— Ты же са… Ты не рассказывала?!

— Нет, ты ведь заснул, когда мы только тронулись!

— И ты не говорила, что я практикую шаманистику и ору по ночам? Не уговаривала остаться с вами в Тайбисе?

Она заколебалась:

— Я хотела все это сказать, хотела уговорить. А потом я и в самом деле думала о нашем доме, вспоминала, как мы купили его двадцать пять лет назад… Ты знаешь, я вела с тобой диалог! Да! Да! — госпожа Сотис ухватила его за руку. — Я иногда внутренне разговариваю с кем-нибудь — с тобой, с Веги, с Гинни. Даже, бывает, с вашим отцом… Вот и теперь ехала и представляла, как мы с тобой спорим о… Но ты же не хочешь сказать, что умеешь читать чужие мыс… О, Святой Доэтерий! Ты умеешь! Получается, что во сне ты умеешь это делать. Но почему ты решил сойти?

— Лучше тебе этого не знать, ма.

Уже в Тайбисе, добравшись туда на попутках, Гайти и Ноиро узнали о крушении своего поезда. По случайности или по чьему-то злому умыслу стрелки были переведены не вовремя, и состав сошел с рельсов посреди пустыни. Больше всех был исковеркан подмятый вагонами задний электровоз.

— О, нет… — прошептал Ноиро, как завороженный глядя на экран, где в новостном блиц-выпуске показывали кадры трагедии. — Я же мог сказать… Я же мог сказать им всем!

Веги молча обняла брата, повзрослевшая и осунувшаяся.

— Ты не мог, — утешала госпожа Сотис со слезами на глазах. — Даже я не поверила тебе и была раздражена твоей выходкой.

— Я мог… — повторил он. — Я мог, но даже не попытался…

Рато Сокар нарочно встал пораньше, чтобы успеть съездить к Дэсвери и обсудить с ним несколько моментов предстоящих вечером съемок телепередачи. Энергично водя по щекам электробритвой, сузалиец выглянул в окно гостиничного номера.

Было по-утреннему прохладно и свежо. Такой уж тут климат: пока солнце не опустится за горизонт, плавится даже воздух в любое время года. Но стоит нагрянуть темноте, осенью, зимой и ранней весной в Агизе становится зябко. Ночами кемлины одеваются теплее, а наивные приезжие — мерзнут.

Сокар посмотрел на часы. Начало восьмого. Значит, на месте он будет примерно в половине десятого. Сэн-Тар Симман, он же Ноиро Сотис, обещал подъехать ближе к вечеру прямо в телестудию Сэна Дэсвери. По-другому у него не получалось: позавчера Ноиро должен был проводить мать в Тайбис, а к сегодняшнему дню — вернуться в Кийар.

Освежив щеки лосьоном, писатель натянул футболку в цвет легких хлопчатобумажных брюк и, пока солнце еще не вошло во вкус, накинул тонкую ветровку.

Сдав ключ на ресепшене, Сокар отправился на гостиничную парковку, где ждал его маленький прокатный «Сийвет». Кемлинские машины были далеки от совершенства с технической стороны, однако только они могли переносить высочайшую температуру и жуткое дорожное покрытие: от жары асфальт проминался, и шоссе покрывались ямами и ухабами, а разоряться на дорогостоящие материалы и квалифицированных рабочих правительство страны не спешило. Нежные иномарки разваливались уже через пару-тройку лет службы, хотя иметь их в собственности у кемлинов считалось престижным. Только очень обеспеченный человек мог позволить себе менять личный транспорт раз в два-три года.

Вскоре «Сийвет» уже рычал на загородной трассе, упорно прорываясь к морю. Дорога начала плавиться, обманчиво мокрые полоски асфальта пересекали ее через равные промежутки пути, и воздух над ними плясал, точно бесцветное пламя.

Дважды на маршруте встретились патрульные, и дважды Сокара остановили ради проверки документов. Словом, время путешествия затягивалось. Сузалиец уже подумывал о том, что хорошо бы приехать к Дэсвери хоть в десять…

Вывернув из-за невысокого холма, дорога плавно пошла под уклон. Перед глазами открылась панорама цветущей степи, горы на горизонте справа и зыбкая полоска моря, до которой оставалось еще не меньше сорока минут езды.

А кемах в трехстах от холма на обочине лежал перевернувшийся туристический автобус рейсом из города, и рядом с ним останавливался встречный.

Пассажиры опрокинутой машины суетились возле нее, вытягивая вещи, но некоторые бросились к водителю другого автобуса.

Сокар сбросил скорость и остановился рядом с изрядно помятым «Лейссером».

— Кому-нибудь нужно помочь? — стал спрашивать он, припоминая, чему его учили на курсах по выживанию в экстремальных обстоятельствах. — Я не врач, но могу оказать первую помощь.

Пассажиры странно смотрели на него и расступались, пока один из них не указал на лежащего в траве мужчину.

— Это наш водитель, — сказал кто-то из сочувствующих в толпе. — Те мерзавцы стреляли по колесам, и он потерял управление. Может, хоть в том автобусе найдется врач? У нас, как назло…

Сокар присел на корточки возле раненого. Ему было неудобно признаться даже самому себе, что очень не хочется пачкать травой новые брюки, не хочется вымазать ветровку кровью, которая быстрой струйкой бежала изо рта водителя. Дышал раненый сипло и болезненно сжимался, прикладывая руку с посиневшими ногтями к левой стороне ребер.

— Как вы?

Водитель что-то простонал, но говорить не смог.

— Грудью на руль, — продолжал все тот же сердобольный пассажир, упираясь ладонями в колени и нагибаясь к уху Сокара. — Плохи дела, да?

Сузалиец не знал. Может быть, кровь — это из-за прокушенной щеки или языка, а может, из-за пробитых сломанным ребром легких.

— Его надо осторожно приподнять, чтобы он не лежал на спине, — сказал писатель, продевая руку под лопатки раненого и отнимая его от земли. — Дайте что-нибудь — подложить под спину, чтобы он полусидел.

Рато заметил, что в таком положении дышать мужчина стал не так мучительно.

— Ну что, нашли врача? — крикнул Сокар, оборачиваясь.

— Идет кто-то вроде… — пассажир выпрямился.

Толпа снова стала расступаться. Кто-то сунул сузалийцу рюкзак, и тот аккуратно опустил на него водителя, попутно отметив, что рукав он все-таки испачкал. Но это его уже не огорчило. Он поднялся, уступая место высокому длинноволосому человеку в светлой одежде походного типа. За длинноволосым шли двое смуглых парней и седой кудлатый старик с широкой бородкой. Один из молодых спутников врача был разрисован татуировками от лба до пяток, а лицо его перекосило длинным, неумело зашитым и еще совсем свежим рубцом.

Незнакомец стал на колени возле водителя — Сокар почему-то сразу почувствовал, что об одежде тот и не подумал, и огорчился своей прагматичности еще сильнее, — внимательно его осмотрел, разорвал окровавленную рубашку на груди, нахмурился и что-то пробормотал себе под нос на неизвестном языке.

— Что он говорит? — шепнул Сокар его спутникам.

— О какой-то резекции, что ли? — прислушиваясь, перевел старик. — Что нужна резекция говорит…

— Это что, удаление?

— А я что, врач? — пожал плечами бородатый.

Молодые парни подошли к врачу, и тот, не сводя глаз с пациента, добавил пару слов уже на другом наречии.

— Йол, — ответил ему тот, что был почти без тату — красивый статный юноша с мягким взглядом светло-карих глаз и забранными в хвост шоколадного цвета волосами.

И втроем, со стариком, они оттеснили зевак, не слишком при этом напирая только на Сокара. Тот успел заметить, как незнакомец отстегнул от ремня на поясе небольшую черную коробочку, раскрыл ее, вынул из нее светлый рулон, и тот… сузалиец протер глаза: ему показалось, что скатка выросла в несколько раз, и, развернув ее на траве, незнакомец извлек из нее ножницы и шприц — то и другое по величине было самым обычным. Врач разрезал ножницами остатки рубахи водителя, избавляясь от лишнего, затем ввел какой-то препарат ему в вену и только потом отвернулся, готовясь к основной части операции: обливая руки спиртом из бутылки, раскладывая инструменты на стерильном полотне рядом с развернутой скаткой.

Повернувшись к Сокару, незнакомец вдруг заговорил на очень плохом кемлинском, путаясь в ударениях, не говоря уже о произношении. Но при этом акцент его не раздражал слух, несмотря на то, что был непривычным для писателя: