Новое художественное мировоззрение, рожденное романтизмом, стремление познать и осмыслить «дух всего человечества», крепнущее сознание того, что современная культура должна стать наследницей культуры всех предыдущих эпох, приводили к выводу о том, что и в архитектуре могут и должны найти применение «все роды зодчества, все стили».

Формулируя новые архитектурные принципы с позиций романтической эстетики, Н. В. Гоголь в цитированной выше статье утверждал, что «город должен состоять из разнообразных масс, если хотим, чтобы он доставлял удовольствие взорам. Пусть в нем совокупится более разнообразных вкусов. Пусть в одной и той же улице возвышается: и мрачное готическое, и обремененное роскошью украшений восточное, и колоссальное египетское, и проникнутое стройным размером греческое»^[35].

Романтизм сыграл очень важную роль в общем процессе художественной эволюции архитектуры. Выступив идейным противником стареющего классицизма, романтизм активно способствовал отходу архитектуры от того творческого метода, который лежал в основе классицизма. С другой стороны, программный «антиканонизм» романтиков и выдвинутая ими новая архитектурная концепция, основанная на обращении к наследию «всех стилей», способствовали выработке нового творческого метода, который стал ведущим в архитектуре середины и второй половины XIX века, и определили художественно-стилистические особенности эклектики.

Результатом развития этого нового творческого метода было формирование в архитектуре 1820-1830-х годов ряда стилевых направлений. Одним из них стала стилизаторская неоготика, оказавшаяся едва ли не самым последовательным воплощением художественных идеалов романтизма в архитектуре того периода.

Обостренный интерес к истории, к старине был вызван не только успехами исторической науки и археологии. Он был прямым следствием свойственного мировоззрению романтиков противопоставления «прозаической действительности» и «поэтической мечты».

В поисках художественного идеала романтики — писатели и художники обращаются к эпохе средневековья. Правда, особенности жизни и культуры тех отдаленных столетий понимаются ими, как правило, довольно поверхностно: не углубляясь в анализ истинной сути исторических явлений, романтики в первую очередь увлекаются их внешней стороной. Средневековье привлекает их экзотичностью архитектуры и костюмов, доблестью рыцарей, «кипением страстей», сказочностью своих полулегенд-полубылей.

О виды готики! Вы властно увлекали Фантазию людей — как и мою — в полет… — восклицал Джордж Байрон в десятой главе поэмы «Дон-Жуан»^[36].

От прозаической действительности романтики обратились к седой старине, порой к ее прямой идеализации. Это предопределило ретроспективный характер проявлений романтизма — и в литературе, и в искусстве, и особенно в архитектуре, где увлечение средневековьем выразилось в попытках возрождения форм готики.

«Феодальное воззрение средних веков, приложенное несколько к нашим нравам и одетое в рыцарски-театральные костюмы, овладело умами, — писал об этом времени А. И. Герцен. — …После Наполеона явилась сильная школа неоромантизма»[37].

Интерес «школы романтизма» к темам и образам средневековья проявился прежде всего в литературе — и в западноевропейской, и в русской. К средневековью обращались и Пушкин («Скупой рыцарь», «Пир во время чумы», «Сцены из рыцарских времен», «Вадим», «Борис Годунов»), и А. А. Бестужев-Марлинский («Ливонские повести»), и Лермонтов («Вадим»). Русская публика зачитывалась романами Вальтера Скотта — он стал в России одним из самых популярных писателей. Его исторические романы оказали огромное воздействие на художественные вкусы современников и в Западной Европе, и в России, способствуя увлечению мотивами и формами средневековой архитектуры. «Вальтер Скотт первый отряхнул пыль с готической архитектуры и показал свету все ее достоинство. С того времени она быстро распространилась, — писал Гоголь. — Могущественным словом Вальтера Скотта f кус к готическому распространился быстро везде и проникнул во все: еще не сделавшись великим, он уже сделался мелким: сельские домики, шкафы, ширмы, столы, стулья — все обратилось в готическое…»^[38].

Романтическое увлечение средневековьем из чисто литературной сферы стало переходить в сферу дворянского быта, формируя своего рода моду на «готический вкус». В аристократических салонах разыгрывали «живые картины» на сюжеты «из Вальтера Скотта» в соответствующих исторических костюмах. Готические мотивы в 1820-1830-х годах появляются в интерьерах петербургских особняков — обычно в виде отдельных предметов и деталей: ширм, шкафчиков, оконных переплетов и т. д., но порой и в виде целых «готических» комнат.

В 1829 году художник Федор Брюллов, старший брат знаменитого живописца Карла Брюллова, писал своему второму брату Александру, пенсионеру Академии художеств, будущему видному архитектору:

«В Петербурге входит в большую моду все готическое. В Петергофе маленький дворец выстроен для императрицы Александры Федоровны в готическом вкусе, в Царском Селе — ферма; теперь граф Потоцкий уже сделал столовую готическую и все мебели, и тому следуют уже все господа и рвутся за готическим… У Монферрана есть одно окно вставлено и на него смотреть приезжают разиня рот, как на чудо… Монферран ценит свое окно в 1300 (рублей). Следственно ты можешь себе представить, на какой ноге gotique»^[39].

В первой половине 1820-х годов архитектор О. Монферран создал в Екатерингофском парке комплекс павильонов «в готическом вкусе»^[40]. В парках Царского Села в 1820-1830-х годах появляется целая серия «готических» построек: Ферма, Шапель, Белая Башня, Арсенал и др. Они были построены архитектором А. А. Менеласом, но существует предположение, что в их проектировании принимал участие архитектор И. А. Иванов[41]. Царскосельские стилизации «в средневековом вкусе» далеко не равноценны: пожалуй, удачнее других Шапель (1825–1828 гг.), представляющая собой довольно убедительную имитацию романтических руин старинного готического собора. Среди пышных крон старых деревьев Александровского парка кирпично-красная Шапель выглядит очень эффектно.

Постройки «в готическом вкусе» появились и в парке Александрия, на восточной окраине Петергофа, где находилась летняя резиденция царской семьи. Готика импонировала вкусам Николая I и стала восприниматься как своеобразный стилистический знак николаевского Петергофа. Во второй половине 1820-х годов А. А. Менелас спроектировал и построил в Александрии императорский Коттедж (подробнее о нем-с. 70) и Ферму (позднее она была расширена и перестроена в Фермерский дворец). Одной из самых интересных стилизаций в готическом духе стала небольшая церковь-капелла святого Александра Невского, построенная в Александрии по проекту берлинского архитектора К. Шинкеля А. А. Менеласом и И. И. Шарлеманем. Фасады капеллы были одеты в узорчатый декор стрельчатых арок и шпилей, мотивы готики были использованы и в отделке ее интерьера.

«Несмотря на все несовершенства и недостатки, — писал современник, — готическая архитектура вообще всем нравится, она увлекает, удивляет, производит на душу сильные впечатления, вот и причина особенного пристрастия, которое питают к ней все люди, одаренные пылким и сильным воображением»^[42].