— Ваша ма-ши-на с бен-си-на?

— На бензине?

— Да, на бензине?

Сокар кивнул. Мужчина натянул латексные перчатки.

— Пи-ри-неси-те чуть, — он показал указательным и большим пальцами, сколько ему нужно бензина.

Сузалиец бросился к своему «Сийвету» и, слегка глотнув из трубки вонючей жидкости под взглядами не менее двух десятков любопытствующих туристов, все-таки сумел нацедить из бака с полстакана бензина. Испаряясь на безумно палящем солнце, вещество запахло еще резче.

Врач ждал его, держа в руке зажим с ватным тампоном, который тут же обмакнул в бензин и протер им кожу груди раненого. Другой тампон мужчина смочил спиртом, чтобы обработать поверхность возле большого кровоподтека.

— Отойдите, — попросил он.

— Я мог бы помогать…

— Я звать. Отойдите.

Коротким ловким движением врач рассек ткани тела раненого. Сокар отвернулся и отступил за спину парня с шоколадными волосами, однако не утерпел и стал одним глазом посматривать из-за его плеча. Остальные пассажиры разбрелись.

Хирург тем временем обложил края разреза салфетками и вставил ранорасширитель. Сузалиец содрогнулся и с облегчением услышал рядом голос старика-бородача:

— А что тут стряслось-то хоть?

— Слышал, что кто-то обстрелял автобус, — сказал Сокар. — Наверное, когда лопнуло колесо, машину занесло…

Он снова посмотрел на врача. Проделав какие-то манипуляции над раной, тот запустил руку в грудную клетку водителя и, глядя куда-то в сторону, вдумчиво ощупал легкое.

— Вы же из Рельвадо? — Сокар кивнул на татуированного юношу с толстыми губами и шрамом на щеке.

— Как вы это определили? — насторожился старик.

— Довелось там бывать. Язык, опять же. Картинки, — писатель указал на орнамент тату, — знакомые.

Понимая, что отпираться бессмысленно, бородатый кивнул:

— Вижу, что вы в курсе. Да, мы из Рельвадо.

Тут врач повернулся и что-то крикнул.

— Идемте, — оглянувшись, на ломаном кемлинском произнес второй юноша.

— Я? — спросил Сокар.

— Да. Вы.

Длинноволосый указал на скатку. Там наготове лежало еще несколько зажимов. Некоторые тампоны были сделаны из ваты, но большинство — из марли.

— Бинт, — пояснил хирург и показал на свой совершенно мокрый от пота лоб.

Юноша сразу же схватил марлевый и промокнул лицо врача. Тот сморгнул и поморщился: пот все же успел попасть в глаза.

— Вы, — длинноволосый повернул указательный палец в сторону Сокара, а потом опустил к разрезу. — Надо сушить. Легко. А я шью. Да?

— Да, — торопливо ответил Сокар, но при взгляде на рану ощутил, как поплыло сознание, а земля ушла из-под ног.

— Сушить! — сурово прикрикнул на него длинноволосый, а юноша сунул писателю под нос флакон, от запаха которого того подбросило, не оставляя шансов для дурноты. — Быстро!

Хирург громко добавил несколько слов на абсолютно неизвестном языке и махнул кудлатому старику.

— Берите дренажку! — подсказал тот. — И аккуратно собирайте кровь, пока он шьет.

Трясущимися руками сузалиец ухватил очередной зажим. Врач тем временем прихватил один из кровоточащих сосудов и с чрезвычайной осторожностью перевязал его, короткими распоряжениями указывая Сокару, что нужно делать в то или иное мгновение операции. Познания его в кемлинском значительно улучшились, и писатель понимал его без переводчика. То и дело хирург откидывал голову, чтобы второй помощник имел возможность высушить его лоб.

— Ско-й-ро проснёт, — пробормотал врач, поглядев в лицо спящего. — Быстро!

— Что делать?

— Я себе, — коротко улыбнулся длинноволосый.

Руки его двигались с необычайной скоростью, прихватывая разорванные сосуды и зашивая шелком раны легкого, каким-то чудом избегая прокола бронхов. Неожиданно для себя Сокар сообразил, что уже понимает технику хирурга и разбирается в анатомии. Это было как озарение или внушение.

— Надо в тень, — добавил хирург, наконец сшивая края внешнего разреза. — И наполовину сидя. Не лежать.

Тут из-за холма вывернула реанимационная машина.

— Скорее! — шепнул длинноволосый своему юному «ассистенту». — Делайте!

Тот подозвал татуированного, оба они споро переложили прооперированного водителя на широкую тряпку, похожую на простыню, и перетащили в тень от автобуса. Хирург же тем временем молниеносно скидал все инструменты в кожаный мешок — как и все остальное, извлеченный из малюсенькой поясной коробочки — свернул скатку и, не таясь Сокара, жестом факира спрятал обе упаковки, разрушая все представления сузалийца о ныне открытых законах физики.

— Полить! — попросил он, протягивая к писателю окровавленные руки.

Кто-то сунул Сокару канистру с водой, и тот щедро окатил незнакомца, помогая смыть кровь отовсюду, куда она брызгала во время операции.

— Нам нельзя говорить с ними, — объяснил старик, мотнув головой в сторону приближавшегося автомобиля реаниматоров. — Можете прихватить нас с собой?

— Но я не в город…

— И хорошо, что не в город! Я им говорил, что рано нам в город, — воодушевился тот, кивая на хирурга. — Надо переждать!

И через несколько секунд все они сидели в «Сийвете». Врачи только подъезжали к опрокинутому автобусу, когда Сокар уже разгонял свою машину в сторону моря.

— Вы знаете Ноиро? — вдруг осенило его. — Ноиро Сотиса?

Длинноволосый, усевшийся впереди, с пассажирской стороны, удивленно вздернул бровь и о чем-то спросил своих спутников. Они поговорили, и старик перевел:

— Ноиро мы все знаем. Но откуда вы знаете Ноиро и почему решили, что мы можем быть с ним знакомы?

— Не все вы, а он, — Сокар посмотрел на длинноволосого. — Вы же тот самый Та-Дюлатар, врач-шаман, который спас Сотиса в сельве? Разве не так? Да так, так, я уверен! Ноиро ничуть не преувеличил, я все видел сейчас своими глазами. Почему вы скрываетесь? У вас нет документов?

— Уже есть, — усмехнулся старик, — но все мы как бы граждане Шарупара. Сами понимаете, что в Кемлине иностранцам несладко. Вы ведь не кемлин, я вижу.

— Да, я из Сузалу. Рато Сокар.

— Из Сузалу?! Вот это да! Тут двадцать лет назад у нас с вами едва война не началась, а теперь сузалиец свободно разъезжает по Кийару — и ни одной «няньки» на хвосте?

— Насчет нянек не знаю, но политическая обстановка действительно изменилась. Причем недавно.

— Славно, славно. А меня звать Тутом-Анном Хаммоном.

— Значит, вы кемлин?

— Уже почти двадцать лет я подданный Шарупара. Поэтому — нет. И — тьфу на эту страну. Тьфу! Знать ничего не хотел о проклятущем Кемлине и о здешних параноиках. Но вот пришлось… Всё он, — бородач кивнул на Та-Дюлатара. — А эти двое — вроде наших телохранителей. Для важности. Это Айят, а этот, размалеванный, как Протоний ведает что, — Бемго. Кот. Бемго вот хорошо тарахтит по-кемлински, я сам его учил. А эти двое — оторви да выброси.

— Это как? — уточнил Сокар, все еще удивлявшийся некоторым образностям кемлинского языка.

— Да почти никак, вот как!

— Мне очень интересно знаете что? Почему Та-Дюлатар именно меня избрал своим ассистентом?

Хаммон передал вопрос писателя адресату, и по лицу врача скользнула быстрая улыбка. Он коротко что-то ответил и, взявшись за поручень над дверцей, отвернулся в окно со своей стороны.

— Это потому, что вы единственный, кто правильно уложил пациента перед нашим приходом, — объяснил старик.

Сокар хмыкнул:

— Интуитивно, — и передернул плечами, вспоминая, как его повело при виде раны.

— Ну так в том-то и дело!

Писатель покосился на «волшебную» коробочку, прицепленную к ремню на поясе Та-Дюлатара, и решил покуда не задавать лишних вопросов. Врач прекрасно понимает, что тот все видел. Но почему он не стал таиться именно от него, попросив спутников отвести глаза остальным зевакам?

— Снова море, — сказал Та-Дюлатар, указывая вдаль и делая усталое выражение на лице. — Уф.

— Да, поболтало нас прилично, — согласился разговорчивый Хаммон. — Вообразите: я каюту не мог покинуть. Да что там каюту — я от умывальника не отходил!