Место для нашего медового месяца тоже выбрала Эллен: летняя вилла семьи в Вермонте, которая уже несколько лет пустовала с тех пор, как ее родители уехали в Калифорнию.

— Это мое любимое место, — сказала она, объявив мне о наших планах. — Когда я умру, хочу, чтобы меня похоронили там. Ты будешь восхищен. Дом расположен высоко наверху, на плато, окруженном лесами и горами. Спереди открывается вид на прекрасную зеленую долину. Внизу ели, сосны, березы и клены, а прямо перед крыльцом журчит горный ручей. Дальше виден Окс-Вью, высокий горный хребет, полностью отрезающий от остального мира и к тому же удивительно красивый. Мы будем одни на многие мили вокруг. Можно смотреть в любую сторону и не заметить ни единого дома. А июнь — один из лучших месяцев в году. Все распускается и цветет, все полно жизни.

Хотя я не слишком чувствителен к природе, но нашел описание Эллен очень привлекательным. Кроме того, у меня и не было другого выбора. Я даже академию права не мог выбрать сам. Хотя меня приняли в Фордхэм и уже внесли в списки, это не соответствовало планам Эллен. Фордхэм показался ей недостаточно престижным. Один приятель ее отца, Кеннет Спирс, был за Колумбийский университет, и потому меня отправили туда. Я предложил Гарвард, раз уж пошла речь об элите, но у Эллен нашлось очень простое объяснение, по которому это не годилось.

— Я терпеть не могу Бостон, дорогой.

На этом с Гарвардом было покончено.

Таким образом, была выбрана Колумбия. В годы моей учебы мы жили в квартире Эллен, и я плясал под ее дудку. Нашими друзьями были ее друзья. Я зависел от ее настроения. Правда, она всегда обходилась со мной в бархатных перчатках, особенно в обществе. Она не уставала нахваливать меня и рассказывать о моих успехах и блестящих отзывах моих преподавателей.

Но несмотря на это, ее властолюбие начало постепенно угнетать меня. Она была для меня настоящим тираном, и я все больше понимал, что дорого заплатил за свой путь наверх. Единственным местом, где я был до некоторой степени самостоятелен, оставался университет. Но я пообещал себе, что все должно перемениться, как только я стану преуспевающим адвокатом, и пытался в оставшееся до этого время ко всему относиться с юмором.

Тем временем я тесно сдружился с одним своим сокурсником, Гордоном Маккеем, по моему мнению, одним из самых одаренных студентов-юристов на всем факультете. Эта дружба стала поводом для нашего первого серьезного объяснения.

В последний год моей учебы Гордон предложил мне после защиты и выпускных экзаменов вместе с ним открыть практику — чрезвычайно лестный для меня вариант. Он решил отклонить завидные предложения нескольких первоклассных фирм и работать самостоятельно. Гордон нуждался в партнере и верил, что мы сможем составить хорошую пару. Хотя он не был лично знаком с Эллен, но знал, кем она была.

— Может быть, я в своем деле действительно неплох, как все утверждают, — сказал он, — но и ты не из последних.

Затем он откровенно добавил.

— Ты известен больше меня, и твои связи могут быть для нас полезны. Итак, что скажешь?

— Решено, — поспешно и воодушевленно ответил я.

Это был шанс моей жизни. Я даже не мог себе представить, что мы потерпим неудачу.

— Продолжим разговор завтра, — сказал я. — Сейчас я хочу поехать домой и рассказать Эллен.

Я и подумать не мог, что это вызовет у Эллен такую реакцию. Она взглянула на меня с холодом, прежде мне совершенно незнакомым. О бархатных перчатках больше не могло быть и речи.

— Ты с ума сошел? — закричала она срывающимся голосом. — Большая глупость тебе не могла прийти в голову?

— Подожди минутку, любовь моя. — Ее резкий тон и обидные слова заставили меня впервые за нашу совместную жизнь реагировать жестко. Я готов был бороться. — Что ты видишь тут глупого?

— Могу сказать! — она пренебрежительно посмотрела на меня. — Кто такой Гордон Маккей? Ты упоминал о нем несколько раз и он, возможно, симпатичный парень, но кто он такой?

— Ну, он лучший на нашем курсе. Все адвокатские конторы Нью-Йорка стремятся заполучить его. Каждый, кто хотя бы однажды имел с ним дело, знает, что он обладает исключительными способностями в области юриспруденции. Все на нашем курсе были бы в восторге от возможности работать с ним или на него. Я чувствую себя польщенным и считаю, что он оказал мне честь, пригласив меня.

— Все это хорошо и прекрасно. Но кто он такой?

— Ты имеешь в виду его положение в обществе? Никто. Он почти из такой же среды, как и я. — Я подождал, что она на это скажет, но она молчала. — Послушай, Эллен, — продолжал я, — я ведь всегда намеревался работать самостоятельно. Я хочу стоять на собственных ногах.

— И с моими деньгами, конечно, — Эллен взглянула на меня с гневом и презрением, как на прислугу, плохо выполнившую свою работу.

Итак, она, наконец, сказала это. Я ощутил свое второсортное происхождение, как петлю на шее. Тот факт, что Эллен в сущности была права, не смягчал удара. Я впервые ясно и отчетливо осознал, что она держит меня в руках.

Будь у меня хотя бы капля гордости и смелости, это могло стать самым подходящим моментом дать ей понять, что я буду поступать так, как считаю нужным, а если это ее не устраивает, хлопнуть дверью.

Я почти сделал это, но затем остановился.

Я стоял и молча смотрел на нее. Я пытался собрать все свои силы, чтобы сделать то, что должен был сделать. Но я заколебался. Эллен смотрела на меня вызывающе, уверенная в своей победе. Она слишком хорошо знала, что я не отважусь на столь решающий шаг. Когда она убедилась, что я опять в ее власти, то подошла ко мне И взяла за руки.

— Любимый, — сказала она нежно, — я не подумала, что говорю. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя и желаю тебе только хорошего. Все, что есть у меня, принадлежит тебе, ты же знаешь.

Она сжимала мою руку, и я не смог освободиться, хотя чуть не лопался от бешенства и стыда.

— Это был такой удар, любимый, — продолжала она. — Если бы ты знал, какие планы я строила для тебя — для нас — ты бы смог меня понять.

— Что это за планы?

— Собственно, я пока не хотела говорить тебе, — ответила она со своей улыбкой, которую все находили такой ласковой, такой любезной и обворожительной. — Это должно было стать своего рода подарком к окончанию университета. — Она крепче сжала мои руки, чтобы подготовить меня к сюрпризу.

Я почувствовал этот нажим не на руках, а на своем горле. Петля затягивалась.

— Недавно, — продолжала она, — я была у Горация Скотта по одному небольшому юридическому вопросу. Ты ведь знаешь, кто он такой — компания «Девью, Скотт, Бромли и Андреас». Гораций — настоящий клад. Сколько я себя помню, он всегда вел дела моего отца и мои. Во всяком случае, я тогда рассказала ему о тебе, как блестяще ты учишься в Академии права, и что скоро заканчиваешь курс. Короче говоря, он сказал, что хочет как можно скорее поговорить с тобой и предложить начать карьеру в его фирме. Разве это не фантастика? Теперь ты понимаешь, что эта смешная затея с Гордоном Маккеем явилась для меня ударом? После того, как я положила такое грандиозное начало твоей карьере?

Я встал и начал искать сигареты. Я был так взбешен, что понадобилось некоторое время, чтобы собраться и иметь возможность говорить связно.

— Ты считаешь возможным делать что угодно, вообще не спрашивая моего мнения, — крикнул я. — Великий Боже, кто я, в сущности? Инструмент, которым ты можешь вертеть, как захочешь? Я знаю, что ты меня содержала эти три года, и я тебе премного благодарен, но я был убежден, что однажды это кончится — как только я начну работать. И я не хочу, чтобы так продолжалось. Я верю, что из меня выйдет неплохой адвокат, и рано или поздно я смогу тебе все вернуть.

— Но, любимый, я ведь только хотела…

— Неужели тебе никогда не приходило в голову, — прервал я, — что у меня тоже могут быть собственные планы? Что мне вовсе неинтересно работать с Горацием Скоттом? Тебе не пришло в голову спросить меня, прежде чем разговаривать с ним? Ведь это моя жизнь, понимаешь? По крайней мере, до сегодняшнего дня я так думал.