Если моя поездка в Нью-Йорк когда-то обнаружится — что было вполне возможно — какое объяснение смогу я дать? И тем не менее это единственный выход. Если уж до того дойдет, какое-нибудь объяснение я придумаю. Самое главное — уничтожить отпечатки пальцев.

Мы приземлились без осложнений. Я поблагодарил Томпсона, пообещал ему полностью возместить расходы и пожелал удачного обратного полета в Вермонт. Потом взглянул на часы. До вылета моего рейса оставалось около часа.

В зале ожидания аэропорта, прежде чем что-либо предпринять со своим предварительным заказом, я решил посмотреть расписание рейсов на Нью-Йорк.

По пути мне на глаза попалось нечто, вернувшее веру в самого себя. Моя проблема решилась вмиг. Теперь я мог не только принять меры насчет Нью-Йорка, но и спокойно лететь на побережье.

Все было так просто, что стало стыдно, как же я не подумал об этом раньше! Фортуна мне опять улыбнулась.

То, что я увидел, было указателем с двумя общеизвестными в Америке словами — «Вестерн Юнион». Я остановился и уставился на него. Вот решение. Мне не нужно сломя голову лететь в Нью-Йорк. Не нужно откладывать полет в Солт-Лейк. Нужно только отправить телеграмму!

За окошком сидели две женщины. Я взял с края стойки несколько бланков, стараясь остаться незамеченным. Никто не обратил на меня внимания. Дойдя до бара, вошел туда, сел за стол и заказал себе выпить.

Помещение было освещено слабо, а немногочисленные посетители казались поглощенными своими собственными делами, главным образом временем отлета и прибытия. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания.

За выпивкой я составил в уме текст телеграммы, которая, могла бы предотвратить самое худшее, пока я не вернусь в Нью-Йорк.

Джоан так часто рассказывала мне о своем боссе, то с воодушевлением, то с ненавистью, что мне не составило никакого труда вспомнить его имя — Майк Норман. Я знал также, что студия Джоан называлась «Норман Продакшн» и располагалась на Рокфеллер-плейс.

В конце концов, после нескольких неудачных попыток, я написал на бланке следующее:

«Майку Норману, Норман Продакшн. Рокфеллер-плейс, Нью-Йорк.

Застряла до понедельника. Объясню позже. Не злись, сокровище, привет. Джоан».

В левом нижнем углу я, как положено, указал полное имя и адрес Джоан. Йотом еще раз внимательно перечитал текст и решил, что он звучит достаточно похоже на Джоан, чтобы достичь своей цели.

И тут я даже ухмыльнулся, сообразив, как удачно получилось, что телеграмма пойдет именно из Бостона. Бостон был родным городом Джоан! Получив завтра утром телеграмму, Норман предположит, что она приехала сюда по личным делам и задержалась. Возможно, он будет раздосадован, может быть, даже разъярен, но, во всяком случае, не станет беспокоиться о ней, по меньшей мере, до понедельника. Это давало мне достаточный выигрыш по времени, чтобы выполнить свой замысел.

Я заказал себе вторую порцию, заплатил и попросил официантку оставить столик за мной — вернусь, мол, через несколько минут.

Выйдя, подозвал проходившего мимо носильщика.

— Мне нужно послать телеграмму в Нью-Йорк, — сказал я, — но никак не успеваю. Она будет стоить не больше доллара. Здесь пять, и сдачу оставьте себе. Согласны?

— Да, сэр, — кивнул он.

— Не могли бы вы сделать это сейчас же?

— Да, сэр.

Я отдал ему бланк телеграммы и деньги и проследил, как он тут же направился к окошку «Вестерн Юнион». Из-за колонны я мог наблюдать за ним, оставаясь незамеченным. За несколько минут он покончил с делом и, довольный, удалился с чаевыми.

В кассе аэропорта, где был записан мой предварительный заказ, я выкупил по кредитной карточке билет и вернулся в бар. Я был очень доволен собой.

Конечно, полиция легко определит аэропорт Логана — место отправки телеграммы, как только полным ходом начнется розыск Джоан. Они займутся здесь расспросами. Но что из этого получится? Если служащая у окошечка вообще о чем-нибудь вспомнит, то только об одном из работников аэропорта, который отправлял телеграмму, как тысяча других. Это было для нее обычной работой.

Я потому и не послал телеграмму сам, что телеграфистка могла оказаться особенно внимательной или иметь хорошую память и впоследствии дать полиции описание моей внешности. Следствием этого стали бы дальнейшие расспросы, откуда мог появиться в это время мужчина, соответствующий данному описанию и прилетевший на частном самолете. Будут рассмотрены все варианты и выйдут на Дейва Томпсона, который, конечно, сразу расскажет, зачем он летал в Бостон. Я понимал, что вероятность такой цепи совпадений была очень мала, но, учитывая все те удары, которые уже нанесла мне судьба, счел целесообразным принять все возможные меры предосторожности. Если даже служащая телеграфа и Томпсон в своих показаниях укажут на меня, я мог бы все отрицать, и на этом дело, вероятно, закончится. Но я не хотел ни при каких обстоятельствах и ни в какой форме быть уличенным в связи с Джоан.

Использовав носильщика, я почувствовал себя значительно увереннее. Он, как зачарованный, уставился на пятидолларовую купюру в моей руке и едва ли разглядел меня самого. Служащая у окошка взглянула на бланк, взяла деньги, отдала сдачу, не сказав ни единого слова и даже не улыбнувшись носильщику. Он был для нее просто человеком в форме, выполнившим обычное поручение, и я мог спорить, что она не смогла бы описать его внешность даже сейчас, не говоря уже о том, чтобы сделать это через несколько дней.

Короче, я пришел к заключению, что очень удачно выиграл время.

Я просидел в баре, пока не объявили посадку на мой рейс. Незадолго до того, как уйти, я услышал по телевизору, стоявшему в баре, выпуск новостей с официальным сообщением о том, что никто из находившихся в самолете не мог выжить при катастрофе, и пройдут дни, а возможно и недели, прежде чем будут установлены причины катастрофы, а также найдены и идентифицированы трупы или части трупов.

Я испустил вздох облегчения, поднялся на борт самолета и тут же провалился в глубокий сон.

В воскресенье, ровно в 4.45, я приземлился в Нью-Йоркском аэропорту Кеннеди, сошел с самолета и взял первое попавшееся такси до Манхеттена, до квартиры Джоан.

Когда мы перед посадкой делали круг над аэродромом, у меня вдруг закружилась голова. Не от полета, а от всего, что случилось за последние шестьдесят часов, с тех пор, как я проводил здесь Джоан в тот роковой полет. Я устал, смертельно устал. Но времени для отдыха не было. Я должен был выдержать.

То, что происходило за время моего пребывания на Западе, не имеет большого значения для этой истории. Поэтому я буду краток.

В Солт-Лейк-сити я нашел отца Эллен, совершенно убитого горем. Он считал себя виноватым в том, что Эллен летела именно этим рейсом. Полученные сообщения не содержали ничего нового, разве что теперь мы слышали их ближе к месту катастрофы. В тот же день мы со стариком Вильямсом поехали домой; при промежуточной посадке в Лос-Анджелесе я купил пижаму и остался ночевать у Вильямсов. Пришлось играть роль почтительного и безутешного зятя и пытаться утешать их обоих. Единственным болезненным для них решением, которое мы приняли, было то, что панихида должна состояться в Крествилле. Мистер Вильямс должен был сообщить мне, когда они смогут вылететь, а я обещал все подготовить.

Поскольку больше мне делать было совершенно нечего, рано утром в воскресенье я улетел, чтобы, как я выразился, «привести в порядок дела на Востоке». Они это понимали, или думали, что понимали. О, если бы они знали, какие дела мне нужно было привести в порядок!

Часам к шести такси через Куинсборо-бридж доставило меня в Манхеттен. Я вышел на углу 57-й улицы и 9-й авеню. Оставшиеся до дома Джоан на 54-й улице три с половиной квартала я решил пройти пешком. Такая предосторожность не была безусловно необходимой. Но я не хотел давать шоферу такси точного адреса, что позднее могло быть использовано против меня. Я довольно часто читал в газетах, как при сообщении о пропавшем человеке какой-нибудь шофер такси вдруг вспоминал, что доставлял некоего пассажира по адресу пропавшей, и при этом был в состоянии дать описание его внешности и сообщить, где и когда тот сел к нему в машину.