Она заверила его, что все поняла. Он опять нажал на газ, и они легко покатились вниз по горнолыжному спуску, пока Лассе в конце концов не выключил двигатель.

— Теперь полное спокойствие, что бы ни случилось.

Когда он ушел, Ида краем глаза посмотрела на дом, стоящий всего лишь в нескольких десятках метров от них. Во всех окнах горел свет, и доносилась музыка. Накрыв голову одеялом, она услышала, как Лассе решительно стучит в дверь, а потом чьи-то низкие голоса. Затем дверь закрылась, и стало тихо. Долгое время ничего не происходило, по-прежнему стояла тишина. Опять скрипнула дверь, и по снегу захрустели шаги. Лассе забрался в снегоход и стал что-то искать в отделении рядом с водительским сиденьем.

— Черт бы их подрал, — прошептал он. — Там какая-то саамская вечеринка! Сбор родни, но я смогу купить бензин. Они за ним съездят. Они пьяные и хотят нас угостить. Я тебе что-нибудь принесу, ты только лежи спокойно.

Ида услышала, как кто-то позвал его из дома и как он вышел из снегохода и закрыл водительскую дверь. Опять ей придется ждать. Через несколько минут она медленно повернула голову и немного оттянула одеяло.

Через образовавшуюся щель ей стал виден весь дом.

В дверях стоял мужчина средних лет в темно-синем костюме с красной и желтой вышивкой и большим стоячим воротником со вшитыми серебряными нитями. Та же вышивка была и на синей шапочке с красной кисточкой. В одной руке он держал ролл из лаваша, от которого время от времени откусывал кусочки, а во второй — сигарету.

Докурив, он бросил окурок в сугроб, достал маленькую бутылочку и сделал несколько больших глотков.

Дверь опять открылась, на улицу вышел другой мужчина, и на несколько секунд она заглянула прямо в дом. Олений рог на стене, телевизор в углу, обеденный стол со свечами и белой скатертью. За столом сидели дети и несколько женщин, Лассе видно не было.

Дверь закрылась, и мужчины, оба с круглыми лицами и поразительно похожие между собой, начали говорить, поочередно передавая друг другу бутылку. Она услышала, что они говорили на сильном диалекте, и ей не удалось уловить суть разговора.

Хотя она собиралась следить за всем происходящим, веки у нее опять сомкнулись.

Проснулась она от того, что слегка ударилась лбом о дверь снегохода. Полминуты она совершенно неподвижно лежала под одеялом и, ничего не услышав с улицы, выглянула наружу.

Недалеко от снегохода стоял Лассе и двое мужчин; они смотрели на какой-то предмет, лежавший на земле. Предмет длиной примерно полметра лежал на куске полиэтилена. На земле также лежала дуговая лампа, освещавшая полиэтилен, и толстый черный провод тянулся к задней стороне дома.

Ида не могла рассмотреть детали, но уловила, что Лассе и мужчины начали говорить на повышенных тонах. Один из саамов сел на колени и стал пристально рассматривать лежавший предмет. Но когда он протянул к предмету руку, Лассе так ударил его по плечу, что мужчина опрокинулся спиной в снег. Она на секунду мельком увидела то, что лежало на подстилке, — вроде бы белое птичье крыло с белыми перьями.

Крыло чайки? Или, может быть, какой-то птицы покрупнее?

Раздался крик; казалось, мужчины набросятся на Лассе, но он стал говорить быстро и громко, и они успокоились, а Лассе все продолжал говорить. Говорил он долго, пока оба мужчины не оглянулись. Теперь они не выглядели ни рассерженными, ни пьяными, а скорее обеспокоенными.

Лассе исчез за задней стеной дома и вернулся, катя большую металлическую бочку. Он поставил ее на некотором расстоянии от дома, принес большую канистру с бензином, стоявшую совсем рядом со снегоходом, и Ида мельком увидела еще три такие же канистры. Потом он опять пошел к бочке, налил туда как следует бензина, надел перчатки одного из саамов и быстро переложил полиэтиленовую подстилку с содержимым в бочку, куда отправились и перчатки, и достал из кармана зажигалку.

— Вот так! — услышала она его крик. Из кармана куртки он достал небольшой кусок бумажного полотенца, поджег его и бросил в бочку. Из бочки вырвался столб дыма, который превратился в более спокойные языки пламени. Тогда Лассе подлил еще бензина, и огонь занялся снова.

Лассе сказал что-то еще мужчинам, которые встали подальше от бочки, а потом направился прямо к снегоходу, положил в него канистры с бензином и завел мотор.

— Пока лежи тихо, — пробормотал он, — они на меня смотрят.

Они набрали скорость, и снегоход опять взобрался на пригорок между деревьями. Какое-то время они продолжали ехать по склону, но потом преодолели гряду и несколько минут ехали прямо. Ида села.

— Ты видела пакет? — спросил он.

На ее сиденье лежал бумажный пакет.

— Боже мой! — вскричала она, открыв пакет.

Ида чуть было не пустила слюни. В пакете лежало несколько кусков оленины, завернутых в нарядную обертку вместе с бифштексами из лосятины, сковородка мяса суовас, жаренный на решетке горный голец, свежая лепешка и две маленькие пластиковые баночки с вареньем из морошки и соответственно брусники.

Она сразу же вцепилась зубами в хлеб, почувствовав, как расплавившийся сыр растекается по мучнистой поверхности.

— И вот еще, — сказал он, перебросив ей пластиковую бутылку, полную какой-то красноватой жидкости. Отвернув пробку, она поняла, что это холодный как лед клюквенный морс.

Пока она жадно пила морс, она увидела, что он тоже ест толстый кусок оленины.

— Нам повезло, что у них было так много бензина, — сказал он. — И так много еды. И кофе! Я истратил всю тысячу крон, надеюсь, все о’кей?

Она кивнула.

— Но что вы там сожгли?

Он вздохнул.

— Ничего.

— Но я же видела, — возразила она.

— Ничего такого, о чем тебе надо думать именно сейчас.

— Птица? Или нет? Похоже на большую морскую птицу. Хотя до моря здесь далеко… и все-таки?

Скорость снегохода возросла, и они ехали при очень слабом дневном свете по ровной пустынной местности, где виднелись только снег и ели.

— Почему ты не хочешь рассказать? — спросила она.

Он молчал.

Последовало несколько минут молчания, мотор продолжал тарахтеть, как и раньше. Лассе неподвижно и пристально смотрел прямо перед собой в лобовое стекло, а они тем временем быстро поехали по белой равнине.

— Я считаю, что имею право знать, — заявила Ида.

Эти слова заставили его обернуться.

— Послушай. Ради твоего же блага. Больше об этом не спрашивай.

Она глубоко заглянула ему в глаза.

Раньше она никогда его таким не видела. Что с ним? Он выглядел испуганным.

Он несколько раз откашлялся. У Иды внезапно возникло очень сильное желание разговорить его. Она опередила его как раз тогда, когда он собирался что-то сказать:

— Ты думаешь, я сама не понимаю? Я ведь видела. Вы сожгли птицу. Наверняка это была такая же птица, как та, которая напала на волка на дороге, правда? И по какой-то причине до них нельзя дотрагиваться, ведь так? Тот парень, у которого так сильно заболели руки, я же видела, как ты сжег перчатки!

Лассе глубоко вдохнул, по-прежнему не говоря ни слова, потом выдохнул и опять вздохнул, продолжая крепко сжимать маленький странный руль.

— Если бы ты знала об этих птицах то, что знаю я, — медленно произнес он, — ты бы поблагодарила меня за то, что я тебе ничего не рассказываю.

Она задумалась и попыталась связать одно с другим. Некоторое время он сидел и бормотал себе под нос, а они все ехали. Вдруг он словно оборвал самого себя.

— Ты должна понять, Ида, — наконец сказал он. — Это не какие-нибудь там обычные птицы. Это нечто другое. Альма может рассказать больше. Подожди, пока мы с ней не свяжемся.

Ида посмотрела на него в зеркало заднего обзора.

— Что ты хочешь сказать?

— У меня нет лучшего объяснения, чем это.

Она сидела задумавшись.

— Какое это имеет отношение к Альме? К ее лаборатории?

— Не спрашивай больше. Или лучше спроси Альму.

Они подъехали к возвышению, похожему на длинный снежный вал. Она попыталась выкинуть из головы мысль о птицах и поняла, что почти двое суток не снимая носит одну и ту же одежду, что подмышки у нее плохо пахнут…