— Не беспокойся, я за ней присматриваю. Она сейчас у меня в магазине.

— Как это?

— Вчера она здесь бродила. — Антиквар кивнул в сторону окна. — И ужасно жалобно мяукала. Я сразу понял, что это твой зверь.

Мазарин, похолодев, ощупала грудь. Медальон исчез.

Антиквар заметил ее беспокойство и улыбнулся.

— Не волнуйся. Он тоже у меня. Его сняли, когда делали снимок грудной клетки. Ты хотя бы приблизительно представляешь, что носишь у себя на груди, дочка?

— Верните его мне, пожалуйста.

— Верну, если скажешь, где ты его взяла.

— Вы не имеете права его отбирать.

— Милая девочка, из-за этой вещицы, — старик показал медальон и тут же снова его спрятал, — погибло очень много людей. Лучше пусть она побудет у меня, пока ты в больнице.

— Пожалуйста... — взмолилась Мазарин.

— Послушай, тебе снова будут делать рентген, или ты просто заснешь. Медальон снимут, и ты его не найдешь. У меня он будет в целости и сохранности. Ты мне доверяешь?

— Я не знаю, что это такое. Мне никто никогда не объяснял, что значит доверять. — Девушка протянула руку. — Отдайте мой медальон.

Старик будто не слышал ее просьбы.

— Много-много лет назад, в двенадцатом веке, из-за этого знака пропал целый народ. Хочешь узнать, как это случилось?

Мазарин удивленно вскинула брови. Тайна, что так долго окружала саркофаг Сиенны, начала потихоньку рассеиваться. У нее впервые появился шанс узнать правду. Девушка энергично закивала.

— Это был удивительный народ. Они проповедовали высокую любовь и мечтали о мире, в котором будет править искусство. Эти люди хотели вернуть понятию любви истинный смысл. К несчастью, они выступили против Римско-католической церкви и обрекли себя на гибель.

— О какой любви вы говорите?

— Для этих людей не существовало понятия греха. Хотя их мировоззрение можно назвать дуалистическим.

— То есть... они считали, что все дозволено?

— Нет, на самом деле все куда сложнее. У них была целая идеология, основанная на прочной связи искусства и любви. Любви, свободной от запретов и предрассудков: в те времена это было совершенно немыслимо. Но у того народа была своя вера. Они бесстрашно защищали ее, многие отдали жизнь за свои убеждения. Если бы они победили, наш мир был бы совсем другим. Скольких женщин сожгли на кострах, побили камнями...

— Камнями? — Мазарин вспомнила о шрамах на лице Сиенны. Такие следы вполне могли остаться от камней.

Антиквар продолжал:

— Их жгли, побивали камнями, рыцари, не знавшие ни совести, ни милосердия, брали их, словно трофеи.

— Но чем же они заслу... — Приступ кашля помешал Мазарин задать вопрос. Девушка побагровела, кашель не давал ей дышать.

Старик нажал кнопку вызова медсестры и протянул больной стакан воды.

— Давай-ка выпей.

Мазарин продолжала кашлять, из носа у нее потекла струйка крови.

Вбежавшая медсестра отчитала антиквара:

— Зачем вы позволили ей говорить? Она же совсем слабенькая. Тоже мне сиделка. Будьте добры покинуть палату.

Мазарин схватила антиквара за руку. Увидев это, медсестра смягчилась.

— Ладно, — разрешила она, промокая больной лоб салфеткой. — Можете побыть еще немного, но только с условием, что вы не будете волновать девочку. Ей нужно поспать.

Вскоре спазм разрешился. Онемевшая от усталости Мазарин бессильно откинулась на подушки. Через некоторое время она открыла полные слез глаза и снова попросила старика вернуть ей медальон.

— Какая же ты приставучая. — Старик покачал головой, достал из кармана куртки медальон и вложил в протянутую руку девушки. — Под твою ответственность.

На третьем этаже больницы человек с мутным взглядом и погасшей трубкой во рту нервно расхаживал по коридору, дожидаясь, когда посетитель покинет палату.

Мутноглазый следовал за девчонкой по пятам с того самого вечера, когда увидал ее босой. Женщины из ордена Арс Амантис никогда не носили обуви. В последние годы от этой традиции почти повсеместно отказались, но нельзя было исключать, что кое-где ее по-прежнему чтят. А если принять во внимание медальон, который висел у девчонки на шее, было бы не таким уж безумием предположить, что она каким-то образом отыскала тайную усыпальницу: заполучить этот амулет можно было, только сняв его с груди Святой.

В чудом уцелевших окситанских хрониках об этом говорилось предельно ясно: "С наступлением ночи братья отправились в путь через дремучий лес, движимые решимостью добраться до места, где палачи спрятали тело Святой. Улучив момент, когда опьяненные кровью убийцы заснули, они забрали покойную и тем спасли от посмертного надругательства. Кожа Святой оставалась гладкой и нежной, словно в ней еще теплилась жизнь. Братья с благоговением собрали в фиал пролитую кровь и обернули истерзанное тело чистым полотном. Потом они перенесли Святую и укромную пещеру и отдали на попечение благодетельных старых женщин. Те набрали воды из священного колодца и при свете факелов с величайшей деликатностью обмыли бесчисленные раны, нанесенные безжалостными камнями. Нежную кожу Святой умастили благовониями, ноги пометили благословенным таком креста. Источавшее золотое сияние тело одели в расшитые драгоценными камнями одежды, подобающие высокому положению умершей, расчесали ее прекрасные волосы и вплели в них цветки лаванды. Голову девушки увенчали пышным венком из полевых цветов и, знаменуя окончание церемонии, возложили на грудь серебряный медальон, украшенный символом Арс Амантис и первыми буквами их писания. Плакальщицы причитали, девы танцевали босиком, а поэты до рассвета прославляли в стихах имя той, кого все так любили и почитали".

Если он не ошибся в своих расчетах, любительница гулять под дождем была как-то связана с орденом и, возможно, принадлежала к одному из его тайных ответвлений. Мутноглазого смущало только одно обстоятельство: настоящий адепт высокой любви ни за что не стал бы обращаться со священной реликвией столь беспечно. Член братства не позволил бы себе выставлять напоказ то, что полагалось хранить в секрете.

Конечно, Мутноглазый мог бы забрать медальон у спящей девчонки, когда забрался в ее дом, но это было бы неправильно. Ему было приказано следить за каждым шагом девушки и ничего не предпринимать. В ту ночь он беспрепятственно вошел в ее спальню и застыл над спящей, очарованный ее несказанной прелестью. Так и простоял до утра подле ее кровати, а покидая зеленый дом, чувствовал себя необычайно бодрым и счастливым. Словно девушка поделилась с ним капелькой юной свежести. Одно ее присутствие наделяло его чудесной силой; рядом с ней он, как никогда, чувствовал себя мужчиной.

Через несколько дней Мутноглазый предпринял новую попытку проникнуть в дом, но не сумел открыть дверь. Хозяйка поставила замок с тройной защитой.

Потом, повстречав девушку на залитой дождем площади, Мутноглазый понял, что их пути пересеклись не случайно. Слишком много было необъяснимых совпадений. Мутноглазый решил выяснить все раз и навсегда, но слишком поторопился. Приблизившись к Мазарин, он прошептал ей на ухо девиз ордена "Сила моя в любви", ожидая услышать в ответ старинную формулу "Принимаю и воздаю". Однако девчонка опрометью бросилась прочь, рискуя угодить под одну из снующих по Елисейским Полям машин. Мутноглазый помчался вдогонку, крича, что бояться не нужно, что он не причинит ей зла, но куда там: девчонка скакала по мостовой, будто газель, а он быстро задохнулся от бега. Не желая сдаваться, Мутноглазый вскочил в подвернувшееся такси, чтобы добраться до улицы Галанд первым. Однако, выскочив из машины у знакомого зеленого фасада, он увидел в окнах свет. Мазарин каким-то непостижимым образом его опередила.

Наутро, как следует обдумав произошедшее накануне, Мутноглазый остановился на двух возможных вариантах: либо девчонка причастна к ограблению могилы Святой, либо, что более вероятно, она все же состоит и ордене, просто не ожидала повстречать на улице посвященного. Так или иначе, Мазарин его запомнила и наверняка догадалась, что ему нужно. Наступил подходящий момент, чтобы сблизиться с ней и все разузнать. А если для этого придется нарушить приказ, значит, так тому и быть.