Она вскинула взор на Калиостро:

— Какой вариант?

— Я не хочу излишне тебя обнадеживать… Но пусть будет так. Мы вышли на одного из ученых института на Эсефе. До Зеркальной войны он работал на Максимиллиана Антареса и сумел, пусть хотя бы частично, разобраться в принципе действия портативного ТДМ. Думаю, от сотрудничества он не откажется…

Джоконда уже хотела ответить, но тут линза в ее глазу помутнела и выдала изображения лица сына, а в ухе прозвучал его голос:

— Мам, ты сейчас занята?

Она взглянула на своего начальника:

— Синьор Калиостро, извините, отвечу Луису…

— Это святое! — Фред чуть взмахнул рукой и успокаивающе улыбнулся. — Я буду поблизости.

— Да, Луис, слушаю тебя, — она отошла к ступенькам на нижний ярус площадки: здесь было малолюдно.

— Когда ты будешь в Нью-Йорке?

— Возможно, завтра к вечеру, если ничего не переменится.

— По какому времени? — уточнил Луис.

— По нью-йоркскому. А что случилось?

По малейшим приметам в выражении лица Джоконда умела угадывать его настрой, и сейчас в нем сквозила нешуточная тревога.

— Тут… э-э-э… кое-что происходит. С Эфимией. Срочно нужна твоя консультация, как псионика.

— Я не возражаю, но если срочно, то почему бы вам не обратиться к ее матери? Синьора Паллада такой же псионик, как и я…

— Мам, — перебил сын загробным голосом, — если бы ты видела то, что видел и слышал я, ты бы поняла, что матери этого видеть не стоит.

— Что за мистификация? Где Эфимия? Соедини-ка нас…

— Она… спит. И просила ничего не говорить о ней деду, если он там, поблизости! — в его лице мелькнула тень смущения, по которой Джоконда прочла все, как в открытой книге.

— Понятно, — невозмутимо сказала она.

А, собственно, почему она должна удивляться? С тех пор, как они стали встречаться, все к тому и шло. Однако не всегда подобные новости обрушиваются на тебя в контексте «мам, с моей девушкой произошло такое!..» Ну да почему бы и нет? С матерью и отцом этой девушки постоянно что-нибудь происходит, они просто как магнитом притягивают к себе всевозможные приключения. Впрочем, синьору Калиостро передавать неполные новости не стоит. Непрофессионально это. Даже если речь идет о его родной внучке.

— Ждите меня завтра, — сказала Джоконда.

— Спасибо, ма! Я тебя целую!

— А я тебя. Чао, мальчик, ждите меня и ничего не предпринимайте.

— Хорошо, — ответил он, рассоединяясь.

— О, Мадонна!

Джоконда глубоко вдохнула теплый и ароматный воздух Мадрида. Линза снова стала прозрачной. С тех пор, как устройство усовершенствовали, его можно было не извлекать из глаза неделями. Джо иногда совсем забывала о линзе — та стала едва ли не частью ее собственного организма.

Увидев, что она освободилась, Калиостро-старший вернулся на прежнее место.

— Что-то случилось?

— Нет. Почему вы так решили? Синьор Калиостро, так вы полагаете, что работник института Антареса смог бы докопаться до сути в этой области? Но при чем же здесь ТДМ, если речь идет, как я понимаю, о внетелесном опыте?

— А ты еще не поняла, что эти вещи не просто связаны — они суть одно и то же? — невозмутимо ответствовал Фред.

Денек был на редкость солнечным и теплым для этого сезона, однако после жаркого Мадрида Джоконде здесь было чересчур прохладно. Она никогда не любила Нью-Йорк и жила тут по одной-единственной причине, в которой до последнего времени опасалась признаться даже себе самой.

Марчелло что-то рассказывал, но поскольку это не касалось работы, Джоконда его почти не слушала. Чез молча вел машину и только у самого дома негромко спросил:

— Ждать?

— Нет, — она взглянула на часы. — Начинайте с Бронкса, я подъеду через пару часов.

Чезаре кивнул. Джоконда знала, что всегда может быть уверена в его исполнительности, и разговаривали они с ним редко. Из троих ее подчиненных только Чез так и не обзавелся семьей, питая какие-то призрачные надежды. Джоконда знала это и тем больше устанавливала дистанцию, чтобы не раздражать его своим излишним присутствием и не быть неверно истолкованной.

Манхэттен ей тоже не нравился, и тут она снова наступала на горло собственной песне — южанка, выросшая в мягком климате Рима, привыкшая к солнцу и медовому аромату цветов. Чем же она лучше Чеза в этом многолетнем самоистязании? Но иначе они оба не могли…

Ее дом, похожий на все соседские дома в квартале, стоял в Нижнем Манхэттене. В конце авеню был громадный спорткомплекс, куда Луис исправно бегал на занятия плаванием, но в последнее время охладел к спорту. Да, он хороший парень, но не хватает ему той ослиной настойчивости и самонадеянности, которыми испокон веков грешат представители его пола. Он смел, но так ли часто нужна смелость в быту? Иногда достаточно решительных действий, а здесь Луис может в самый ответственный момент уступить сомнениям. Он воспринимает жизнь чуть более романтизированной, нежели она есть на самом деле. Такое бывает, когда мальчик вырастает не на живом примере, а на легендах. И таких легенд было три. Они окружали Луиса иллюзиями, и поэтому даже дочку Паллады и Калиостро он придумал себе, как средневековый рыцарь придумывал даму своего сердца, чтобы совершать ради нее подвиги. Родную мать, родившую его двадцать лет назад на Фаусте и спасшую ценой собственной жизни, он считал едва ли не богиней, ничего о ней не зная. Дядька, который погиб вместе с Софи Калиостро на судне, подавшем сигнал о нападении спекулатов и за это развеянном в космосе залпами сотен орудий, представлялся Луису героем без страха и упрека. А вот в его поклонении памяти приемного отца была виновата она сама. Он все видел, все чувствовал с самого раннего детства — так могло ли быть иначе? И только Джо оставалась заурядной земной мамой. Что в ней возвышенного? Она не легенда, а надежный тыл. Она просто мама, которой можно поплакаться в жилетку. Можно попросить совета. Простая и понятная. А понятное не вдохновляло его на подвиги…

Черный микроавтобус покатил по дороге дальше, в сторону Мидлтауна.

Джоконда поднялась на свое крыльцо и позволила сканирующему устройству считать информацию с сетчатки глаза. Пара секунд — и дом впустил хозяйку.

Луис едва ли не бегом спустился из своей комнаты, помог раздеться и ткнулся губами в щеку. «Как испанский телок!» — подумала Джо, с улыбкой вспомнив поездку за город, на ферму, где все было так же, как тысячу и две, и три тысячи лет назад. Один из недавно родившихся телят не справился со своим любопытсвом и, подойдя к ней, лизнул скулу шершавым мокрым языком.

Она энергично потерла озябшие руки:

— Сделаешь кофе?

— Конечно.

— Ну и где твоя Дульсинея Тобосская, дон Луис?

— Она скоро придет, мы договорились. У тебя все хорошо, мам?

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— В последнее время ты какая-то… не такая… Сколько тебя вижу на этой неделе, ты странная…

Джоконда помимо своего желания вскинула бровь. Если он сумел уловить ее тревогу, плохи ее дела, как пси-агента. Не хватает еще, чтобы это заметили ребята квадро-структуры — ей и без того уже слишком многое прощалось за эти годы…

— Может быть, возрастное… — сказала она как можно равнодушней.

— Ма-а-ам, ну о чем ты?! — скривился юноша. — Ты сначала погляди на себя! Какой еще возраст! Тебе кофе как обычно или «по-экстренному»?

— Как обычно. Я не спешу. Пока, во всяком случае, не спешу.

Джоконда машинально проследила за его рукой, насыпавшей обычные «три кивка» сахара в кофе, и села на высокий стульчик у кухонной стойки.

— Рассказывай, что приключилось, — сказала она, болтая ложкой в горячей темно-шоколадной жидкости. Для полного удовольствия не хватало только сигареты, но при Луисе и Эфимии она в доме не курила принципиально.

Луис вкратце, без подробностей изложил суть вчерашнего происшествия. Джо смотрела на него и, внимая, одновременно думала о своем. О том, что сын так мечтает хоть чем-то походить на человека, известного ему лишь по записям и рассказам, что отращивает свои светлые волосы, но все равно остается как две капли воды похожим на своих покойных отца и дядю — братьев Лагранжей. О том, что теперь уже ничего не исправишь, да это и невозможно было бы исправить и раньше…