Я могла себе вообразить, сколько усилий потратил лорд Стэнли, супруг леди Маргарита, как быстро и горячо говорил, убеждая встревоженного монарха, что, хоть его жена и является вдохновительницей заговора и мятежа, сам-то он никогда и мысли не допускал о воцарении его пасынка на троне. Что он даже не думал о тех преимуществах, которые могли быть с этим связаны. Впрочем, Ричарда, судя по всему, удалось успокоить. И Стэнли со своим девизом «Sans changer» по-прежнему оставался у короля в фаворе, а вот его жене Маргарите пришлось сидеть взаперти в собственном доме. К ней не допускали никого из верных слуг; ей также запрещена была любая переписка или отправка с гонцами устных посланий — в первую очередь, разумеется, ее собственному сыну. Леди Маргариту также лишили наследства и всех ее земельных владений. Впрочем, эти богатства были переданы ее супругу на том условии, что он глаз не спустит с жены.
Маргарита всегда обладала сильным характером и пользовалась значительным влиянием на окружающих. Ее, видимо, не слишком расстроило, что все ее состояние и земли оказались в руках лорда Стэнли, а собственный муж заключил ее под арест в родном поместье, поклявшись Ричарду, что супруга никому более писать не станет и ни в одном заговоре участия не примет. Впрочем, Маргарите явно было наплевать на все эти запреты — она уже снова мне писала и явно готовила заговор, что, на мой взгляд, свидетельствовало об одном: Стэнли с его девизом «Sans changer» действительно верно и преданно служит… но собственным интересам, как это, видимо, и было всегда, — с одной стороны, присягая на верность королю, а с другой — позволяя своей жене строить козни и организовывать очередное восстание.
Ваша милость, дорогая сестра моя — ведь именно так мне следует называть Вас, мать той девушки, которая и мне вскоре станет дочерью, тогда как Вы станете второй матерью моему сыну.
Так витиевато и сентиментально начала Маргарита свое послание. Стиль у нее, впрочем, всегда отличался излишней цветистостью, поскольку в жизни она была особой весьма эмоциональной. Письмо даже украшала клякса — видимо, это свидетельствовало о том, что на глаза ей навернулись слезы радости при мысли о скорой свадьбе наших детей. Я с отвращением смотрела на эту кляксу. Даже если бы я не подозревала Маргариту в предательстве и иных ужасных злодеяниях, подобная чувствительность не тронула бы меня ни капли. Я продолжила читать.
Я весьма встревожена сообщением моего сына о том, что Ваш сын Томас Грей решил покинуть двор Генриха и его пришлось долго уговаривать остаться. Ваша милость, дорогая моя сестра! Что могло приключиться с Вашим мальчиком? Не могли бы Вы убедить его, что интересы Вашей семьи и моей полностью совпадают, что он действительно один из любимейших друзей моего сына Генриха? Прошу Вас, умоляю, прикажите ему, как любящая мать, перетерпеть трудности, связанные со ссылкой, и не сомневаться, что вознаграждение, которое все сторонники моего сына обретут, одержав победу, будет поистине велико. Если же Ваш Томас что-то слышал или чего-то боится, ему следует побеседовать с самим Генрихом, и тот, надеюсь, сумеет его успокоить. Наш мир, как известно, полон слухов и сплетен. Вряд ли Томасу захочется предстать в роли перебежчика или просто человека слабохарактерного.
Я-то сижу взаперти, так что никакие новости до меня не доходят, но, насколько я понимаю, этот тиран Ричард намерен принять Ваших старших девочек ко двору. Очень Вас прошу: не отпускайте их! Да и Генриху было бы неприятно, если бы его невеста оказалась среди придворных Ричарда, подвергаясь всевозможным соблазнам и искушениям; не сомневаюсь, Вы как мать испытали бы отвращение, узнав, что Ваша дочь попала в руки человека, убившего ее братьев и Ваших сыновей. Подумайте только: ведь Ваши девочки могут оказаться во власти убийцы! Мне кажется, им и самим невмоготу видеть этого страшного человека. По-моему, лучше уж Вам всем пока оставаться в убежище, чем заставлять их, юных девушек, целовать руку тирану и подчиняться приказам его жены. Я знаю, что в данном случае Ваши чувства весьма схожи с моими. Нет, это совершенно невозможно!
По крайней мере, ради Вашего же блага велите своим девочкам остаться с Вами и спокойно жить в Вашем поместье, если Ричард все же освободит Вас. Или же, если он этого не сделает, оставайтесь в убежище вплоть до того СЧАСТЛИВОГО ДНЯ, когда Ваша Елизавета станет королевой, окруженной собственными придворными, когда она станет не только Вашей возлюбленной дочерью, но и моей!
Ваш самый верный друг, увы, как и Вы, пребывающий в заключении,
леди Маргарита Стэнли.
Я отнесла это письмо моей дочери и с удовольствием наблюдала за тем, как улыбка на ее лице делается все шире. Наконец она расхохоталась и воскликнула:
— Боже мой! Вот старая плутовка.
— Елизавета! Это, возможно, твоя будущая свекровь.
— Да-да, только станет она ею в тот самый «счастливый день», и никак не раньше. Кстати, почему это она так не хочет, чтобы мы отправились ко двору? Почему это нас нужно защищать от искушений и соблазнов?
Я забрала у дочери письмо и перечитала его.
— Ричарду вскоре станет известно, что ты помолвлена с Генрихом Тюдором, — рассуждала я, — ведь Тюдор объявил об этом прилюдно. И Ричард не может не понимать, что в таком случае все ближайшее окружение Риверсов окажется на стороне Тюдора. За тобой теперь стоит и весь дом Йорков. Ты наша единственная наследница. Так что в его, Ричарда, интересах взять всех вас, моих девочек, ко двору и постараться как можно удачнее выдать замуж за своих собственных родственников и друзей. Тогда Тюдор снова окажется в изоляции, а вы, наследницы дома Йорков, будете женами людей самых обычных, возможно даже не слишком знатных. Больше всего леди Маргарита боится, что ты дотанцуешься с каким-нибудь смазливым молодым лордом до замужества и оставишь ее Генриха в дураках — и без невесты, и без поддержки твоих могущественных сторонников.
Елизавета пожала плечами.
— Ах, матушка, если мы отсюда наконец выйдем, я с радостью буду жить с тобой в обычном сельском поместье.
— Я знаю, — ответила я. — Но Ричард намерен принять вас, старших девочек, ко двору, где все увидят: вы под защитой и он о вас заботится. Тебе, Сесилии и Анне придется туда отправиться, а Бриджит и Екатерина останутся со мной. Ричард наверняка надеется, что все поймут: я сама разрешила вам находиться под его опекой, поскольку уверена, что у него при дворе вы в полной безопасности. Впрочем, действительно лучше вам блистать в свете, чем тосковать дома.
— Но почему? — Елизавета резко повернулась ко мне и посмотрела в упор своими серыми глазищами. — Мама, почему так будет лучше? Мне, например, эта идея совсем не нравится. Ты, наверное, снова что-то замышляешь, милая моя матушка-королева. Только мне почему-то не хочется больше участвовать ни в каких заговорах.
— Ты наследница дома Йорков, — напомнила я. — Тебе всегда придется так или иначе участвовать в заговорах.
— Но куда поедешь ты сама? Почему бы не ко двору вместе с нами?
Я покачала головой.
— Нет уж, уволь. Я не в силах видеть, как эта костлявая уродина Анна Невилл садится на мое место, носит мои платья, старательно ушитые и подогнанные под ее тощую фигуру, и надевает мои драгоценности на свою цыплячью шейку. Я же не смогу даже поклониться ей как королеве Англии. Я не смогу этого сделать, Елизавета! Даже во спасение собственной жизни! И Ричард никогда не будет для меня королем. Я представляю себе, что такое настоящий король: я с ним жила, я его любила. И сама была настоящей королевой. А эти люди для меня — просто самозванцы, и мне невыносимо на них смотреть. Но ничего страшного, — продолжала я. — Ричард намерен поручить меня заботам Джона Несфилда, который некогда охранял нас здесь. Я поселюсь в его поместье Хейтсбери. Думаю, нам там будет неплохо. Меня, во всяком случае, это вполне устроит. А ты можешь отправляться ко двору: вам, девочки мои, пора выходить в свет, пора получить кое-какие уроки придворной куртуазности. Да и побыть подальше от матери вам тоже будет не вредно.
