— Где? Что Ева? А Ева…?

— Нет. Я не знаю, где Ева. Но мы сможем ей помочь, только если у нас будет то, что лежит в шкатулке. Обещай передать шкатулку Лассе. Выключи телефон. Ты больше не можешь использовать этот номер, я тоже прекращаю им пользоваться, иначе Миранда может выследить меня здесь, в Москве. У меня есть другой номер, у тебя есть бумага и ручка?

— Да.

Альма быстро продиктовала русский мобильный телефон, и Ида записала цифры на обратной стороне письма, которое ей дал Лобов.

— Прежде чем звонить, отправь сначала sms. Береги шкатулку, — продолжала Альма. — Береги ее так, как будто это твой собственный ребенок!

Альма положила трубку.

Это все взаправду? Это действительно происходит?

Ида внезапно сильно ударила дисплей мобильного телефона о панель управления рядом с рулем и стала беспрерывно ругаться.

Она оборвала саму себя, когда мимо трансформаторной будки проехало такси. Быстро заведя двигатель, она выехала из района вилл. Пока она ехала через новый жилой район, она увидела в зеркале заднего обзора, как такси едет прямо за ней.

У нее возникло тяжелое смутное чувство, что за ней опять гонится вооруженный человек, который преследовал ее на большом открытом пространстве и от которого она нигде не могла укрыться.

Такси свернуло и исчезло. Но смутное чувство осталось.

Да. Она услышала правильно.

Она услышала это четко и ясно.

И все же она не могла отделаться от чувства нереальности. Она почувствовала себя такой жалкой, такой невероятно маленькой и брошенной.

Имя. Имя, которое она много лет не слышала от Альмы, с самого детства. Запретное имя. Имя, которое означало только позор. И которое сейчас Альма произнесла как нечто очевидное, а не что-то туманное.

Ева.

Так ее зовут. Опять выступили эти проклятые слезы, когда она прибавила скорость на трассе Е4.

Женщина, которую я так и не узнала.

Мама.

Когда Ида выехала на трассу Уппсалаледен, она взяла себя в руки и посвятила несколько минут тому, чтобы съесть глюкозу и питу и выпить фанты, которые она обнаружила в пакете в одной из сумок.

Проезжая по мосту, она выбросила розовый мобильный телефон через окно за перила.

И на мгновение ей показалось, что сейчас она возьмет ситуацию под контроль.

Но к ней вернулись мысли. О маме. Ева.

Несколько отдельных мимолетных сцен, очевидно относящихся к самому раннему детству: застенчивая худая женщина с лицом, покрытым красной коркой, которая катает по полу мячик в крапинку, Ида катает его обратно, снова и снова. Следующее видение: бутылка с соком, разбившаяся о решетчатый настил, они помогают друг другу смыть сок садовым шлангом. Следующее: женщина плачет, Альма стоит рядом, где-то в затемненной комнате, дома у Лассе?

Вот и все, что она помнила.

Затем — вон из головы. Только масса вещей, которые позже рассказали другие.

Ева.

На длинных отрезках пути после Уппсалы, Евле и бумажной фабрики у Худиксваля она сидела за рулем, глубоко сосредоточившись. Было около четырех дня. Она уже три раза прокрутила диск Поля с Дэвидом Геттой, а потом включила радио, которое передавало Нэта Кинга Коула и Робин, а затем дуэт Боно из «Ю Ту» с Фрэнком Синатрой. Время от времени она поглядывала в зеркало заднего обзора, но никаких синих огней видно не было, и беспрерывно думала об Альме и Лассе.

Стемнело, но она все равно узнала норрландские леса за окном. Косматые ели и сосновые заказники, таблички, предупреждающие о появлении лосей, и брусничник под снегом. И чтобы улучшить себе настроение, она подумала о лете. Обо всех каникулах под Эстерсундом, о купании в ледяной воде лесных озер, о сетках от комаров, в которые они завертывались, загорая нагишом и поедая морошку, о кузинах Лассе, метавших стрелы в котят, о том, как они литрами собирали бруснику, пока Лассе отдыхал в траве, покуривая трубку. О бабушкиных ткацких станках, поскрипывающих на кухне, когда Ида лежала на верхнем этаже, пытаясь заснуть, о запахе самодельного мыла, хлеба с шафраном на Рождество и простокваши с изюмом и сушеными персиками.

И все лекции Лассе: о смене времен года, об ольхе и белых куропатках, о зарослях хвоща у ручьев и о речной форели. К ней опять все вернулось: все латинские названия, вся эта зубрежка, все животные и растения и желание постичь это, стать частью этого.

И сам Лассе. Большой, надежный, угловатый; исландские свитера, щетина, дыхание с привкусом кофе, одни сабо для дома, другие — для улицы. Он всегда возил ее в школу и из школы, по вечерам копался в своих радиопередатчиках и в машине или шел на встречу армейских друзей или анонимных алкоголиков. У него на холодильнике всегда висел календарь на весь год Всемирного фонда дикой природы.

Он мне не папа, но он самый настоящий папа.

Сразу же после съезда на Онге Ида увидела, что стрелка-показатель уровня бензина дрогнула и переместилась на красное поле. Вместе с тем пришло время новостей на «Эхо».

Услышав голоса по радио, она замерла.

— Сегодня во второй половине дня была объявлена национальная тревога в отношении студентки, которая была свидетелем происшествия и которая, применив насилие против полицейского, якобы покинула Нобелевский банкет и с тех пор не дает о себе знать. Со мной в студии находится Анника Торе́н, начальник отдела розыска Стокгольмской полиции. Анника Торен, сначала полиция просто интересовалась этой женщиной двадцати четырех лет. Затем сегодня утром вы ужесточили свою позицию и объявили ее в розыск. А теперь неожиданно национальная тревога. Как вы это объясните?

— Это связано с первыми результатами судебно-медицинской экспертизы по данному происшествию. На сегодняшний момент неясно, как умер покойный. Поэтому совершенно естественно усилить поиски. Нам важно связаться с этой женщиной.

— Правильно ли я вас понял: вы говорите о судебно-медицинской экспертизе. То есть речь идет об убийстве?

— В настоящий момент я не могу это комментировать. Но поскольку этому происшествию придается такое большое значение, вполне нормально объявить национальную тревогу.

— Но почему вы не сделали это сразу?

— Оценкой того, какие меры были приняты с нашей стороны и были ли допущены какие-либо ошибки, мы займемся позже. Сейчас мы должны сосредоточиться на поисках.

— Есть сведения о том, что эта женщина выбралась из Ратуши, толкнув полицейского или даже угрожая полицейскому оружием. Как она могла уйти незамеченной?

— У меня таких сведений нет. Если бы у нее было оружие и она бы угрожала официальному лицу, она бы никогда не смогла скрыться с места происшествия.

— Так что эти сведения ошибочные?

— Да, ошибочные.

— Но как получилось, что она просто ушла незамеченной от полиции? После происшествия ею занялась полиция, а потом она внезапно исчезла.

— Как я уже говорила, наши действия мы будем оценивать позже, сейчас я не стану это комментировать. Сейчас мы занимается только нашей разыскной работой.

Ида сидела, онемев, и смотрела прямо через окно.

О чем они — об убийстве?

Меня разыскивают за убийство?

По радио брали интервью у возмущенного криминалиста, по мнению которого разыгрался скандал века — потенциальный убийца «просто смылся» с одного из самых хорошо охраняемых банкетов в мире. Шведская полиция опять сделала себя посмешищем в глазах всего мира.

Двигатель дернуло, и она еще раз отметила, что бак почти пуст. Через несколько сотен метров вдали показалась заправка, к которой она вскоре подъехала. Она подогнала машину к насосу, порылась в матерчатой сумке и вынула оттуда зажим для денег с бумажками по пятьсот крон. Быстро засунув купюру в автомат, залила бак 95 октаном без свинца, поглядывая в сторону кассы. Там сидела молодая девушка и читала глянцевый журнал.

Камеры отслеживания скорости, подумала Ида, и все другие камеры наружного наблюдения, ведь сейчас они есть везде? Меня могут запеленговать в любую минуту. А скоро вечер. Может быть, Поль уже проснулся. Или? Они ведь накачали его наркотиками. Нет полной уверенности в том, что он уже успел обнаружить отсутствие машины.