привыкли к темноте и различили движущийся объект. Кто-то ходил между манекенами — такой же высокий и узкий. Я разобрала контур черного костюма, когда человек подобрался ближе.

У него были серо-голубые глаза Ноя. За ним стоял Джуд.

— Боюсь, мы не были официально представлены, — сказал мужчина. В уголках его глаз собрались морщинки, когда он улыбнулся — легкий изгиб губ подчеркивал ямочки под точеными скулами. — Меня зовут Дэвид Шоу.

У меня отняло язык, а мысли испарились прежде, чем я успела их высказать. Я наслышана об отце Ноя, но никогда не встречала его лично. А теперь он здесь. И привел меня сюда именно он.

Он.

Мужчина смотрел на меня с добротой и сочувствием, как будто за его спиной не стоял мой мучитель. Будто это не он руководил моими пытками, прячась за спинами «Горизонта», Вэйна и Кэллс.

Оцепенев от шока и наркотиков, я могла лишь смотреть на них с Джудом, едва походившего на себя прежнего. Его самоуверенность, проявившаяся на причале, когда он заставил меня перерезать запястья, исчезла без следа. Ни намека на злость, которую он излучал в «Горизонте», когда пытал меня, Ноя и других. Парень что-то бормотал себе под нос. Я не могла разобрать слов.

— Ты боишься, — сказал Дэвид Шоу.

Уже нет.

— Мне вправду жаль. Хотел бы я, чтобы все сложилось иначе.

Все еще впереди. Я не собиралась убивать его, как остальных. Буду мучить его, как он мучил меня.

Мне не нужно знать, зачем он это сделал. Плевать. Меня беспокоило только одно, но я не могла сформулировать предложение, пока Дэвид не даст разрешение. Знакомое ощущение. Мне вкололи анемозин — любимый наркотик Кэллс.

— Ной знал? — мой голос был хриплым и противным. Я не была уверенна, расслышал ли он меня, пока мужчина не поднял брови.

— Интересуешься, не предал ли он тебя? — Дэвид слегка прищурился. — Как мало ты ему доверяешь. — Его фраза акцентировалась звонким металлическим лязганьем стали о сталь и звуком приближающихся шагов. — Кстати, о дьяволе…

За Дэвидом появился Ной.

НОЙ 

Я бездумно плетусь за отцом, мельком замечая армию безруких, безголовых манекенов из стекловолокна. Казалось, они окаменели при моем приближении, съежились от гулких шагов. Как зловеще… Миленько!

К сожалению, ходить и думать мне удается с невероятным трудом. В глазах рябит; мы на каком-то большом, ветхом, вероятно заброшенном складе. С некогда белых, а ныне грязных стен облупилась штукатурка, а окна мутные от грязи. За одним из них я замечаю вывеску: «СКЛАД: ОГНЕСТОЙКИЙ». Вот только кто-то заляпал черной краской буквы и дорисовал новые, после чего вышло: «АД: ГНЕВОСТОЙКИЙ». Маре бы понравилось.

При мысли о ней в голове что-то щелкает, прерывая мой смех в зачатке. А затем я вижу ее.

Но это не Мара — по крайней мере, не та, которую я помню. С ловкими грязными пальцами, губами, которые не знают, ругаться или улыбаться, и глазами, которые скрывают секреты хозяйки, но насквозь видят мои.

При нашей последней встрече она была прижата Джудом, приставившим нож к ее голой шее. А нет, то был не последний раз! В голове мелькнуло едва уловимое изображение, секундный и размытый образ того, как она припирает Джуда к стенке, душит его своими руками, впиваясь ногтями в кожу. И я помню, что этому предшествовало. Поначалу Мара была его жертвой, но затем они поменялись местами.

В ту ночь в «Горизонте» были не только мы — долбанутые подростки. Воздух заполнило нечто, лишенное аромата, заставляя его мерцать и колебаться. Я вспомнил свой голос, полный отчаяния, как пытался перекричать гул крови, ревущей под кожей, и свое отрывчатое дыхание, эхом отдающееся в ушах. А затем мир почернел.

Бог его знает, сколько минут, часов, дней после этого я провел во тьме, пробуждаясь от толчков незнакомцев, заставляющих меня есть, или людей с размытыми, пустыми лицами и руками в перчатках. Как правило, после этого меня вновь поглощала тьма бессознательного, ее влажный язык запихивал меня в глубины гортани. Я мало что помнил до сегодня, но тут в двери появилось папино лицо.