— Поблизости еще открыт какой-нибудь ресторан, где можно поесть? — осведомился я у администратора.

— В Манчестере, кафе в центре. Оно работает до полуночи. Ничего особенного, но там можно поесть. Вы не ошибетесь — только оно еще открыто в это время.

— Благодарю. Попробую.

Я хотел произвести впечатление самого обычного приезжего, чтобы потом не иметь неприятностей. Отправиться поесть представлялось мне хорошим предлогом для того, чтобы покинуть мотель. Я достал виски Клинта, налил себе, посидел несколько минут перед телевизором, затем выключил свет, и, вооружившись двумя бутылками, вернулся к машине.

Кафе я отыскал без труда и поужинал. Я был там единственным посетителем. Быстро проглотил ужин, одновременно болтая с хозяином, похвалил жаркое, рассказал ему, что на следующий день поеду дальше, в Бэрлингтон, и осведомился, как туда лучше проехать. Я был убежден, что он, в случае необходимости, меня вспомнит. По крайней мере, хорошо, если у него не будет повода впоследствии отметить в моем поведении что-то необычное.

Мне понадобилось полчаса, чтобы добраться до летнего дома. Свернув на подъездную дорогу, я ничего не слышал, кроме гудения мотора да хруста колес по гравию.

У крыльца я выключил фары, вышел, взял одну бутылку виски и отпер дверь дома. Я не включал свет, чтобы не привлечь внимания случайных прохожих. Кроме того, луна светила так ярко, что свет и не был нужен.

Я прошел в кухню, наполнил виски стакан для воды и сделал большой глоток. Затем я снял с крючка ключи от дома и подвала, взял лопату, которой уже пользовался в первый раз, захватил карманный фонарик и вторым глотком опустошил стакан.

С фонариком, лопатой и бутылкой спиртного я снова сел в машину и поехал к старому дому, к тому месту, где я ровно десять дней назад оставил Эллен. На этот раз я подогнал «бьюик» как можно ближе к задней двери дома, выключил фары, открыл заднюю дверцу, достал чехол для машины и поспешил ко входу.

Пронзительный ноябрьский ветер свистел вокруг старого здания. Ветви деревьев скрипели, издавая плачущие звуки, которые напоминали мне сдавленные рыдания на кладбище при опускании гроба в могилу.

Когда я с трудом открыл дверь, мои ноги просквозило потоком ледяного воздуха. Испугавшись, я торопливо захлопнул за собой дверь. Словно протестуя, она скрипнула ржавыми петлями.

Я десятки раз бывал в этом доме и знал его, как свои собственные карманы. Но сейчас я впервые оказался здесь вечером. Нежилой дом холодным зимним вечером не слишком приветлив. Он скрипит, стонет, вздыхает и кряхтит. И, кажется, проклинает незваного гостя. А в ночной тишине все звуки кажутся вдвое громче.

Я слышал торопливый шорох крохотных ног, спешивших в укрытие. Луч фонарика пробежал по полу, но маленькие бестии оказались проворнее меня. Свет отбрасывал на стены неясные тени.

Когда я направился к двери подвала, доски пола заскрипели, словно желая предупредить друг друга. Штукатурка с потолка во многих местах осыпалась и хрустела под ногами. От моего дыхания в воздухе клубились легкие облачка пара.

Как только я открыл дверь подвала и свет скользнул по старым, ветхим ступеням и доскам пола, которые мне нужно было снова снять, в нос мне ударил трупный запах. Раньше здесь было душно, сыро, холодно и затхло, но теперь воздух пропитался запахом гниющей, разлагающейся плоти. Может быть, я во многом преувеличивал, но мне пришлось тут же достать носовой платок и сделать из него повязку на нос. Это почти не помогло.

Прежде чем отважиться спуститься вниз, я влил себе в глотку еще виски, в надежде что его аромат несколько заглушит этот смрад.

Спускаясь вниз, я дрожал всем телом. Как и в первый раз, я направил луч света карманного фонарика в нужное место, снял доски пола и начал копать…

Алкоголь сделал свое дело. Я развил чудовищную энергию и совершенно забыл об этом смраде и о зловещем смысле, заключенном в каждой лопате земли.

Наконец, лопата коснулась останков Эллен. Потом я заметил льняную скатерть, в которую ее завернул. Даже теперь я не хочу вспоминать эти подробности. Я ни разу не взглянул на труп. Как только льняная скатерть освободилась от земли, я набросил на нее чехол от машины и завернул в него Эллен. Потом, едва не падая, поднял ее наверх и погрузил в кузов машины.

Затем я вернулся в подвал, засыпал яму землей и сверху тщательно уложил доски. В конце концов не осталось никаких признаков того, что здесь кто-то побывал.

Я опять глотнул виски, сунул бутылку в карман пальто, взял лопату и фонарик, поднялся наверх и запер за собой дверь подвала. Затем я вспомнил о конских путах. С помощью фонарика я нашел их там, где и предполагал, отнес в машину и закрыл заднюю дверцу.

«Благодарение Господу, с этим покончено», — простонал я.

Вернувшись на машине в летний дом, я тщательно отчистил лопату, положил ее и карманный фонарик на их обычные места, но ключ от подвала оставил у себя в кармане. Он мне еще был нужен для другой цели.

Теперь еще ненадолго остановиться у каменоломни, потом этот кошмарный сон кончится… раз и навсегда.

Я выбрал безлюдную боковую дорогу, которая хотя и отнимала у меня больше времени, но зато была безопаснее.

Здесь была меньше вероятность встретить кого-то, кто может узнать машину и последовать за мной. Я был теперь слишком близок к цели, чтобы позволить себе хотя бы малейший риск. И я не встретил ни души.

Добравшись до каменоломни, я постарался вернуть себе абсолютное спокойствие и самообладание, хотя нервы были на пределе. Сдав задним ходом на грунтовую дорогу, заглушил мотор и выключил фары. Несколько шагов с телом на руках я мог преодолеть и при лунном свете. Я открыл заднюю дверцу и вытащил Эллен, чтобы прикрепить к чехлу лошадиные путы.

Затем я собрал все свои силы, взвалил мертвую ношу на левое плечо и сделал несколько шагов к краю каменоломни. Там подхватил ее обеими руками, наклонился как можно дальше вперед и сбросил тело вниз. Поверхность воды блестела в лунном свете. Раздался всплеск, и я увидел, как чехол какие-то мгновения держался на воде, пока железные путы не увлекли в глубину и его, и Эллен. Это походило на последнюю лопату земли, закрывшей гроб.

Я вернулся к машине, закрыл заднюю дверцу и ретировался. Только очутившись в своем бунгало, со стаканом в руке, я по-настоящему осознал значение того, что только что совершил.

Я сделал это снова! И на этот раз это было идеальное убийство! Я устранил с пути все опасности.

Теперь они могли сколько угодно подозревать, вынюхивать и даже обвинять меня, но не могли мне причинить ни малейшего вреда.

Один очень простой факт связывал им руки: нет трупа — нет убийцы!

В ту ночь я спал сном праведника, выполнившего свою миссию.

На следующее утро я проснулся рано, по пути позавтракал и ровно в 10 часов явился в банк Кондона в Бэрлингтоне. Мы оговорили некоторые юридические детали и затем большую часть второй половины дня провели на землях Вильсонов.

Поместье производило впечатление, и старик сказал, что оно будет просто драгоценным даром. Я провел его по старому дому, стараясь при этом избегать случайных следов ног, оставшихся с прошедшего вечера.

Единственным местом, которое я не включил в эту экскурсию, был подвал. Я знал, что трупный запах еще не улетучился и может вызвать у Кондона недоумение. Я устроил настоящий спектакль, когда, как старый маразматик, искал в летнем доме этот ключ, и в конце концов сказал Кондону, изобразив на лице скорбь, что, должно быть, моя покойная жена в свой последний приезд сюда забрала его с собой в Крествилл. Он наверняка лежит где-нибудь в нашей квартире, и я его при случае перешлю почтой. Кондон проявил полное понимание и заверил меня, что это не к спеху.

Переночевал я в Бэрлингтоне в гостях у Кондона и на следующий день вернулся в Нью-Йорк.

Старый Вильямс уехал к себе в Лa-Джоллу. Я послал ему подробный отчет о своей поездке и получил сердечное ответное послание, в котором он благодарил меня за труды. Гораций тоже был мною вполне доволен.