— Ладно уж, довольно с вас! Ступайте, — смилостивился Паском, умудрившись заставить петь даже Танрэй, которая из-за отсутствия слуха и голоса всегда ненавидела это занятие.
— Ну так ты выслушаешь меня? — наконец-то получив свободу, спросила она, ухватив Сетена под локоть.
Он был в отличном расположении духа и охотно кивнул, хозяин же в страхе сбежал, даже не подыскав благовидного предлога для капитуляции: ему хватило хорового чтения и пения в общей каюте.
Нат поплелся за хозяйкой и ее спутником на верхнюю палубу. Он чувствовал, что другу хозяина очень нравится то, что Танрэй теперь не только говорит с ним без боязни, но и касается его по собственному почину. Сетен не без сожаления усадил ее в кресло под навесом, совершенно не желая, чтобы она отпускала его руку. А она уже вовсю щебетала о своих разработках, даже не замечая, что он еще не успел усесться напротив.
Нат валялся на досках палубы, нежась на солнышке, еще не ставшем таким горячим, каким впоследствии оно покажет себя близ экватора. Он слушал, как довольная собой хозяйка повествует о недавно изобретенном способе добиваться смыслового звучания, и прекрасно понимал, что даже если бы она сейчас просто считала от одного до ста и обратно, Тессетен слушал бы ее с тем же жадным вниманием, словно назавтра ему назначена казнь, и он видит Танрэй последний раз в жизни.
Выговорившись, жена хозяина откинулась в плетеном кресле-качалке и радостно засмеялась, когда собеседник ее похвалил. А все-таки он слушал ее лекцию, потому что сделал несколько замечаний по делу и добавил:
— Вскоре тебе придется учить не только народ кхаркхи. Через пару лет Кула-Ори сильно разрастется. В планах Паскома — перевезти туда еще много ори, причем не только из Эйсетти. Многие будут недоучками, много будет детей, которые и не начинали обучение. Все свалится на тебя. Мы сможем рассчитывать, что ты выдержишь?
Она перестала смеяться и серьезно посмотрела ему в глаза. Теперь в ее взгляде не было страха или ненужного смущения. Она стала взрослой и обрела уверенность в своих силах, а сейчас казалось, что само присутствие одобрившего ее работу «самого главного цензора» сделало ее непобедимой в борьбе с предстоящими невзгодами. Да и он, сильно разочаровавшийся в жизни за последние несколько лет, немного сдвигал рядом с нею свою маску, снова становясь таким, каким помнил его Нат в ранней юности.
— Я буду стараться, — сказала она. — В пределах моих знаний… Большего я не пообещаю…
— А большего и не надо. Знаешь что… идем поболтаемся на палубе? Ты ведь все это время не выходила? — Сетен подмигнул.
Танрэй закатила глаза, покачала головой, изображая, как ей было плохо, и охотно подала ему руку, принимая предложение прогуляться.
— За основу графического выражения этого языка я хочу взять принципы нашего начертания, — продолжала хозяйка, заглядывая через борт и улыбаясь стайке дельфинов, решивших состязаться с «Сэхо» в скорости. — Только чтобы упростить, исключу наши дифтонги и трифтонги. Логичнее будет оставить знак, обозначающий или гласный, или слог — сочетание согласного и гласного…
— Принципы нашего начертания — это ты об оранагари[19] над символами?
— Да.
— Думаю, это разумно.
Танрэй обернулась, взглянула на него снизу вверх, как ученица на учителя:
— Спасибо, что не махнул на меня рукой… Меня даже наставники отговаривали от этой темы, предлагали взять более разработанную кем-то, еще до меня. Но мне почему-то казалось, что если я так и сделаю, то подведу тебя…
Нат встряхнулся. Она сама еще не понимает того, в чем разобрался Тессетен, ей кажется, что она испытывает удовольствие от его общества исключительно из-за схожести интересов, из-за того, что им невероятно легко друг с другом и говорить, и молчать. Но нет-нет, да нарочно оказывалась чуть ближе к нему, чем требовалось; и Сетен, бывало, наклонял к ней голову, чуть ли не касаясь — на грани фола! — губами ее пышных рыжих волос. Говорила все больше она, а он слушал и как-то странно менялся в лице. Однако, увлеченная беседой, Танрэй мало смотрела на спутника. Волк усмехнулся про себя: а жаль, она увидела бы интереснейшие метаморфозы… Правда, они, скорее всего, напугали бы ее не на шутку, ведь в эти мгновения рядом с хозяйкой шел совершенно другой человек, в ком не было ни капли сходства с ужасающей образиной хозяйского друга…
Но всему есть предел. Однажды она по своему обыкновению разглядывала прозрачную воду, над которой парил «Сэхо» и, напуганная резко выпрыгнувшей почти в лицо летучей рыбой, отшатнулась, наткнувшись на Сетена. Он невольно поймал ее за талию, Танрэй растерянно замерла в его тесных объятиях, и оба попросту не знали, как повести себя, потому что одинаково ощутили то, что никак не должны были ощущать мужчина и женщина, у каждого из которых давно была своя семья. Тессетен вдруг словно опомнился, и это положило начало их дальнейшему отчуждению, в результате которого они пристали к берегам Рэйсатру изумительно равнодушными друг к другу людьми. Во всяком случае, равнодушными с внешней стороны. И причиной стала запомнившаяся Нату сцена пару дней спустя после их первого разговора.
— У них странные взаимоотношения… — Сетен рассказывал о дикарях кхаркхи, насколько успел их узнать. Тот нелепый случай с прыгающей рыбой они оба негласно решили забыть и не объясняться. — Антропоиды прошли этап матриархата, сейчас у них острый кризис, когда их самцы еще слишком неуверенны в себе, чтобы не видеть в самке потенциального или даже открытого врага и не притеснять ее на уровне общественных устоев и даже религии.
— Религии? Что это такое? — поинтересовалась Танрэй.
— Как тебе объяснить… — он поглядел под ноги и улыбнулся, подыскивая ответ, ведь это словечко изобрел Паском для обозначения того, что делалось у дикарей на Рэйсатру. — Они считают, что все стихии мира действуют разрозненно друг от друга, непрестанно наблюдают за людьми и могут гневаться на членов племени за какие-то их проступки. И когда антропоиды их одушевляют, то называют их духами, покровительствующими той или иной стихии. Это духи-олицетворения. На них всегда можно и понадеяться, и спихнуть какие-то невзгоды.
— Так что же, они не знают, а только выдумывают? Они не знают?!
— Ну как же они могут знать, подумай сама: их век короток, прошлых воплощений они не помнят… Я даже не уверен в том, что их «куарт» развивается в таких условиях…
Танрэй покачала головой:
— Мне их жаль… Чтобы верить во что-то, надо знать все законы, а они выдумывают, подменяют… Ужасно…
— Да, подменяют… Но, в принципе, это удобный подход к управлению теми, кто ниже в стае… то есть в племени…
— Только не предлагай мне придумать еще и какую-нибудь адаптореги… рели… В общем, её!
Они засмеялись.
— Почему бы нет, — пошутил Сетен. — Главное — подкрепить этот ритуал кровавой жерт…
Он вдруг замер, словно чем-то осененный. Танрэй изумленно посмотрела на него, настолько внезапно он осекся на полуслове: его будто не стало рядом.
— Что такое?
— А? Нет, ничего такого. Знаешь, а ты покажи мне, сможешь ли ты защититься в джунглях в случае чего. Это опасное место, и там надо держать ухо востро.
— Но там ведь есть город, а джунгли далеко! — пыталась возразить она, однако Сетен снова затащил ее наверх, на большую свободную площадку, где при желании могли бы без тесноты собраться все многочисленные пассажиры «Сэхо».
— Это только так кажется. Тебя ведь учил чему-то Паском?
Танрэй опустила глаза:
— Ну да… чему-то учил…
— Тогда стой тут и готовься!
— К чему?
— Я твой противник. Я твой смертельный враг. Одна твоя оплошность, и я тебя уничтожу. Будь серьезна, отбивайся в полную силу! Останови меня, Танрэй! — его глаза искрились рождением очередной странной идеи.
Нат подбежал поближе и присел возле связки канатов. Он видел, как просто ей далась связь со стихиями — то, что раньше она делала с трудом, жалуясь, будто неспособна сосредоточиться. А Сетен уже бежал на нее в своем мороке, вызывая оторопь уже одним своим видом. Мало кто останется невозмутимым при виде громадного золотистого тура с нацеленными на жертву рогами. Танрэй одновременно сделала перед собой преграду и отпустила ему навстречу сбивающий с ног поток воздуха, развернувшегося из тугого клубка ветра, что родился между ее ладонями всего миг назад. Она еще не умела скрывать свои действия.
