— Хватит! Стыдно.

К нам поворачиваются несколько голов. Да, я знаю, стыдно, но не каждый день можно так посмеяться, как два малыша на похоронной мессе. Марко полностью спрятал лицо в шарф. Слава богу, у него есть шарф.

На сцене актеры изображают побоище и несколько совокуплений, я вижу, как Марко тихо сползает с сиденья и встает на четвереньки в проходе.

— Что ты делаешь?

— Я тихо удаляюсь. Пошли.

Я оглядываюсь. У нас очень хорошие места, сбоку в четвертом ряду, если мы попытаемся встать, то нас сразу же заметят. Мне пора решаться. Марко уже дополз до центрального ряда, как солдат среди вражеских позиций. Я в свою очередь сползаю на пол, чувствую, что бородач возмущенно на меня смотрит. И снова я чувствую неудержимый смех. Я присоединяюсь к Марко, он ждет меня у двенадцатого ряда.

Пол покатый, ползти вверх трудно, но мы почти добрались до выхода. Мы уже встаем, когда лучи прожекторов освещают зал. Мы попались, свет ослепил нас. На сцене исполнитель главной роли, подняв руку, кричит: «Больше никогда! Больше никогда!» — и нам кажется, что он на нас указывает. Остальная труппа хором подхватывает его слова.

Нас увидели, все нас увидели, конечно, брат Алекса тоже нас увидел. Мы выползли из круга света. Мне стыдно, я смеюсь так, что слезы текут по щекам. Марко помогает мне подняться, толкает дверь дрожащей рукой, и мы убегаем, как воры, через почти пустой холл, мимо билетерши, которая сочувственно на нас смотрит.

— Это было гениально! — говорит Марко, когда мы заканчиваем вечер ужином в «Пье-де-Кошон». — Я никогда так не смеялся! Шикарный вечер!

Так я и ответила Алексу, когда на следующий день он спросил меня о спектакле, с искренностью, в которой он не мог усомниться.

— Мой брат не видел тебя после спектакля.

— Я знаю, но у моего спутника начался приступ астмы, и мы очень быстро ушли, я позвоню твоему брату, мы действительно очень хорошо провели время.

При воспоминании о представлении я морщусь, стараясь быстро подавить ухмылку.

— Спектакль радикальный, очень сильно сделан, — говорит Алекс.

Я не рискую высказываться, утвердительно киваю и ухожу по направлению к своему кабинету.

— Кстати, Джудит, я забыл. Кто-то тебе звонил, молодая женщина.

Я останавливаюсь, прошло всякое желание смеяться.

— Она назвала свое имя?

— Анни, Фанни, что-то такое. Она оставила телефон, чтобы ты ей перезвонила.

Я не видела Марко следующие два дня и не звонила Фанни. Маленькая воительница вновь подняла оружие. Храбро. Подавила всякую стыдливость. Но я должна была преодолеть свою трусость. Я заставила себя ей позвонить.

Тихий голос, сдержанный, вежливый. Она отвечает мне, как клиентке, без задней мысли. Мы договариваемся о встрече на нейтральной территории. Я предлагаю бар в крупном отеле, но догадываюсь по ее молчанию, что она колеблется. Я спрашиваю, какое место ей подойдет. Ресторан, у Восточного вокзала. Она оправдывается: так как она приезжает поездом…

Ее тон изменился со времени нашей последней встречи. Уверенность пропала. Меня это не радует, опять возвращается старая хандра, и ее не помог развеять стаканчик виски, который я выпила до дна после телефонного звонка.

Встреча выпала на понедельник, когда поставщики особенно меня вымотали. Я была в поту, едва успевала освежить макияж, я знала, что у меня утомленный вид, это не играло мне на руку. Но мне не надо было соблазнять или убеждать. Я шла на встречу с несчастной женщиной, и шла туда со свинцовыми ногами.

Я ищу ее глазами, замечаю, что она сидит в углу за чашкой кофе. Конечно, Фанни пришла раньше, то есть я, разумеется, опоздала. Раз в жизни я злюсь на себя за неточность. Я направляюсь к ней, не пытаясь улыбаться. Я первая протягиваю ей руку. Подумав пару секунд, она ее пожимает.

Она все так же очаровательна, может быть, немного похудела, у нее ямочки на щеках, которые я не заметила прошлый раз. Цвет волос другой, ближе к натуральному. Она молча рассматривает меня, взгляд тоже изменился. Стал тяжелее.

Я заказываю кофе, останавливая проходящего мимо официанта. Зажигаю сигарету и тут же вспоминаю, что Фанни не курит, но дым ей не мешает. Я вспомнила эту деталь и улыбнулась. Она воспринимает это иначе:

— Я понимаю, что вам смешно меня здесь видеть.

Я не хочу непонимания, пытаюсь объяснить, что означала моя неуместная улыбка.

— Я не смеюсь над вами, Фанни.

Она вздрагивает при звуке своего имени, как будто такая фамильярность ее шокирует. Молчание. Официант принес мой кофе. Я спрашиваю, хочет ли она еще, она отрицательно качает головой. Я пью кофе и жду, что она откроет огонь.

— Как Марко?

Я понимаю, что она его не видела и не говорила с ним с момента их расставания.

— Сколько прошло? Три месяца?

Она, не ожидая моего ответа, продолжает:

— Я полагаю, что хорошо, у него есть все, что нужно.

— В смысле?

— Не будем лукавить, вы прекрасно знаете, что я хочу сказать.

Я думаю, сказать ли ей правду, эта женщина мне не враг, мне незачем делать ей больно. С другой стороны, зачем мне ей лгать?

— Вы должны знать, что он продолжает работать со своим другом… кажется, его зовут Тутун.

— Как обычно, он всегда с ним работает.

— Сейчас он только этим занимается. Я хочу сказать, доход ему обеспечивает только эта работа.

Я выгляжу как ответственный эксперт. Она удивленно на меня смотрит. Она не верит, сдержанно смеется.

— Это правда. У него больше нет клиенток.

— А вы?

Как будто удар кулака. Первый раунд.

— Вы ему не помогаете? Никогда? Он платит, когда вы останавливаетесь в отелях, или он ведет вас в фаст-фуд?

Мой ход.

— Мы не останавливаемся в отелях. Это ему не по средствам. Мы встречаемся у меня. Деньги между нами больше не стоят.

Как прямой удар в печень. Кажется, что она сейчас согнется пополам. Я чувствую, что она борется со слезами, и мне очень неуютно.

— Сколько вам лет, Фанни?

Она отважно поднимает голову:

— Вдвое меньше, чем вам.

Она ждет моей реакции, но ее нет. Она добавляет:

— Двадцать четыре года. Что вам до этого?

Двадцать четыре года. Среди всех моих выкидышей точно был эмбрион женского пола, если бы он выжил, ему было бы почти столько же. У меня могла бы быть двадцатилетняя дочь. Без сомнения, из-за этого я всегда испытывала нежность к молодым женщинам.

— Он вас любит?

Вопрос возвращает меня в реальность. Это «Он вас любит?» Фанни произнесла вполголоса, почти невольно. Второй раунд. Она подводит к главному. Что я могу ей ответить, я никогда не позволяла себе задаваться этим вопросом. Я честно отвечаю, что не знаю.

— Тогда почему он с вами?

Подразумевается: если не из-за денег. Сейчас мне хочется ее послать куда подальше, сказать, чтобы она возвращалась к своим укладкам и оставила меня в покое. Оставила нас в покое.

— Без сомнения, потому что он себя хорошо чувствует. Уверенно.

Я пытаюсь говорить самым нейтральным тоном.

— А вы? Вы его любите?

Эта малышка прикалывает меня к стене со сноровкой энтомолога.

— Почему это вас заботит?

— Потому что я его люблю и хочу, чтобы мы снова встретились. Мы должны снова встретиться, иначе и быть не может.

Она начинает говорить очень быстро, слова вылетают, как будто она повторяла их десятки раз.

— Что ему с вами делать? Вы прекрасно знаете, что это ни к чему не приведет. Почему вы не дадите ему уйти?

— Он свободен. Вы должны спросить у Марко.

Она умолкает. Я прошу официанта принести счет. Я собираюсь уйти, и она говорит:

— Пожалуйста… подождите.

Я чувствую подступающие слезы в ее голосе. Я снова сажусь, смотрю, как она мнет пакетик из-под сахара.

— Я просто хотела бы увидеть еще раз, поговорить с ним… мы не успели поговорить…

Слезы блестят на ее ресницах, мне невыносимо смотреть, как она унижается.