— Ну что ж! — Мой братец, разумеется, не упустил новой возможности поддразнить меня. — Если честно, то моложе ты и впрямь не становишься, а при определенном освещении, знаешь ли…

Я не дала Энтони договорить, слегка ударив его хлыстом по колену; брат рассмеялся и подмигнул Малышу, гордо восседавшему на маленьком пони.

— И потом, мне совершенно не нравится, что Ричард уже весь север прибрал к рукам, — продолжила я. — Эдуард и так дал ему огромную власть. По сути, Эдуард позволил ему стать правителем собственной принципалии. Это опасно и для нас, и для наших наследников. Это грозит разделом королевства.

— Но Эдуард должен был чем-то вознаградить собственного брата, — возразил Энтони. — Ричард жизни своей не жалел, участвуя в его войнах и политических играх, и не один раз смертельно рисковал ради него. Ричард помог Эдуарду победить и завоевать трон и, безусловно, заслужил свою долю.

— Но ведь при таком положении дел Ричард становится практически королем в собственном королевстве! — возмутилась я. — И правит всем севером Англии.[26]

— Однако никто, кроме тебя, не сомневается в его верности.

— Возможно, Ричард действительно верен Эдуарду и дому Йорков, но меня и моих родичей он не любит. Он явно завидует мне и тому, чем я уже владею, да и двор мой ему не по нраву. А что это означает? Как, например, он относится к моим детям? Останется ли он на стороне моего сына только потому, что это также наследник и сын Эдуарда?

Энтони пожал плечами.

— Ничего, мы, Риверсы, уже здорово укрепили свое положение, ты и сама это понимаешь. И это именно ты помогла нам подняться так высоко. Многие, правда, считают, что мы прыгнули слишком высоко и получили слишком много — причем не по заслугам, а благодаря твоим колдовским чарам, которыми ты опутала Эдуарда, выйдя на обочину дороги.

— Мне не нравится то, как Ричард женился на Анне Невилл, — добавила я, не обращая внимания на шуточки Энтони.

Брат коротко хохотнул.

— Ох, сестрица! А кому понравится, что Ричард, самый богатый жених в Англии, взял себе в жены самую богатую невесту? Но я и не предполагал, что тут ты окажешься на стороне Георга Кларенса.

Я невольно рассмеялась. То, в какую ярость пришел Георг, когда собственный братец прямо-таки выкрал его молоденькую свояченицу, наследницу богатейшего состояния, по крайней мере с полгода служило для всех нас предметом постоянных шуток.

— И ведь это, по сути дела, твой муж вынудил Ричарда взять в жены Анну, — заметил Энтони. — Если бы Ричард хотел жениться на Анне просто по любви, он мог бы так и сделать и в виде вознаграждения получил бы ее любовь. Но королю зачем-то понадобилось объявить, что состояние, принадлежащее матери Анны, будет разделено между двумя ее дочерьми. А для этого твоему достойному супругу пришлось признать мать Анны недееспособной, то есть все равно что мертвой, — хотя лично я полагаю, что старая дама по-прежнему отважно протестует, поскольку все еще жива, и требует вернуть ей право голоса, чтобы отсудить обратно свои собственные земли. Так что это твой супруг, моя дорогая, отнял у несчастной старой дамы все состояние и передал его двум ее дочерям — а соответственно, и двум своим братьям.

— Я просила Эдуарда этого не делать, — раздраженно бросила я. — Но он даже слушать не захотел. У него братья всегда на первом месте, и он явно предпочитает Ричарда, а не Георга.

— Эдуард совершенно прав, предпочитая Ричарда, и все же ему не следовало бы нарушать им же установленные законы, — неожиданно серьезно заговорил Энтони. — Нельзя так править страной. Это совершенно противозаконно — грабить вдову, однако он именно так и поступил. К тому же Анна Уорик, вдова его врага, пребывала в святом убежище, в монастыре, и тем более следовало обойтись с ней более милосердно, хотя бы просто проявить жалость к несчастной женщине. Если бы Эдуард действительно следовал заповедям рыцарства, он убедил бы ее покинуть аббатство Больё, принять во владение свои земли и защитить своих дочерей, а заодно и укоротить алчность Георга и Ричарда.

— Закон всегда таков, каким его хотят видеть властители государства, — сердито произнесла я. — И кстати, закон, охраняющий право убежища, не является таким уж нерушимым. Если бы ты не витал вечно в своих фантазиях где-то в Камелоте, ты бы давно это понял. Ты ведь был при Тьюксбери, верно? Разве ты не видел, как там соблюдали право убежища, вытаскивая людей из монастыря и закалывая их тут же, прямо в церковном дворе? Или, может, ты бросился на защиту закона об убежище? Я, например, слышала, что все вы тогда обнажили клинки и принялись рубить и резать тех, что шли сдаваться, опустив мечи лезвием вниз.

Энтони покачал головой.

— Да, я мечтатель, — признался он. — Я этого не отрицаю, но я достаточно много повидал и знаю, каков наш мир. Возможно, я как раз потому и мечтаю об ином мире, лучшем, чем наш. Видишь ли, Елизавета, порой мне кажется невыносимым правление нынешнего Йорка. Иногда я просто не могу мириться с тем, что делает Эдуард, когда он оказывает предпочтение одному и совершенно игнорирует другого, а причина для этого одна: так он сам становится сильнее, и его трон обретает большую устойчивость. Да и ты тоже распоряжаешься в королевстве, как в собственном фьефе: одариваешь милостями и богатством своих фаворитов, а не тех, кто действительно достоин. И оба вы наживаете себе все больше врагов. Люди считают, что нам, членам королевской семьи, все безразлично, кроме нашего собственного успеха. И теперь, когда я смотрю, что мы творим, захватив власть, я порой сожалею, что сражался под знаменем Белой розы. Иногда мне кажется, что и Ланкастер справился бы примерно так же или уж по крайней мере ничуть не хуже.

— В таком случае ты забываешь о Маргарите Анжуйской и ее безумном супруге, — холодно заметила я. — Даже наша мать утверждала — еще когда мы с ней только ехали в Рединг, — что я просто не смогу править хуже, чем Маргарита Анжуйская, и я действительно правлю не хуже.

— Хорошо, пусть так, — кивнул Энтони. — То есть ты и твой муж оказались ничуть не хуже короля-безумца и какой-то злобной гарпии? Что ж, просто отлично!

Меня поразил его мрачный тон.

— Таков уж наш мир, братец, — тут же напомнила я. — Между прочим, и сам ты получил немало благ от нас с Эдуардом. Теперь ты граф Риверс, шурин короля и дядя будущего короля.

— Понимаешь, я надеялся, что мы делаем нечто большее, а не только набиваем себе карманы, — сказал Энтони. — Я думал, мы совершаем нечто более значительное, а не просто сажаем на трон очередных короля с королевой. Причем таких, которым нетрудно казаться лучше, чем самые худшие из всех предыдущих правителей. Порой мне куда больше хочется быть среди тех, кто, надев белый плащ с красным крестом, сражается в пустыне во имя Господа!

И я вспомнила предсказание матери о том, что в один прекрасный день стремление Энтони к духовности восторжествует над его любовью к жизненным благам, столь свойственной всем Риверсам, и он покинет меня.

— Ах, не говори так! — воскликнула я. — Ты мне нужен. И очень скоро пригодишься нашему Малышу, ведь когда он подрастет, ему, принцу, понадобится собственный Совет. Даже представить себе не могу, чтобы кто-то сумел стать ему лучшим наставником, чем ты. По-моему, нет в Англии другого такого рыцаря, который знал бы больше, чем ты, прочитал бы больше книг, умел бы так же хорошо сражаться, как и писать стихи. В королевстве точно нет ни одного поэта, который не только стихи сочиняет, но и отчаянно бьется с врагом! Прошу тебя, Энтони, даже не заикайся о том, что хочешь меня оставить! Ты же понимаешь, что должен находиться здесь. Ведь я без тебя не только королевой быть не смогу, но и самой собой.

Энтони усмехнулся, как всегда грустно, поклонился мне, поцеловал руку и пообещал:

— Пока я тебе нужен, я тебя не брошу. И никуда по собственной воле не уеду. И я очень надеюсь, что хорошие времена уже не за горами.

Я улыбнулась, хотя в устах Энтони даже столь оптимистичные слова прозвучали как похоронная песнь.