— Не знаю. А почему?

— Ну ты подумай. Северная Финляндия — это одни сплошные леса и озера. Посмотри, там почти нет дорог. Все города находятся на юге, так что разумно предположить, что планшетник следует на юг. Или я не прав? Черт, хоть бы он опять пискнул!

Они сидели и ждали, а мимо них в обе стороны ехали машины.

— О какой идее ты говорил? — наконец спросил Микаель.

— Не знаю, насколько она хороша, — отозвался Поль.

Они подождали еще несколько минут. По-прежнему никакого сигнала.

Поль снова принялся листать атлас. Похоже, он все время просчитывал расстояние на калькуляторе в мобильнике.

— Не знаю. Если не поступит новый сигнал — я не знаю.

Он выругался.

— Давай излагай свою идею, — попросил Микаель.

— Ну, — начал Поль, — сначала я проверил Шеллефтео, но оттуда нет парома.

Микаель задумался.

— Парома?

Поль показал указательным пальцем на карту.

— Посмотри сюда.

Теперь он показывал шведский норрландский берег.

— Вот Умео. И оттуда после обеда идет паром, в 15.30. В Ваасу в Финляндии. Каких-то три часа, и мы там.

Их взгляды встретились.

— Если мы сядем на паром, — продолжал Поль, — нам, по крайней мере, не надо будет догонять планшетник. Может быть, мы сумеем встретиться с ним, если поедем на север от Ваасы. Мы сэкономим массу времени. В лучшем случае они на нас напорются. Но все основано на теории о том, что планшетник движется на юг, а эта теория может быть ошибочной.

Оба принялись размышлять.

— А что тогда с «фиестой»?

— Мы оставим ее на заправке в Умео. А твой «сааб» заберем потом. Что скажешь? Чем это не вариант?

Микаель не нашелся что ответить. Поль еще раз показал ему карту.

— Сейчас мы просто-напросто должны рискнуть, чтобы у нас был шанс!

Ида долго сидела молча под глухой равномерный стук колес под ними. Лассе продолжал разглагольствовать.

— Я поговорю об этом с Микколой. Как нам сделать крюк, чтобы доехать до реки Оунасйоки, отсюда это как раз возможно. Я только должен достать карту получше. Мне надо что-нибудь придумать, чтобы не вызвать у него подозрений.

Ида пристально смотрела на кухонный шкаф прямо перед собой.

Этот сумасшедший Линней. Ну почему, почему Альме есть дело именно до него?

Они ехали еще два часа с лишним и остановились на заправке Шельмак прямо в лесу. Между деревьями проглядывал слабый дневной свет. Миккола сходил в туалет на заправке. Прежде чем отправиться в путь, Лассе поговорил с ним.

Еще через полчаса Миккола остановился на придорожной стоянке у озера, подошел к вагончику и постучал.

— Пора обедать, — сказал он. — Что скажете о… лангоше?

Они сидели на кухне и жевали размороженные куски хлеба с маслом, холодным мясом и твердым сыром.

— Что это за барахло вы везете? — спросил Миккола, показав на мешки.

— Мы переезжаем, — улыбнулся Лассе.

— О’кей. Больше спрашивать не буду.

Они продолжали жевать.

— Где я получу свои деньги? — спросил Миккола.

— В Рованиеми.

Миккола достал из кармана куртки бутылку водки, и у него мгновенно развязался язык. Он рассказал, что родился в Кируне, что его сын погиб в автомобильной катастрофе, а дочь знать его не хочет и живет с сыном врача в Нарвике. Напарник обманул его и присвоил себе НДС. Другие знакомые обокрали его. А жена от него ушла.

Тут он замолчал, немного подумал, а потом снял два навесных шкафчика. На стене показался крючок, который он дернул. Стена сдвинулась вниз и превратилась в койку.

— Это если кто-то захочет отдохнуть, — пояснил он.

Иде дали одеяло, и она легла. Лассе разложил на полу карту дорог. Появилась плитка шоколада, Лассе отхлебнул из бутылки водки — Иде показалось, что он притворяется, — и больше пить не стал.

— Надо ехать дальше, — сказал Миккола, когда они обсудили маршрут.

— Я сяду спереди, рядом с тобой, — сказал Лассе, — пусть девочка немного поспит. О’кей?

— Конечно.

Дверь закрылась, мотор снова заработал, и фургон покатился.

Новые небольшие дороги. Плохо очищенный от снега асфальт в заплатках, который, похоже, никогда не кончится и от которого все трясется.

Боже мой, вчера была Люсия, а я лежу здесь одна, на койке, в фургоне с лангошем посреди Финнмаркена.

Микаель сидел за столиком у окна в танцбаре на пароме «Wasa Express». С его места, в отличие от большинства мест в баре, открывался хороший передний обзор. Несколько маленьких девочек, одетых в розовые платья принцесс, играли на пустом круглом танцполе посредине. Из динамиков бара слышался невнятный танцевальный рок. Люди сновали туда-сюда и занимали сидячие места, кладя на них верхнюю одежду, а потом устремлялись в ресторан с накрытыми шведскими столами. На одной из афиш в углу с клавишной панелью было написано: «Musique Quiz Tonight в 19.00», а на другой, рядом с кабинкой диск-жокея — «Клуб Galaxy — Mischa Daniels Scandinavian Album Tour Feat. J-Son & Sandro Monte».

За соседним столиком сидело четверо мужчин лет двадцати пяти. У всех верхняя губа в крошках от жевательного табака.

— Ну что, каких девушек будете заказывать сегодня вечером? — спросил один из них. — Тут, черт возьми, и переспать не с кем — всем 35 плюс.

Микаель посмотрел на них и фыркнул. Как там сказал поэт Гуннар Экелёф еще в 60-х годах: Швеция американизировалась на немецкий лад.

Повсюду эти ужасно безвкусные паромы, вся эта жирная еда, вся эта сельдь и вареный лосось, все эти отвратительные подносы с запеканками «искушение Янссона» и горячими закусками, заблеванные палубы, мерзкие мальчишники, все эти девичьи провинциальные стрижки лесенкой с косицами на шее, не говоря уже о самом судне: никогда не знаешь, плывешь ты или нет, и в какую сторону, оно только гудит и вибрирует, и внезапно архипелаг за бортом скользит то в одну сторону, то в другую, пока судно зигзагами пробирается вперед, и вот ты уже на месте.

Я хочу видеть, как мы едем, я хочу видеть что-то, напоминающее Еврехольмен и маленькие серые скалистые острова к югу от Лиль-Реббена в Бондё-фьорде. Мы ездили туда в то лето, вся наша маленькая семья с новорожденной дочкой. Я помню маленький домик белого цвета, мою Юханну и все наше совместное презрение к большим шикарным парусным и моторным лодкам, которые скользили мимо нас по фьордам.

Прожектор осветил нос и нижнюю палубу, ему стало хуже видно, теперь он мог различить только два маяка в вечерней тьме.

Так вот, то самое лето. Даже если наши отношения строились на таком вот совместном презрении ко многим вещам, и даже если все потом пошло к черту, все-таки это была любовь.

Подошел Поль с двумя кружками пива и сел рядом.

Микаель внимательно посмотрел на пиво.

Сколько времени я не пил? Два года?

— Да, какая тут прекрасная атмосфера, — с иронией заметил Поль и огляделся по сторонам.

Они слегка рассмеялись, и Поль пригубил пива.

— По-прежнему никаких сигналов. Но что сделано, то сделано. Будем надеяться, что с паромом мы поступили правильно. Остается только попытаться расслабиться и немного поспать. Хотя, если хочешь, можешь рассказывать дальше. Это я о Линнее.

Раздался звон — рядом с ним на пол упала пивная кружка. Микаель поднял глаза. Да, начинается свинство. Страшно подумать обо всех этих водках «Коскенкорва» и «Абсолют Мандарин», которые плещутся сейчас в животах, обо всех вибрациях начиная с 28 000 лошадиных сил внизу в машинном отделении, не говоря уже обо всех ящиках с шоколадом «Марабу» и финскими зелеными мармеладками на борту — все будет сметено с палубы завтра рано утром, когда русские уборщицы, которым недоплачивают, станут смывать рвоту водой из шлангов, а потом…

Стоп, стоп, подумал он, опять я завожусь! Прекрати, возьми себя в руки.

Поль провел большим пальцем по дисплею айфона и пробормотал, что прием тем хуже, чем ближе к берегу они подходят. Одновременно маленькая девочка с бледной кожей повисла на спинке кресла, в котором сидел Поль, и уставилась на них.