— Че коса хаи фатто… — проговорила Джоконда по-итальянски. — Что же ты наделал, Чез…
— Ио нон ме не пенто, — буркнул тот.
— Ты не жалеешь, — горько повторила она, морщась и присаживаясь на край стола. — Ты ведь уничтожил всё, разом… Все эти годы… Я догадываюсь, с чем это связано, но чтобы так? Объясни, если сможешь!
Чезаре помолчал, презрительно жуя губы.
— А надо? — наконец спросил он с вызовом.
— О, Мадонна!
Джоконда запрокинула голову, чтобы слезы закатились обратно и не побежали по щекам. Лучше бы все это было ночным кошмаром. Но она уже и щипала себя, и впивалась ногтями в ладони, и закусывала губы. Боль была, но блаженное пробуждение не наставало…
— А ты думаешь, каково мне было видеть, причем видеть каждый день, все эти двадцать лет, как ты умираешь? Поставь себя на мое место и подумай, что чувствовала бы ты. Сначала иллюзии и полный уход от настоящего мира. Джо, да ты сама стала монашкой! Двадцать лет, Джо, двадцать лет как он сам угробил себя, а расплачиваешься ты.
— Тебе не должно быть до этого дела! — вспыхнула женщина, и он оторопел, потому никогда еще не видел ее такой, хотя знал, перед кем она была сама собой, без притворств. — Я никогда не давала тебе ложных надежд! Ты чужой мне, Чез! Ты не мой человек, а я не твой. Я люблю тебя, черт побери, как друга, как старого товарища, коллегу. Может быть, даже как брата — я не знаю, у меня никогда не было братьев, но может быть, как брата… Но я не могу раскрыться перед тобой, как не могу никого убить, понимаешь? Это что-то свыше, оно сильнее меня! Мне никто это не внушал, никто меня не гипнотизировал. Прости за откровенность — да я просто не смогу спать рядом с чужим мне мужчиной! Не смогу! И ты напрасно лез мне в душу все эти годы, напрасно притворялся голосом здравого рассудка. Ты причинял мне еще большие страдания, Чез, а мне и так было несладко. Ты вторгся на запретную территорию. Ты шантажировал меня благополучием Луиса, а это уже слишком!
Чез резко выпрямился и почти закричал:
— Да! Я пытался достучаться до твоего помраченного разума и использовал при этом любые возможные средства! Но ты настолько рехнулась, что даже воспитание мальчишки было для тебя чем-то второстепенным…
— Это ложь!
— Это правда! Ты жила прошлым, перекатывала его, как старый мулла четки, упивалась своими страданиями. И все это происходило на моих глазах. По-твоему, я должен был сидеть и бездействовать?
— Да. Ты должен был сидеть и бездействовать. Как бездействовали Марчелло и Витторио. Для меня ты ничем не ближе них! Я не давала тебе никакого права…
Он перебил ее, в ярости ударив кулаком по кровати:
— Я сам беру права, когда считаю необходимым!
— И за это ты поплатишься блокировкой памяти, — грустно констатировала Джо.
— Да хоть блокировкой жизни. Мне все равно! Лишь бы не видеть всей этой паранойи с астралами, альфами и омегами и остальным мракобесием! Я ничего не делал, пока фондаторе не пошел у тебя на поводу и не стал подыгрывать с поиском умельцев ВТО.
— Это ты уничтожил отчеты в Элизиуме… — в голосе Джоконды прозвучало утверждение.
— Безусловно.
— Я не думала на тебя. И никто не думал… Но зачем ты похитил Эфия и зачем хотел отправить его на Клеомед?
Он шумно выдохнул воздух:
— Ты и правда ослабела разумом… Да затем, что когда из этого дурацкого плана с Омегой ничего не выйдет — а из него точно ничего не выйдет, потому что это мракобесие! — ты окончательно пропадешь. Я не хотел твоего разочарования и твоей гибели. Уж лучше бы ты жила надеждой отыскать пастушка, тогда у тебя хотя бы оставалась цель…
— Это глупо.
— Как все, что делали вы с фондаторе Калиостро, ухитрившись вовлечь во все это даже самого президента…
— Ты смеешь оценивать поступки синьора?!
— Да, я смею оценивать его поступки. Наверное, он уже слишком одряхлел для своей должности…
— Не хочешь ли ты занять его пост? — уколола его Джо, сузив глаза.
— Нет. И никогда не хотел. И я уже давно не жду твоей взаимности. То единственное, к чему я еще испытываю хоть что-то — это твое душевное состояние. Уж пусть оно будет таким, как эти двадцать лет, чем из-за неудачи ты впадешь в черную депрессию и закончишь свои дни, водимая Луисом к психиатрам! А теперь давай, зови парней, арестовывайте меня, блокируйте, убивайте — я сказал все, что давно хотел сказать…
И с тех пор он не произнес больше ни единого слова, похожий на посаженного в клетку дикого зверя, который отказывается есть и пить и, равнодушный ко всему, умирает от тоски…
* * *
На голограмме перед Эфием и Эфимией-Нэфри появилась Паллада.
— Мы в Лхасе, скоро будем на месте, и вы тоже уже можете выдвигаться к Пирамиде, — сказала она. — Как вы там?
— Нормально, — ответила девушка. — Мы в Луксоре, все отлично. Жарковато здесь только. В точности как у нас дома…
— У нас дома? А, ну да! Поняла! Ну, до связи.
Всего через сорок минут они с Эфием добрались до Пирамиды Путешествий. Клеомедянин с восхищением смотрел на величественную постройку, перламутровым блеском переливавшуюся под лучами свирепого солнца.
— Какая она… — пробормотала Эфимия-Нэфри.
— …красивая! — выдохнул Эфий.
— Ты тоже здесь впервые?
— Да. Не доводилось… Я в Чолуле был, на принимающем портале, а здесь и в тибетском еще не бывал…
— А зачем ты идешь со мной?
— Это долгая история. Может быть, мне удастся помочь одному нашему путешественнику выбраться из ваших краев… Пока господин Калиостро ничего не знал о тебе, они ломали голову над устройством, которое могло бы перекинуть меня с трансдематериализатора не в мою внутреннюю вселенную, а в мир причины этого мира. Твое появление решило все: человек оттуда становится проводником. Это сработало девятнадцать лет назад, и уже без сомнения, что сработает и теперь. Правда, я не знаю, чего мне ждать, ну да как-нибудь выкручусь…
После жары, от которой плавились скалы западного берега Нила, прохлада Пирамиды казалась раем. Регистрация прошла очень буднично, как на авиарейс, но когда Эфимия-Нэфри произнесла имя деда, «синты» и администратор встрепенулись:
— Специальная отправка! Проходите в бокс, вам придется немного подождать, там сейчас идет важная отгрузка, но мы вас отправим в лучшем виде! — заверили Эфия и Нэфри.
— «В лучшем виде» звучит утешительно, — сказала девушка, усаживаясь в боксе и прикладываясь к горлышку бутылки с водой. — Что ты так смотришь? — она улыбнулась.
Эфий немного смущенно покачал головой.
— А-а-а, понимаю! Экая ветреница эта ваша Эфимия — сколько мужских голов вскружила в семнадцать лет! — пошутила Нэфри. — Ты не возмущайся, я ей все равно ничего не скажу: не успею.
— И на том спасибо.
— Ты дашь мне знать, если я по какой-то причине тебя там не узнаю? Вот вдруг у меня откажет память об этом путешествии?
— Я постараюсь. Если у меня тоже ничего не откажет…
Они нервно засмеялись, и тут в дверях возник «синт», приглашая их за собой. Эфий протянул ей руку и вытянул из кресла. Нэфри игриво подтолкнула его плечом:
— Держись, солдат, мы сделаем это!
Но она мелко задрожала, когда они поднялись на круглую платформу и когда глубоко под полом зашумело неизвестное устройство. «Все хорошо!» — мысленно шепнул ей Эфий.
Нэфри крепко прижалась к нему и что было сил зажмурила глаза.
Он снова увидел яркий свет и каких-то людей, как во время прошлого перемещения. Или не людей? Клеомедянин не успел рассмотреть. Нэфри рядом уже не было. Все это длилось секунды, а потом померкло.
Ощущения были незнакомыми. Он будто всплывал откуда-то со дна, где до этого спал крепким сном, и начинал спросонья что-то различать, а потом снова засыпал. Шумы урывками достигали его слуха. Видения проходили чередой снов и реальности, путались во времени.
Первое отчетливое было загадочным и необъяснимым.
