— Должна стать… женщиной, и все такое. И тем самым она хотела устроить бунт. Честно говоря, Альма была с ней слишком строга. Ну ладно. Когда Еве исполнилось семнадцать-восемнадцать лет, в апреле, она стала по выходным убегать из дома, как она сама говорила. Чаще всего в Эстерсунд. Она ходила по всяким барам и болталась по городу. Это продолжалось какое-то время. Не буду говорить, что я думал по этому поводу. Но сегодня я считаю по-другому. На самом деле с ее стороны было правильно наконец совершить поступок, не дать болячкам взять верх. А потом, после того как ей исполнилось двадцать, это вряд ли можно было называть бегством. Но она все равно была по-прежнему очень несамостоятельной, наивной и немного отрешенной. Мы пытались оберегать ее. Но она… пустилась во все тяжкие и забеременела.

Несколько секунд Ида сидела с закрытыми глазами. Сердце беспрерывно билось, пока она не открыла глаза и прищурилась.

— Они поссорились. Ева говорила мне, что Альма пыталась уговорить ее сделать аборт, но на нее это не подействовало. Она хотела ребенка. Она скрывала, кто отец ребенка, думаю, этого не знает даже Альма. Это может быть любой житель Эстерсунда. Но потом что-то произошло. Пока ребенок рос у нее в животе, Ева менялась. Бледность, экзема и ранки в один прекрасный день исчезли. Она начала кататься на велосипеде, иногда делая по нескольку миль в день. В Стокгольме у нее каким-то образом появилась приятельница, и она несколько раз ездила туда и гуляла по городу, пока живот рос. Я никогда не видел более здорового человека, шутил я, хотя вечерами мы оба плакали от облегчения. Мы все в целом были счастливы, что с Евой произошли такие изменения.

— Я не знала, что ты так… во всем участвовал.

— Да я и сам не знал, пока все происходило. Только теперь я понимаю, что, пожалуй, играл довольно важную роль в жизни Евы. Я стал чем-то вроде посредника. После своих вылазок Ева приходила ко мне ночевать. И я дежурил в больнице, когда она рожала. Мы все трое сидели в комнате ожидания. Да. Все произошло неожиданно быстро и просто. Ты оказалась не крупной и была хорошо сложена. Как она была счастлива! Но потом…

Ида сделала глубокий вздох.

— Да, потом к ней вернулась экзема. Когда тебе исполнилось несколько недель, у нее началось малокровие, она очень ослабла, и ей было трудно тебя кормить и трудно о тебе заботиться, она в основном лежала в постели. Мы и в первую очередь Альма помогали несколько дней в неделю. И к тому же… ты тоже не очень хорошо себя чувствовала.

— Я? Мне всегда говорили, что я здорова как корова.

— Это не совсем правда. Дело в том, что на этом этапе меня каким-то образом вывели из игры. Я только слышал от Манфреда, что тебя надо оставить в покое. Альма вообще как испарилась. Все прекратилось. Я не был у вас почти целый год, мне словно отказали от дома.

— Проклятые идиоты, — сказала Ида, сама толком не зная почему.

Лассе остановился у обочины. Машину обступила бесконечная тьма зимнего леса.

— Извини. Но я обещал никогда ничего не говорить.

— Не ты, а они.

— Они хотели уберечь тебя.

— Не береги меня больше, спасибо. Мне пора все знать. Что случилось потом?

— Потом наступил тот самый вечер. Дело было в мае. Тебе тогда еще не было и трех лет, Ида. Все началось за несколько дней до этого. Внезапно Ева легла у меня на полу и заплакала. Какое-то время ее не было, и она оставляла тебя у Альмы с Манфредом. Теперь она вернулась, она все еще была молода, очень молода. Она кричала что-то об охотничьем домике. Она иногда бывала там, даже в подземной лаборатории, но теперь словно что-то поняла. Я не знаю что, Ида. Я до конца не понимал, чем Альма там занимается. Сегодня я знаю немного больше, но я по-прежнему не понимаю, как все взаимосвязано. Во всяком случае Ева собиралась рассказать мне что-то важное, Альма ее чем-то заразила, но тут ворвался Манфред. А после него пришла Альма с тобой на руках, и начался сплошной хаос. Я пытался примирить их. Раньше мне это удавалось. Понимаешь, пока Ева росла, между Альмой и Евой всегда были трения, не буду скрывать, Альме тут гордиться нечем, но здесь есть и моя вина, я не смел возражать. Но на этот раз… но этот раз… Еву как подменили. Они кричали друг на друга, да и я был не лучше. Альма попыталась попросить у нее прощения, но из этого ничего не вышло, Альма в таких делах не мастак, сама знаешь. В конце концов Ева поднялась с пола и стала швырять в нас вещи, во всяком случае, в меня и Манфреда. Альма держала тебя на руках, а ты все время плакала. Не помню, как все кончилось, просто все ушли, и стало тихо как в могиле. Затем ночью позвонил Манфред. Он волновался, потому что Ева опять сбежала. Я бросился к ним в одном халате, чтобы их успокоить, но пока мы пили чай… в общем, когда я пришел домой, моей машины не было. Ее взяла Ева. Мой «сааб». Потом ее нашли на причале Вертахамнен в Стокгольме, пять дней спустя… Принцесса исчезла.

Ида попыталась сдержать слезы. От злости или горя, не имело значения. Лассе молча сидел и смотрел прямо перед собой, тонкий слой свежевыпавшего снега налип на стекло.

— Альма сказала, что история, в которую я попала, связана с Евой. Значит, она жива. Ты знаешь, где она?

— Честно говоря, Ида, понятия не имею. Честное слово, не знаю. Может быть, Альма знает. Но ты должна знать, что Манфред с ней потом общался. Я в этом уверен.

— Дедушка? Общался с Евой?

— Да. Он говорил с ней по телефону. Но он сказал мне об этом, когда уже очень болел. Не знаю, надо ли мне… В конце он чувствовал себя плохо, и ему давали морфий. Понимаешь? Но я убежден, что он говорил на полном серьезе. Он сказал, что говорил с Евой по телефону, через несколько лет после того, как она исчезла. И что он не беспокоится о ее здоровье. Его больше огорчало то, что их общение прекратилось. И теперь он думает, что она не скоро приедет домой. Я пытался спросить его, где она, но он нес какую-то чушь о земле и небе. Говорил, что она в Раю и что он ни под каким видом не может сказать, где это находится. Он также сказал, что Ева писала тебе письма, Ида, письма, которые она не осмеливалась тебе посылать. Но во всяком случае письма существуют, и Ева пошлет их мне, когда Манфред умрет. Но никаких писем я так и не получил. Может быть, их взяла Альма, но тогда она должна была проверять мой почтовый ящик каждый день. Нет, я никогда не верил, что письма существуют, наверняка нет никаких писем.

— Ты уверен?

— По крайней мере я никогда их не видел.

Лассе резко замолчал. Как будто в этом месте была остановка. Казалось, он почти без сил, словно у него закончились все слова. И все же Ида за четверть часа услышала больше о своем происхождении, чем за всю жизнь.

Она вздохнула — ее хватило только на это.

— Поезжай, — сказала она. — Просто поезжай.

Он завел машину, и в тишине они сделали несколько поворотов.

— Как ты себя чувствуешь? — наконец спросил он.

— Лассе, у меня нет сил говорить об этом. Ты должен ехать. Ты ведь говорил, что мы должны выбраться из Емтланда.

— Да. После всего того, что случилось, у нас нет выбора. Нам сейчас опять помогут.

— А что потом? Когда вы выедем из Емтланда?

— Ну, в такой ситуации, когда ты в розыске, есть только один разумный выход.

— Какой?

— Поговорить с Альмой. Мы всегда можем позвонить ей с чужого телефона.

— Телефон у меня есть. Нам надо только купить симку.

— Мы это устроим, — он еще подумал. — Но вы с Альмой должны поговорить в спокойной обстановке.

— Есть еще одна альтернатива, — сказала Ида, почувствовав что-то среднее между злостью и решимостью.

— Какая же?

— Встретиться с ней.

— Каким образом?

— Если нам удастся доехать до конца, — ответила Ида.

Ее рот словно решил сказать то, что сама она еще не продумала:

— Если нам удастся доехать до Москвы.

Часы на приборной доске показывали больше половины седьмого вечера. Они съехали с лесовозной дороги и свернули на более узкую, но расчищенную дорогу, которая шла совершенно прямо через необычайно густой еловый лес. Они ехали осторожно, не включая фар.