Я перекрестилась.

— Да помилует его Господь, бедного малютку! Такого горя никому не пожелаю.

— Никто ей этого и не желал, — здраво ответила моя мать. — Но если бы Изабелла не села на один корабль с предателями, а осталась в Англии, то родила бы спокойно. О ней позаботились бы и повитухи, и друзья.

— Несчастная девочка! — Я невольно коснулась своего вздувшегося живота. — Бедняжка. Мало же радости она получила от своего великолепного брака! Помнишь, какой подавленной она выглядела, когда приезжала к нам во дворец на рождественский праздник?

— Есть новости и похуже, — продолжила моя мать. — Высадившись на французский берег, Уорик и Георг направились прямиком к Людовику,[23] королю Франции и большому другу Уорика, и теперь уже они все встретились в Анжере с Маргаритой д'Анжу и плетут сети нового заговора — в точности как мы с тобой совсем недавно плели здесь магические сети.

— Значит, Уорик по-прежнему настроен воевать с нами?

Моя мать поморщилась.

— Вероятно, он и впрямь человек упорный в своих намерениях, раз способен спокойно смотреть, как гибнет его новорожденный внук, а вся его семья пытается спастись бегством. А сразу после чудом не случившегося кораблекрушения вновь начинает строить козни, нарушая клятву верности, данную им королю. Нет, такого человека ничто не остановит! Можно было предположить, что хотя бы шторм, разразившийся среди ясного неба, заставит его задуматься, так ведь и этого не произошло. В общем, сейчас Уорик обхаживает Маргариту д'Анжу, против которой некогда воевал. Ему, правда, пришлось полчаса простоять на коленях, вымаливая у нее прощение. А ведь когда-то она была его злейшим врагом! Маргарита не пожелала ни видеть его, ни говорить с ним, пока он не совершит подобное покаяние. Она, да благословит ее Господь, всегда была очень высокого мнения о себе.

— Как ты думаешь, что он задумал?

— Теперь править бал будет уже французский король. Уорик, видимо, по-прежнему считает себя «делателем королей», однако теперь он — просто марионетка в руках Людовика. Ведь недаром этого французского короля называют пауком. Должна признаться, он и впрямь умеет плести весьма тонкие сети, возможно, даже лучше нас с тобой. Людовик не прочь свергнуть твоего мужа и отгрызть изрядный кусок нашей территории, для этого он и использует Уорика и Маргариту. Эдуарда Ланкастера, сына Маргариты, так называемого принца Уэльского, он намерен женить на младшей дочери Уорика Анне — так он свяжет лживых родителей жениха и невесты настолько крепкими узами, что они не смогут их разорвать, не обесчестив себя. Ну а затем, по-моему, все они заявятся в Англию и попытаются вызволить Генриха из Тауэра.

— Значит, эту девочку Анну Невилл отдадут Эдуарду? — спросила я, мгновенно представив себе Анну и отвлекаясь от нашей основной темы. — Этому чудовищу? И все ради того, чтобы помешать ее отцу вести двойную игру?

— Безусловно! — подтвердила моя мать. — Ей всего четырнадцать, и ее собираются выдать за мерзкого мальчишку, которому с одиннадцати лет было разрешено самому выбирать вид казни для своих врагов. Его специально воспитывали, превращая в настоящего дьявола. Наверное, теперь бедная Анна Невилл пытается понять, для чего же ее растили: сделать королевой или бросить прямо в ад, где ей суждено гореть в вечном огне вместе с грешниками.

— Но ведь для Георга тогда все меняется, — рассуждала я. — Одно дело — воевать с собственным братом и надеяться, убив его, унаследовать трон и корону, но теперь-то что? С какой стати Георг станет противостоять Эдуарду, если эта война ничего ему не даст? Зачем ему теперь-то с родным братом сражаться? Чтобы посадить на трон короля, а затем и принца из династии Ланкастеров?

— Полагаю, Георгу и в голову не приходило, что может случиться нечто подобное, когда он отправился в это плавание вместе с беременной женой на сносях и тестем, твердо решившим отвоевать для него английскую корону. Но теперь Георг потерял своего новорожденного сына и наследника, и его тесть сообразил, что Анну тоже вполне можно сделать английской королевой. В общем, перспективы у Георга и впрямь далеко не радужные. Полагаю, у него хватило здравого смысла понять это. А ты как считаешь?

— Если и не хватило, то советчики ему подскажут.

Наши глаза встретились. Мне никогда не нужно было ничего говорить матери: она понимала меня без слов, как, впрочем, и я ее.

— Так может, стоит перед обедом навестить королеву-мать? — спросила она.

Я сняла ногу с педали прялки и рукой остановила колесо.

— А давай прямо сейчас ее навестим, — предложила я.

Королева-мать вместе со своими фрейлинами шила напрестольную пелену, одна из дам читала вслух Библию. Герцогиня Сесилия славилась своей набожностью; ее подозрения насчет того, что наше семейство недостаточно богобоязненно — а может, мы и вовсе язычники, колдуны и ведьмы! — всегда были причиной ее неприязненного и даже слегка опасливого отношения ко мне. Даже годы, которые я прожила в браке с ее сыном, ничуть не изменили ее точку зрения. Сесилия совершенно не желала мириться с тем, что Эдуард все-таки женился на мне, и даже теперь, когда я на деле доказала и свою плодовитость, и прочие качества хорошей жены, она ненавидела меня по-прежнему. Она обращалась со мной так неучтиво и злобно, что Эдуард даже подарил ей Фотерингей, лишь бы держать ее подальше от лондонского двора. Если честно, меня набожность Сесилии отнюдь не впечатляла: если уж она действительно такая добрая христианка, то почему не воспитала получше своего любимчика Георга? И если Господь действительно так ей покровительствовал, как она утверждала, то почему дал погибнуть ее мужу и сыну Эдмунду? Когда мы вошли, я склонилась в реверансе, и Сесилия, поднявшись, тоже низко мне поклонилась, затем кивком велела своим фрейлинам собрать шитье и отойти в сторонку. Она прекрасно понимала: я явилась не для того, чтобы узнать о ее самочувствии. Между нами по-прежнему не было ни капли любви, и я догадывалась, что никогда не будет.

— Какая честь для меня, ваша милость, — ровным тоном произнесла Сесилия.

— Что вы, матушка-королева, — с улыбкой отозвалась я, — это для меня большая честь и удовольствие видеть вас!

Сели мы все одновременно, избегнув необходимости решать, кому садиться первой. Мать Эдуарда выжидающе на меня смотрела, рассчитывая, что я первая заговорю.

— Я так вам сочувствую! — сладким голосом промолвила я. — Не сомневаюсь, вы очень тревожитесь о судьбе нашего Георга — он ведь сейчас так далеко от родного дома, его объявили предателем, и он, в общем, оказался в ловушке вместе с этим негодяем Уориком, заставившим его отречься от родного брата, от своей семьи. Да еще и первенец Георга, я слышала, умер, и сам он пребывает в большой опасности.

Герцогиня Сесилия моргнула. Она явно не ожидала, что я стану беспокоиться о ее любимчике Георге.

— Разумеется, было бы неплохо, если бы он со всеми помирился, — осторожно ответила она. — Это всегда так печально, когда ссорятся родные братья.

— Увы, до меня дошли известия о том, что Георг, как это ни грустно, намерен порвать со своей семьей, — жалобно продолжала я. — Перебежчик! Он ведь решился пойти не только против родного брата, но и против родного дома, против вас!

Сесилия посмотрела на мою мать, надеясь, что та пояснит мои слова.

— Он принял сторону Маргариты д'Анжу! — без обиняков заявила моя мать. — Ваш сын, йоркист, собирается воевать за короля Ланкастеров! Позор!

— И наверняка потерпит поражение: ведь победа всегда остается за Эдуардом, — тут же вставила я. — И тогда Георга придется казнить как предателя. Разве сможет Эдуард пощадить его, даже во имя братской любви, раз он согласился принять цвета Ланкастеров? Только представьте себе, как он пойдет на смерть с красной розой на шляпе! Какой позор для вас, Йорков! Что бы чувствовал его отец?

Судя по всему, Сесилия действительно пришла в ужас.