Эдуарду, пожалуй, тоже было безразлично, что о нем скажут люди; он всегда шел собственным путем. Но Ричард! Ричард единственный считался в этой семье «хорошим мальчиком», он много и тяжело трудился, чтобы стать сильным и умным, постоянно истово молился, желая получить поддержку Бога, и стремился завоевать любовь своей гордой матери, при этом понимая, что так и останется в тени своих братьев. Ричард в центре скандала? Для меня это звучало примерно так, как если бы моя лучшая гончая вдруг заявила, что больше не будет охотиться. Нет, все это казалось совершенно неестественным.

Господь свидетель, я искренне старалась полюбить Ричарда, ведь он неизменно являлся надежным другом и добрым братом для моего мужа. Мне следовало любить Ричарда: он всегда был рядом с Эдуардом. Ричард не думал дважды, когда ему пришлось вместе с моим мужем бежать из Англии на маленьком рыболовном суденышке; вместе они терпели все тяготы ссылки, вместе вернулись домой, и за это время Ричард не раз рисковал собственной жизнью. Да и сам Эдуард всегда говорил, что если Ричард командует его левым флангом, то можно быть уверенным, что левый фланг устоит; а если Ричард защищает тылы, то с тыла уж точно никакой внезапной атаки не будет. Эдуард доверял Ричарду и как своему брату, и как своему преданному вассалу; он горячо любил Ричарда, как же могла я его не любить? И все же было в этом молодом человеке нечто такое, что заставляло меня подозрительно прищуриваться, когда я на него смотрела. Я словно чувствовала, что есть в нем некий изъян, некая не совсем еще ясная мне самой ущербность. И вот теперь этот щенок, которому еще и двадцати не исполнилось, вдруг превратился в настоящего героя, о каких слагают баллады!

Я, Энтони и мои сыновья устроились в беседке. Брат сидел у моих ног и задумчиво смотрел вниз, на реку. Мои фрейлины и с полдюжины молодых людей из числа придворных Эдуарда развлекались рядом на лужайке — пели, играли в мяч и лениво флиртовали. Я же плела венок из первоцветов, чтобы возложить его на голову победителя в скачках, которые придворные собирались устроить позднее.

— Кто бы мог подумать, что у нашего бесцветного маленького Ричарда в душе кипят такие страсти? — заметила я, обращаясь к Энтони.

— Душа его поистине глубока, — произнес Энтони таким тоном, что мой шестнадцатилетний сын Ричард Грей расхохотался от души.

— Тише, — пресекла я его смех. — Прошу тебя, веди себя уважительно по отношению к своему дяде. И подай мне вон те листья.

— Глубока и страстна, — продолжал между тем Энтони. — Удивительно, как это мы до сих пор считали его всего лишь довольно скучным и глуповатым юнцом.

— А он, между прочим, действительно очень страстный, — снова вклинился в разговор мой сын. — Вы просто его недооцениваете, и все потому, что он не такой величественный и громогласный, как его братья.

— Да, Ричард прав, — поддержал брата Томас Грей.

Энтони удивленно приподнял бровь, поскольку в этих заявлениях явственно прозвучала критика в адрес короля.

— Ладно, ступайте оба прочь, — велел племянникам Энтони. — И передайте придворным, пусть готовятся к скачкам.

В те дни внимание всех придворных было приковано к несчастной маленькой Анне Невилл, юной вдове этого мальчишки, принца Эдуарда Ланкастера. Когда Анну привезли в Лондон для участия в параде, устроенном в честь нашей победы при Тьюксбери, и она сама, и ее богатство тут же привлекли внимание Георга Кларенса. Тот решил, что нашел прекрасный способ прибрать к рукам огромное состояние лорда Уорика, поскольку мать бедняжки Анны и ее сестры Изабеллы, графиня Уорик, в полном отчаянии удалилась в аббатство Больё. Георг, и так уже владея половиной этого состояния благодаря своему браку с Изабеллой Невилл, теперь задумал получить все. Он устроил настоящий спектакль и объявил, что берет на себя обязанности опекуна своей юной свояченицы. Георг поселил Анну в своем доме, выразил ей глубочайшее сочувствие в связи со смертью отца и уходом в монастырь матери и одновременно поздравил свояченицу с избавлением от «кошмарного брака с этим маленьким чудовищем», принцем Эдуардом Ланкастером. Георг был уверен: если Анна Невилл так и останется под его опекой у него в доме вместе со своей сестрой Изабеллой, то к его липким рукам вскоре пристанет все ее богатство.

— Какой рыцарский поступок со стороны нашего Георга! — восхищенно заявил Энтони, желая меня поддразнить.

— Да уж, поистине блестящая возможность. Жаль, что я первой ею не воспользовалась, — в тон ему ответила я.

Анне, этой жалкой пешке в борьбе своего отца за власть, этой соломенной вдове маленького монстра, этой дочери предателя Уорика, исполнилось всего пятнадцать лет, когда она поселилась в доме своей сестры и ее мужа герцога Кларенса. Анна и понятия не имела — во всяком случае, тогда она явно соображала не лучше моей кошки, — как ей дальше жить в этом вражеском царстве. Возможно, Анна считала Георга своим спасителем.

Но так было лишь вначале.

Никто так толком и не понял, что там произошло, но что-то в замечательном плане Георга прибрать к рукам не только обеих девиц Невилл, но и все их огромное состояние явно не сложилось. Ходили слухи, что Ричард, заехав в гости к Георгу, в одном из уголков огромного дома встретил Анну, с которой был знаком с детства, и они влюбились друг в друга, а потом Ричард, подобно сказочному рыцарю, спас свою возлюбленную из этого «гостеприимного дома», где она пребывала точно в роскошной тюрьме. Судачили, что Георг даже заставлял Анну одеваться как кухарка, чтобы его брат Ричард не обратил на нее внимания; что Георг даже на ключ Анну запирал. Но истинная любовь восторжествовала: молодой герцог и юная принцесса-вдова все же встретились и сразу упали друг другу в объятия. При всех прочих обстоятельствах подобная версия данной истории казалась мне на редкость неправдоподобной и чересчур романтичной. Однако глупцам всех возрастов и сословий эта сказка пришлась явно по вкусу.

— И мне тоже очень нравится эта легенда, — сказал мой братец Энтони. — Я даже подумываю, не сочинить ли мне рондо на этот сюжет.

Впрочем, существовала и другая версия. Те люди, что не больше меня жаловали молодого герцога Глостера, полагали, что наш дальновидный Ричард увидел в этой одинокой девочке-вдове возможность обрести популярность на севере Англии — девичья фамилия Анны сулила это. Неплохо было бы также заполучить в качестве приданого значительные земельные угодья, их Ричард с удовольствием бы присоединил к тем, которыми его уже одарил король Эдуард. Ну а заодно прибрать к рукам ее несметные богатства, если, конечно, удастся каким-то обманом выкрасть их у матери Анны. Эта юная девушка была столь одинока и беззащитна, что отказать Ричарду не сумела. К тому же Анна привыкла, что ею повелевают, и ничего не стоило запугать ее настолько, что она предала бы даже собственную мать. В общем, согласно этой второй версии, один из братьев по сути заключил Анну в тюрьму, а второй похитил ее оттуда и заставил выйти за него замуж.

— Пожалуй, вторая версия не столь привлекательна, — заметила я.

— Между прочим, ты могла бы остановить это безобразие. — Энтони внезапно стал серьезным, как часто с ним бывало. — Могла бы взять ее под свое крыло, а Эдуарда заставила бы вмешаться и приказать Ричарду и Георгу не рвать бедную девочку на куски и не рычать друг на друга, как псы, которым кинули мозговую кость.

— Да, пожалуй, так и надо было поступить, — согласилась я. — Ведь теперь Ричард получил одну из дочерей Уорика, его состояние и поддержку севера, а Георг женат на второй из девиц Невилл. Весьма опасная комбинация!

Энтони удивленно приподнял бровь.

— Тебе следовало так поступить только потому, что это единственно правильно и справедливо, — произнес Энтони с той важностью, какая обычно присуща старшему брату, когда он нисходит до разговора с младшей сестрой. — Но насколько я понимаю, все твои мысли только о власти и о собственной выгоде.