И я, несмотря на всю свою привычную осторожность и все свои страхи, вновь начала надеяться. Мне все чаще приходило в голову, что, если король Ричард женится на моей дочери Елизавете и сделает ее своей королевой, я снова с полным на то основанием вернусь ко двору и займу подобающее мне место королевы-матери. А потом, убедившись, что Ричарду действительно можно доверять, смогу и за своим сыном послать.

Если Ричард сохранит верность своему слову и назовет моего мальчика наследником, тогда мы будем восстановлены в своих правах, мой сын займет то место, для которого и был рожден, а дочь станет королевой Англии. Все, конечно, будет не совсем так, как рассчитывали мы с Эдуардом, произведя на свет принца Уэльского и герцога Йоркского. Тогда мы оба не сомневались — два молодых дурака! — что будем жить вечно. И все же результат, вполне возможно, окажется не таким уж плохим. Особенно если Елизавета действительно выйдет замуж по любви и станет королевой, а мой сын впоследствии сменит на троне Ричарда — тогда все еще может сложиться очень даже хорошо.

Я же, как только вновь появлюсь при дворе и обрету должную власть, сразу пошлю людей разыскивать тело моего сына Эдуарда, где бы оно ни находилось. Было ли оно спрятано под одной из лестниц Тауэра, как заверял нас Генрих Тюдор; или же брошено в реку, как он же потом признавался; или тело оставили в каком-то темном чулане, а может, тайно похоронили в освященной земле близ церкви или даже в часовне. Так или иначе, я найду тело своего сына и выслежу его убийц! И я выясню, что именно произошло тогда в Тауэре: был ли мой мальчик похищен, погиб ли случайно во время схватки с преступниками, или же он позволил, чтобы его увезли, а потом умер где-то от неизвестного недуга. А может, его зверски умертвили в Тауэре и там же закопали, как утверждал Генрих Тюдор. Но я непременно все узнаю, все до конца, и похороню сына с подобающими принцу крови почестями, а потом закажу мессу во спасение его души, которую должны будут служить вечно.

Елизавета, прислав мне коротенькое письмо, сообщила лишь об ухудшающемся здоровье королевы. Впрочем, ни о чем другом сообщать и не было нужды: мы обе прекрасно понимали, что, если королева умрет, уже не будет необходимости ни отправлять ее в монастырь, ни аннулировать ее права: она и так уберется с дороги самым простым и удобным для всех способом. Елизавета писала, что королева сломлена своими несчастьями и постоянно пребывает в глубокой печали, она без видимой причины плачет часами, а король ее почти не навещает. Моя дочь отметила это, как и подобает верной фрейлине ее величества, но ни словом не обмолвилась, что при всяком удобном случае сама выскакивает из комнаты больной Анны и прогуливается с королем по саду. Интересно, думала я, не говорят ли ей и Ричарду белые бутоны на зеленой изгороди и веселые маргаритки на лужайке, что жизнь полна радости, но мимолетна, как и всякая весна? Ведь больной королеве эти цветы наверняка напоминают, что жизнь не только мимолетна, но и весьма печальна.

Однажды, где-то в середине марта, я проснулась утром и обратила внимание, что небо как-то неестественно потемнело, а солнце затмил темный круг. Куры не желали покидать курятник, утки, спрятав головы под крыло, выбрались на берег реки. С двумя младшими дочками мы вышли из дома и некоторое время бродили поблизости, чувствуя в душе неясную тревогу и наблюдая, как лошади в поле то ложатся, то снова вскакивают, словно не понимая, день сейчас или ночь.

— Это что, знамение? — спросила Бриджит, которая, единственная из всех моих детей, во всем искала промысел Божий.

— Нет, это движутся небеса, — пояснила я. — Я уже раньше видела, как нечто подобное происходило с луной, а вот с солнцем — никогда. Ничего, это скоро кончится.

— А что, если это все-таки знамение, посланное дому Йорков? — эхом откликнулась и Екатерина. — Вроде тех трех солнц, что светили в небе при Таутоне.

— Не знаю, — засомневалась я, — но вряд ли кто-то из нас в опасности. Вот ответьте мне обе, разве каждая из вас не почувствовала бы сердцем, если б ее сестре что-нибудь угрожало?

Бриджит задумалась, но, будучи натурой весьма рациональной, тряхнула головой и заявила:

— Нет. Вот если бы Господь громко меня предупредил об угрозе, если бы Он закричал, а священник подтвердил бы, что это Его голос, тогда, может, я бы почувствовала.

— Ну раз так, по-моему, нам нечего бояться, — заключила я.

Сама я никаких особых ощущений не испытывала, хотя из-за этого темного крута, закрывшего солнце, мир вокруг казался каким-то фантастическим и нереальным.

Однако не прошло и трех дней, как в Хейтсбери с небольшим отрядом прискакал Джон Несфилд под черным знаменем. Выяснилось, что королева Анна скончалась после долгой и тяжелой болезни. Несфилд явился с целью сообщить мне об этом, но было ясно: уж он непременно постарается, чтобы о печальной новости узнало как можно больше людей. Да и прочие королевские слуги занимались тем же, особо подчеркивая, что длительная и тяжелая болезнь королевы действительно имела место, что королева теперь попадет прямо в рай и будет вознаграждена за все свои страдания, а на земле ее будет вечно оплакивать верный и любящий супруг.

— Хотя кое-кто и утверждает, что нашу королеву отравили, — весело болтала наша кухарка. — Ей-богу, ваша милость. Об этом все на рынке в Солсбери судачат. Мне разносчик рассказывал.

— Как странно. Зачем же кому-то травить королеву? — «удивилась» я.

— Якобы сам король это и сделал, — шепнула кухарка, склонив голову набок и так лукаво на меня глядя, словно уж ей-то точно известны все тайны королевского двора.

— Неужели люди считают, что король убил собственную жену? — уточнила я. — Зачем же ему убивать ее после двенадцати лет супружеской жизни? Да еще ни с того ни с сего?

Кухарка с осуждением фыркнула.

— Да в Солсбери для короля и слова-то доброго никто не находит. Сначала он, правда, народу вроде как даже понравился; все думали: уж он-то установит в стране закон и порядок. При нем и простым людям за труд станут платить по-честному. А что оказалось? Он понаставил на все должности своих северных лордов. Вот его теперь и честят на все корки.

— А ты передай своим знакомым, что королева Анна всегда отличалась слабым здоровьем, а уж после смерти сына и вовсе оправиться не смогла, — велела я ей довольно сердито.

Кухарка, улыбаясь во весь рот, уставилась на меня.

— Так может, мне им заодно передать, кого он собирается сделать своей следующей королевой? — хмыкнула она.

Я не сразу нашла, что ей ответить. Я никак не ожидала, что сплетни о моей дочери уже расползлись по всей стране. Но потом я все же произнесла спокойным, ровным тоном:

— Нет, об этом никому ничего говорить не нужно.

Я давно ждала этого письма, ждала с тех пор, как получила известие о смерти королевы Анны и узнала, что повсеместно ходят слухи о возможной женитьбе Ричарда на моей дочери. Послание леди Маргариты было, как всегда, закапано слезами. Вот что она писала: