Эфимия засмеялась:

— Так значит, они более человечны, чем люди, которым зачем-то требуется выбирать: убить другого человека или не убить!

— Да тьфу ты! Не знаю, как с тобой спорить! Чушь порешь!

— Прекрасный аргумент. О'кей, принято. Ты сдался. И не отводи мне глаза, а рассказывай, как выглядит физическая смерть в микроскоп?

Палладас помрачнел, а потом махнул рукой:

— Гадко она выглядит, как и без микроскопа. Сначала по всем связям как будто пробегает молния. Это и в самом деле походит на электрические разряды, взрывающие цепочки ДНК. Связи рвутся. И орут при этом ДНК страшно.

— Орут?

— Орут. От боли. Переведенный в акустику крик ДНК — это спектакль не для слабонервных. Эфию в первый раз плохо стало, да и я не как на курорте себя ощущал.

Клеомедянин кивнул.

— Дед, а зачем ты проводишь все эти эксперименты?

— О! А вот это — самое главное, Фимка! Это распоряжение сверху! — Палладас потыкал пальцем в потолок.

— В смысле — совсем сверху? — легкомысленно передразнила его жест Эфимия.

— В смысле — откуда надо! В этих экспериментах уже поучаствовала сотня добровольцев. И Савский тоже. И дед твой, Калиостро.

— Ого!

— Вот тебе и «ого»!

Удивилась Эфимия не тому, что дед из Сан-Марино принимал участие в эксперименте дела из Москвы, а тому, что нашел для этого время. Значит, это был поистине важный эксперимент. Тем более — по заказу «свыше»… если дед Алан не преувеличивает значимость…

Фредерику Калиостро было уже далеко за восемьдесят, но никто не мог бы заподозрить его в таком возрасте. При нынешней средней продолжительности жизни в сто — сто десять лет и способах оздоровления пожилые люди редко выглядят на свои годы, и это уже никого не удивляет. Однако Фред Калиостро отличался и здесь. Эфимия видела его стереографии двадцатилетней давности, сравнивала с ним нынешним, и ей казалось, что время замерло для него на одной отметке. Мама шутила, что дед заставил ученых изобрести анабиоз, в состоянии которого можно работать, а Калиостро-старший отшучивался, что ему просто некогда стареть.

— И что было с добровольцами?

— Просто засыпали. В клетках — никаких таких изменений. Фред ворчал, мол, хуже некуда — знать и не достигнуть.

— Он не так говорил, — вставил Эфий, и дед с внучкой обернулись. — Он говорил, что в этой жизни не повезло: раньше такое получалось даже у детей, а теперь вот умеешь, а возможности нет.

— Велика разница, мало ли что он там бурчал! Ему уж давно пора на пенсию, старикану!

Палладас всегда немного ревновал внучку к деду Калиостро, чувствуя, что к тому она тянется сильнее, чем к нему. Да и выглядел он теперь старше Фреда, что тоже не добавляло чувства симпатии к «сопернику». Эфимия тихо хихикнула и поймала понимающий взгляд клеомедянина, который за много лет работы с Аланом тоже видел его насквозь.

— Протестировали мы еще двоих коматозников, — продолжал Палладас. — Картина такая же, как у Эфия в трансе. Участок «сигма» перестал быть видимым, связи «растянулись», но не порвались. Как будто выпало какое-то связующее звено. Или ослабело…

— Где же вы нашли коматозников? — изумилась девушка. — Это ведь такая редкость!

— Один в Австралии — нарочно туда всё барахло везли. Другой обнаружился в Испании…

— А что вы хотите добиться всем этим?

Палладас хитровато подмигнул:

— А вот чего. Узнать, что мешает отделиться сознанию от тела у большинства и почему Эфий делает это без особых затруднений. Что держит связи в молекуле ДНК и почему только у Эфия они «лабильны» — прошу прощения за несколько неуместный термин, но суть он отражает здорово! Много, много секретов таит в себе вот этот хитрый змей, эта перекрученная двойная спираль! И ведь не зря, не зря умные люди в древности говаривали: «Не может быть меньше тела душа, но и больше тела она быть тоже не может». Все, все заложено именно там, и ответ на наш вопрос мы отыщем тоже только там!

При словах о древних людях Эфимия снова вспомнила свой сон. И еще какая-то тревога шевельнулась в душе. «Прав, прав дед! — шепнуло сознание и со стоном добавило: — Но пойми: нужно что-то делать! Так дальше нельзя!»

— А теперь я тебе все-таки включу запись «крика» ДНК! — разошелся Палладас. — Чтобы ты не думала, что я голословен!

— Может… не стоит этого делать? — осторожно уточнил Эфий, с озабоченностью поглядывая на побледневшую девушку.

Но ученый, бухтя что-то в адрес циничной и ни во что не верящей молодежи, нашел в папках нужную запись.

Страшный, ни с чем не сравнимый вопль, полный ужаса и одновременно порождающий ужас смерти вселенных, огласил лабораторию.

Вырванная криком из своих мыслей, Эфимия пошатнулась. Кровь совсем отлила от ее лица, и, тихонько охнув, девушка повалилась в обморок на руки вовремя подоспевшему клеомедянину.

— Хилый народ эта молодежь… — разочарованно констатировал Алан.

Ноиро успел заметить лишь выскользнувшее прочь из домена болезненно-желтое пятно, а в следующий миг открыл глаза.

Та-Дюлатар стоял над Хаммоном и тряс его за плечо. Осовело озираясь, старик подскочил в постели.

— Что такое? — спросили они с Ноиро дуэтом, и журналист добавил: — Я опять видел какого-то человека в желтой одежде. Кто это?

Ответ лекаря был бы странным для человека непосвященного.

— Кристи говорит, что человек в желтом плаще — это только его враг и ни чей больше. Но, говорит, хуже всего, что он был тут не один. Кристи почему-то считает, что они являлись сюда за мной… Только я ничего не слышал и никого не видел, вот дела! — от себя добавил Хаммон. — Это что ж выходит, что наши караульные заснули на посту?

Ноиро все понял правильно.

— Нас решили взять измором, — кивнул он, поднимаясь на ноги.

Элинор заговорил снова, и брови Хаммона поползли на лоб. Собравшись с мыслями, старый кемлин перевел:

— Кристи спрашивает, для чего ты его сейчас звал?

— Скажите, что я не звал, мэтр Хаммон! Я тоже услышал Призыв, но… А не могут ли это быть Улах или его раванги?.. В смысле, звать?

Лекарь быстро собрал волосы в хвост и оделся, что-то говоря бородачу, а потом повернулся к Ноиро и объяснил по-кемлински, но с сильным акцентом:

— Их Призыв не спутать с нашим.

— Говорит, чей-то призыв с нашим не спутать.

— Я понял.

— Да?! — удивился Хаммон. — Ты выучился его языку?

— Кажется, это он выучился нашему…

— Он сказал, что если бы это был их Призыв, то я… — старик поморщил лоб, — я уже был бы мертв… Ну и игры у вас, я скажу…

— Ждите тут оба!

Элинор улегся обратно на свою лежанку и закрыл глаза. Ноиро ощутил, что несколько секунд целитель был неподалеку, а потом вдруг растворился в пучине иного мира. Сердце журналиста стучало где-то в горле, рану в плече слегка подергивало болью. Хаммон покряхтел, плеснул себе в лицо немного воды из миски, чтобы проснуться, и почесал бороду у кадыка:

— Вот хоть ты объяснил бы мне, парень: чего он делает, когда вот так выключается? Я всегда пугаюсь до смерти, когда он так делает. Не поймешь — дышит или нет?

— Сны смотрит, — хмыкнул Ноиро. — Ему там сны пророческие снятся, вот он их и просматривает.

— Ой, да будет тебе ёрничать! Говорил бы уж как есть, я что — не пойму, что ли? Голова на плечах имеется…

— А я не ёрничаю. Шаманы ведь то же самое делают.

Это сравнение Тут-Анна убедило. Он и без Ноиро считал, что коли уж Элинор монах, то это почти что шаман, а у шаманов свои секреты и умения. Журналист ответил так с умыслом: по вчерашнему разговору он понял, что для Хаммона все священнослужители на одно лицо и приставать с подробными расспросами тот не станет.

Вскоре Элинор зашевелился и привстал на локте.

— Э-э-э… — обескуражено протянул Хаммон, выслушав его монолог. — Он сказал, что молния никогда не ходит одной и той же дорогой. Еще говорит, что-то стряслось с какой-то Нэфри: не может ее вызвать, не может найти.