Мазарин закрыла глаза и погрузилась в пустоту бесплодной земли, превратившейся в серую пыль. Она растянулась на песке у ног Кадиса. Бурнус распахнулся, обнажив розовый сосок. Он походил на свежий бутон. На художника нахлынула новая волна желания. Кровь гулко стучала в его висках.

— Ты прекрасна, — прошептал Кадис, проводя вокруг соска кончиком пальца.

Лучи восходящего солнца окружали тело Мазарин золотистым ореолом. Бескрайняя пустыня наполнялась янтарным светом. Мазарин таяла в руках художника.

Кадис зачерпывал горстями песок и высыпал его на обнаженную ученицу, следуя за жарким ритмом пустыни. Золотая струйка щекотала ее кожу, лилась на шею, шелком скользила на грудь, наполняла пупок, вычерчивала на животе причудливые иероглифы страсти.

Кадис видел, что девушка готова ответить на его страсть. Ее соски отвердели, низ живота стал влажным.

Рассвело.

Кадис не останавливался. Струи горячего песка текли, текли и текли по горячему телу. Проникали в него... Раскрывали его. Мазарин хотелось кричать. Даже умирая от наслаждения, она не могла издать ни звука.

Кадис склонился над девушкой и принялся целовать ее медленно и нежно. Стоило Мазарин ощутить вкус его губ, и цепи, сковавшие ее сердце, рухнули. Ей хотелось говорить, кричать, молить: продолжай, не останавливайся. Но слова падали в никуда, словно песок из рук учителя. Ее тело, омытое благословенными водами, чистое и горячее. Ее тело, очерченное его руками. Ее тело теперь принадлежало не ей, а тому, кто его пробудил. Все остальное не имело значения. Пусть приходит... Пусть возьмет ее и выпьет до дна, поглотит ее и уничтожит.

Он не остановится. На этот раз не остановится.

В душе Кадиса разгоралось пламя.

Довольно взглядов и ласк. Довольно любовных ухищрений.

Он добьется своего даже ценой собственной жизни. Даже если потом он исчезнет... Рассыплется в прах.

Солнце поднималось все выше, из глубины пустыни налетел колючий ветер. Кадис резким движением раздвинул Мазарин ноги и вошел в нее.

Ее глубины разомкнулись, открывая ему дорогу.

Мазарин пронзили боль и наслаждение. По ее щекам побежали слезы. Объятия Кадиса были мучительно, невыносимо жаркими. Она плакала, и он плакал вместе с ней. Рыдания, борьба, снова и снова, боль, наслаждение, боль, наслаждение, наслаждение, наслаждение, наслаждение... С губ Мазарин сорвался вопль, и Кадис его услышал.

Она вернулась к жизни.

Паскаль увидел их издалека. На вершине озаренного солнцем холма возникли две белые фигурки. Он сразу догадался, кто это может быть, хотя Мазарин ушла из лагеря в черной тунике.

Паскаль обрадовался. Он хотел броситься навстречу, но ступни увязли в песке. Ветер взметнул в небо клубы золотистой пыли, не давая как следует разглядеть идущих по склону людей. Паскаль побрел к холму, крича во все горло: — МАЗАРИИИИН... КАААДИС... Никто не отзывался. Интересно, куда они ходили? Паскаль шагал навстречу невесте и отцу, но расстояние между ними не сокращалось. Чем ближе он подходил, тем дальше они оказывались. Таково было коварство пустыни; пространство уменьшалось и растягивалось по собственной воле.

Через десять минут Паскаль оказался прямо перед девушкой и художником. Они стояли к нему спиной, и Кадис обнимал его невесту за плечи. Неужели ему послышалось? Или в гулкой тишине пустыни действительно звучал голос Мазарин?

Паскаль снова позвал, и на этот раз Кадис обернулся.

Что же теперь?

Сын спешил к нему, радостно улыбаясь.

— Родная... — Паскаль обнял Мазарин. — Поверить не могу, ты снова говоришь. Ты понимаешь, что это означает? К тебе вернулся голос. Похоже, мой отец сотворил чудо.

Мазарин рассеянно уткнулась в плечо жениха. По ее телу еще пробегала, постепенно затихая, дрожь пережитого в песках неистовства.

Кадис махнул рукой и побрел в сторону лагеря.

— Не уходи, — окликнул отца Паскаль. — Мне не терпится узнать секрет.

— Я устал, сын. Очень устал. Если ты не возражаешь, мы поговорим позже... — Он посмотрел на Мазарин. — Тебе тоже нужно отдохнуть, малышка. Это была очень долгая ночь.

Паскаль поглядел на невесту, и она вдруг показалась ему очень печальной.

— Я хочу побыть одна, — проговорила девушка едва слышно.

— Я вам, кажется, помешал? — обиженно спросил Паскаль.

Кадис и Мазарин переглянулись.

— Просто малышка наконец сумела разобраться в себе, Паскаль, — объяснил Кадис, с нежностью поглядывая на ученицу. — Это было настоящее чудо, правда, Мазарин? А красота здешних мест довершила дело. Этот рассвет, бесконечный простор... Слова давно подступали, а теперь наконец вырвались наружу... — Художник говорил очень медленно, борясь с усталостью. — Я вас оставлю.

— Давайте вернемся в лагерь втроем, — настаивал ничего не понимающий Паскаль.

— Я немного здесь побуду, — решила девушка.

— Хорошо, котенок. — Паскаль быстро поцеловал невесту в губы. — Только больше меня так не пугай. Не вздумай снова исчезнуть.

В лагере их ждала Сара. Она вернулась счастливая, увешанная ожерельями, с разрисованными хной руками.

— Это они меня так раскрасили, — сообщила она, демонстрируя кисти. — Вы даже не представляете, какие классные снимки должны получиться... Что с вами? Стоит оставить вас всего на два дня, и вот, пожалуйста... С вами что-то не то. А где Мазарин?

Паскаль обнял мать.

— Она заговорила.

— Правда? Но ведь это же замечательно. Когда?

— Только что.

— А как это случилось?

Паскаль вопросительно взглянул на отца, и тому пришлось ответить:

— Вчера вечером я пошел прогуляться, повстречал Мазарин, и тут мне пришлю в голову, что марокканский хамам мог бы пойти ей на пользу. Я отвел ее в касбу и оставил там. Судя по всему, это подействовало, по крайней мере, когда я вернулся за ней утром, она уже могла говорить.

— Где она?

— Сейчас придет, мама.

— Это нужно отпраздновать. — Сара была полна энтузиазма. — Сегодня мы завтракаем с шампанским!

Напрасно он так заботился о ней, напрасно тратил время, стараясь просветить эту неразвитую душу и открыть ей мудрость Арс Амантис. Девчонка сбежала через вентиляцию. Бросила его одного и разрушила все его планы.

— Неблагодарная! — прошипел Мутноглазый, подбирая с пола осколки.

А что, если попробовать разыскать девчонку? Ведь ему известно, где она живет. А если ее похитить? В конце концов, Мазарин такая же одинокая и никому не нужная, как он сам. Почему бы двум одиночествам не встретиться, почему бы двум неудачникам, убедившимся, что человек никогда не станет хозяином своей судьбы, не поселиться вместе? Она могла бы жить в его квартире. Он стал бы питаться ее силой, и уж тогда ни один из братьев не посмел бы сказать, что уродец Джереми ни на что не годится.

И все же торопиться не следовало. Слишком легко было навести на себя подозрения. Если магистр и вправду решил сблизиться с Мазарин, Джереми точно не следовало встревать. На последнем собрании он пообещал оставить девушку в покое и уже успел нарушить обещание.

На этот раз Мутноглазый не собирался отчитываться перед Арс Амантис. Он вообще больше не собирался появляться на их сборищах. Если ему удастся воплотить в жизнь задуманное, орден вскоре обретет былое могущество. И новую идеологию. Он сыт по горло общением с кучкой жалких слабаков, родившихся не в свое время. Не зря он столько читал и думал, не зря выстрадал новые идеи, идеи истинной любви и настоящего искусства; что толку вздыхать о прошлом, которое никогда не вернется.

Мутноглазый залез в Интернет. Интересно, сколько ему удастся выручить? За такую редкую и ценную реликвию?

Аркадиус любил летние дожди: они очищали не только городской воздух, но и его душу. Прокатившаяся над Парижем гроза умыла фасады домов и насытила атмосферу озоном. По улице Сен Жак бежали веселые ручьи. У антиквара был зонт, но он предпочел вымокнуть. Порой ему требовалось усилие, чтобы вновь ощутить полноту жизни. Аркадиус не спешил превращаться в дряхлого старика, у него еще оставалась куча дел. И самым главным делом была Мазарин.