— Очень хорошо, малышка. Мы почти закончили. — Он обращался с ней как никогда ласково и бережно.

Мазарин чувствовала себя окончательно сбитой с толку.

— Пожалуйста, подай мне гранатовую.

Девушка протянула художнику тюбик.

— Что ты собираешься делать?

Кадис направился к портретам Сиенны.

— Этим работам, — он задумчиво прищурился, — явно чего-то не хватает.

— Нет! Не трогай. Они безупречны! — перепугалась Мазарин.

— Не волнуйся, ничего с твоей "святой" не случится. Нужно, чтобы все картины были в одном стиле. Понимаешь? Если ты хочешь, чтобы их включили в экспозицию, а ты, безусловно, этого хочешь, придется кое что подправить. Ты же мне доверяешь?

— Абсолютно нет! Как можно доверять типу вроде тебя?

— Не понимаю, о чем ты.

— Не хочешь поговорить о том, что было вчера?

— Я тебя по-прежнему не понимаю.

Кадис выдавил краску на палитру, ожесточенно перемешал и принялся слепо, словно в трансе, разбрызгивать гранатовые капли. Кровь покрывала лицо и волосы Святой, оскверняла ее, пропитывала ее тунику, переплеталась со священными письменами.

— Хватит! — истошно закричала Мазарин. — Ты ее убьешь.

Темные страсти выплескивались на портрет. Терзать картину ученицы было все равно что терзать ее саму.

— Хватит, слышишь!

Мазарин схватила его за локоть.

— Отойди. Не вмешивайся. Или ты не понимаешь, что я делаю? Здесь нужна ярость, кровь, агрессия. Надо скрестить твою нежность с моей силой.

А что, если Кадис прав? Или он мстит портрету, потому что не смеет поднять руку на нее саму? Мазарин не знала, что и думать.

— Но она утратила чистоту, Кадис. От нее больше не исходит сияние.

— Послушай, малышка. Пикассо говорил, что, если от картины исходит сияние, значит, ей чего-то не хватает. Ты должна гордиться, что я приложил руку к твоей работе. Так что смотри и молчи. Ты моя ученица, забыла?

— Ученица? А ты уверен, что не наоборот? Позволь заметить, Кадис, ты просто жалкий циник.

— Ах, моя маленькая бунтарка. В тебе, как я погляжу, проснулся мятежный дух... И отлично. У тебя глаза загорелись.

Кадис открыто издевался над ней. Мазарин не осталась в долгу.

— Мы решили пожениться как можно скорее, — радостно сообщила она.

Кадис не дрогнул.

— Если ты не возражаешь, давай вернемся к работе. Картины надо довести до совершенства... Мы почти закончили. Все кончится, — повторил художник, — очень скоро.

Сердце Мазарин сжалось от боли. Неужели это прощание? Он больше не будет давать ей уроков. А как же она? Как она будет жить без его страсти? Без того, кто стал ее любовью, ее смертью и возрождением? Кадис вдохнул жизнь в нее и в ее искусство. Разве она сможет жить дальше без него?

У девушки потемнело в глазах. По щекам полились слезы, и она яростно вытерла их ладонью. Мазарин не хотелось, чтобы Кадис видел, как она плачет, но он все равно заметил.

— Не грусти, малышка, — сказал живописец сурово. — Мы еще увидимся. Ты стала частью моей жизни... Так уж получилось. Наши чувства не подчиняются ни времени, ни здравому смыслу... Они приходят и уходят в свой срок. В этой пьесе я буду зрителем. Стану наблюдать за твоей жизнью из удобного кресла в партере.

— А как же то, что было вчера?

— Прости, малышка, но я ничего не помню. В моем возрасте такое случается. Разве вчера что-то было?

Мазарин, пылая от ярости, кинулась в ванную. Он забыл, как ласкал ее под столом? Забыл о том, что всю ночь не давало ей заснуть?

Кадис все прекрасно помнил, но ни за что в этом не признался бы. Игра только началась. У живописца были грандиозные планы. Он не собирался уступать свою малышку никому, тем более родному сыну.

Расследование продвигалось. Аркадиус проник в зловещий мир торговли "мясными товарами". Так участники преступного трафика цинично именовали мощи христианских святых.

Реликвии, призванные распространять благодать, будили низменные инстинкты, то и дело становясь причиной заговоров, убийств и даже войн.

Кощунственный обычай владеть чудотворными мощами порождал ненависть и зависть. Губительная страсть, ставшая одной из причин Крестовых походов и разграбления Святой земли, обуяла не только невежественных простолюдинов. Знатные феодалы готовы заплатить жизнью, только бы заполучить очередную реликвию. Каждый мечтал распоряжаться сверхъестественной силой мощей, каждый надеялся, что они очистят его от грехов и помогут спасти бессмертную душу. Страх смерти преследовал человечество во все времена.

Были мощи органические и неорганические, простые и чудотворные; существовала весьма запутанная система классификации реликвий, от которой зависели цена каждой из них. Кровь, пот, зубы, волосы, ногти, пальцы, кости, одежда, доски, камни, кожа; у торговцев имелся товар на любой вкус, способный удовлетворить самых взыскательных и фанатичных покупателей.

Вскоре внимание антиквара привлекла одна история. На подпольном интернет-аукционе продавалось тело девушки, внешне и по возрасту подпадавшей под описание Святой. В подобных торгах участвовали анонимные продавцы и покупатели, а некоторые лоты даже превышали по цене Туринскую плащаницу. Говорили, что мощи обнаружили в старинном поместье в окрестностях Барселоны.

Реликвия, сменившая бессчетное число владельцев, пребывала в отличном состоянии. Покупатель предпочел не называть своего имени, дабы не привлекать внимание грабителей. Согласно легенде, Ватикан пожаловал драгоценные мощи знатному феодалу, отличившемуся во время Третьего крестового похода. За свои беспримерные подвиги этот рыцарь удостоился не какого-нибудь пальца или ногтя, а тела целиком, нетронутого во всех смыслах: безымянная святая, побитая камнями, была невинной девой. К мощам прилагался латинский документ, заверявший их подлинность.

Хотя здоровье Аркадиуса в последнее время оставляло желать лучшего, он всерьез задумался о поездке в Барселону. Старого антиквара захватил удивительный мир религиозных фанатиков, необъяснимых чудес и злобных стервятников, рвущих на части тела несчастных, которым было суждено и после смерти скитаться по свету без права упокоиться под землей.

Аркадиус дал знать ювелиру, что напал на след и отправляется в Каталонию. В Барселоне действительно нашлось несколько свидетелей, способных пролить свет на судьбу реликвии, но след всякий раз обрывался, теряясь среди узких улочек старинного города. Однако ювелир упрямо искал, пробивался сквозь толщу легенд, слухов и версий, стараясь нащупать истину. Дни напролет он встречался с людьми, расспрашивал очевидцев и сидел в архивах, а по вечерам наслаждался неповторимым духом одного из лучших ресторанов города Ciutat Comtal. Старика покорила затейливая архитектура, запах Средиземного моря, дивная кухня и картины на улицах, балконы в стиле модерн и авангардные фасады. Ему хотелось сфотографировать каждый закоулок, снова стать молодым и поселиться в этом изумительном городе, которым правила красота. Провести жизнь среди готических кварталов и антикварных лавок, романских церквей и кривых проулков, старинных базаров и солнечных пляжей.

Когда Аркадиус почти смирился с поражением и принялся без зазрения совести вкушать средиземноморские наслаждения, поиски наконец дали результат.

Знаменитые мощи много лет хранились в домовой часовне в селении Манреса, недалеко от Барселоны. Из многочисленного семейства в живых осталась лишь древняя старуха, несмотря на годы и недуги сохранившая ясную память и готовая рассказать все как было.

Чтобы попасть в Манресу, Аркадиус сел в поезд на Каталонском вокзале, потом поймал на станции такси. Семейное гнездо казалось таким ветхим, что готово было рухнуть при первом же дуновении ветра. Антиквар постучал в дверь и приготовился ждать. Прошло никак не меньше пяти минут, прежде чем в прихожей послышались шаркающие шаги и недовольный скрипучий голос, бормотавший что-то по-каталански.