Исследуя поведение воинственных муравьев, он, естественно, должен был ставить опыты. Мистер Уайт придумал метод проверки, позволявший выяснить, осуществляет ли данный вид муравьев территориальные притязания в естественном его состоянии, ибо считал, что опыты, которые ставятся над содержащимися в неволе животными, ведут к ошибочным результатам. Метод был такой: мистер Уайт брал колонию интересующих его муравьев, перемещал ее, чтобы оборвать все связи случайного характера, на несколько миль или около того и старался разместить ее сколь возможно ближе к другому гнезду того же вида. Наблюдая за тем, при какой степени близости новая колония оставалась терпимой для старой, в каком радиусе от гнезда уже укоренившегося удавалось уцелеть гнезду новому, он получал возможность набросать примерную карту территории, на которую претендует первое из них.
Ну так вот, наблюдения за видом L. flavus или за тем, который он упорно продолжал именовать M. rubra, никакого труда не составляло — на ферме их было хоть пруд пруди. Но когда ему потребовалось вмешаться в жизнь F. fusca, пришлось отправиться на болото. Мистер Уайт сидел там на корточках — ветер раздувал бороду, твидовая шляпа с опущенными полями придавала ему сходство с императором Абиссинии, — и наблюдал за маневрами встревоженных муравьев с пятнышками белой краски на задах, а несколько сот обладателей доисторических кельтских глаз тайком наблюдали за ним, укрывшись за грудами торфа, стенами, ослами и прочим. Чем это он тут занимается? Все, чем когда-либо занимались они, сводилось либо к греху, либо к обману, а потому вывод, что и мистер Уайт предается чему-то в этом же роде, был для них всего лишь естественным. Либо он немецкий шпион, подающий сигналы англичанам, либо шпион английский, а сигналы подает немцам, — либо колдун, читающий заклинания, либо закапывает свои деньги, либо откапывает чужие; как бы там ни было, он, в любом случае, пытается кого-то надуть, чего они и себе от души желали. И как только мистер Уайт уходил с болота, десятки полуантропоидов пришаркивали или сбегались к месту, в котором он только что сидел, и там, дерясь и пререкаясь по поводу первенства, принимались с лихорадочным пылом копаться, рыться, скрести землю и разбрасывать камни.
Один из опытов требовал использования бутылки с подкрашенной водой. Воду мистер Уайт подкрашивал красными чернилами. Дело в том, что муравьи в большинстве своем не любят дневного света, но так как спектральное зрение их отлично от зрения мистера Уайта, против света красного они нисколько не возражают. Когда ему требовалось посмотреть, не потревожив муравьев, что происходит в их колонии, он накрывал ее бутылкой разведенных красных чернил, поскольку она позволяла заглядывать внутрь колонии, не давая муравьям знать, что за ними наблюдают. Естественно, бутылку приходилось день за днем оставлять in situ[7], как своего рода красный световой люк муравейника, поскольку переместить ее означало — встревожить муравьев. А чтобы защитить бутылку от забредавших на болото холощеных бычков, мистер Уайт, отправляясь пить чай, обычно придавливал ее камнем.
Бутылки с красными чернилами уворовывались, едва лишь он уходил, и вскоре на них уже дивился весь Беркстаун. Одни засовывали их в очаги и ждали, когда эти бутылки обратятся в чистое золото, другие распрыскивали их содержимое по границам с соседями, чтобы навести на тех порчу, третьи поили этим содержимым свою скотину, дабы уберечь ее от бруцеллёза, четвертые пили его сами, как средство от ревматизма, геморроя или зуда. В конце концов, мистер Уайт, которому никак не удавалось довести до конца хотя бы один опыт, устал от исчезновения бутылок настолько, что пошел в аптеку, купил там рвотного камня и стал сдабривать каждую оставляемую им бутылку изрядной его дозой. Увы, результат это дало противоположный ожидаемому. Незваных пациентов мистера Уайта рвало с такой силой, что они, ошеломленные обилием извергаемого ими непотребства, прониклись еще более истовой верой в могущество волшебного зелья. Репутация мистера Уайта, как чародея, возрастала гигантскими скачками, отчего оставлять бутылки где бы то ни было стало решительно невозможно.
В общем, сами видите, человека более подходящего для строительства Ковчега попросту не существовало.
И тем не менее, он пролежал до четырех утра, пытаясь разрешить целый ряд проблем, возникших в связи с этим предприятием.
Первым делом, нужно было как-то подправить свои представления о Боге. Если Архангелы и впрямь существуют, должна, предположительно, существовать и Небесная Иерархия, а стало быть, с амебами он малость промахнулся. Самое удивительное состоит в том, что ему удалось приладить свои идеи к новому фундаментальному основанию, почти их не изменив.
Во-вторых, существовал вопрос о том, где взять необходимые материалы. Сооружение деревянного Ковчега библейской конструкции, более того, Ковчега, достаточно большого для размещения многочисленных пар животных тварей, обойдется в несколько тысяч фунтов. А у мистера Уайта имелось на банковском счету всего шесть сотен. К тому же, сколько он ни пытался убедить себя в этом, ему не удавалось поверить, что Библейский Ковчег действительно способен плыть — тем более по Ирландскому морю, в которое, полагал мистер Уайт, Потоп его, в конце концов, и вынесет. А вдобавок к непомерным затратам, которых потребует покупка дерева, найм рабочей силы и возведение лесов, он крайне смутно представлял себе методы, коими достигается изгибание донных досок.
Впрочем, эту проблему мистер Уайт снял в приливе столь характерного для него вдохновения: решив перевернуть кверху дном сенной сарай да его и использовать.
Третья же проблема была связана с угрызениями совести. Ясно ведь, что в одиночку ему Ковчега нипочем не построить, а вот с помощью Пата Герати оно, глядишь, и получится. С другой стороны, Архангел ни словом не обмолвилось о том, что они могут взять с собой Пата Герати. Представлялось, однако, непорядочным, и это еще слабо сказано, подряжать бедолагу для постройки Ковчега, а после, когда разразится Потоп, бросить его тонуть в водах, отказав ему в прибежище на том самом сооружении, которое он же и поможет соорудить. С этой проблемой мистер Уайт управился, решив: (а) что Всесильный наверняка должен иметь разумное представление обо всех предстоящих им трудностях, а будучи еще и Всеведущим, Он, скорее всего, уже нашел для таковых достойное разрешение; (б) вероятно, Он сможет устроить все так, что Пат Герати и сам на Ковчег не полезет, или еще как-нибудь сплавит его с рук; (в) в любом случае, он, мистер Уайт, платит Герати 36 пенсов в неделю; и (г) быть может, удастся найти для Пата жену и вписать их обоих в судовую ведомость — вместе с прочими парными тварями.
И вот когда он дошел в своих рассуждениях до этого места, начали вырисовываться настоящие трудности. Если человек повстречался с Архангелом и получил от Оного приказ строить Ковчег, значит надо строить, это только естественно. Однако соседи-то никакого Архангела не видели и Пат Герати тоже. И потому для всех прочих только естественно будет отнестись к этой затее, как к проявлению безумия, и значит, Пат Герати может ему в помощи и отказать. Но даже если он не откажет, если прочие ближние решат пустить это дело на самотек, как мистеру Уайту сообщить им столь волнующую новость? Ему, по какой-то причине, вовсе не улыбалась мысль о том, что придется рассказывать Герати о залезшем в дом сквозь печную трубу Архангеле Михаиле.
Быть может, подумал мистер Уайт, самое лучшее и вовсе не говорить Пату о том, что мы строим Ковчег. Я же могу сказать ему, что хочу соорудить плавательный бассейн и положиться на то, что вошедшее здесь в поговорку полоумие англичан сделает мое заявление вполне достоверным. В общем, ясно, что как-то обозначить для Пата назначение Ковчега мне придется, иначе он не сможет взять а толк, что ему следует делать.
А хуже всего было то, что сено уже лежало в полях большими стогами и его со дня на день могли перетащить в сенной сарай.
