— Но он этого не сделал?

— Нет. И тут начинается мой интерес — ты только держи язык за зубами, понял?

— Мы же договорились.

— Хорошо.

Микаель немного увеличил скорость и обогнал несколько легковых машин.

— У историков есть несколько объяснений тому, почему Соландер ничего не написал. И ни одно объяснение не годится. Одно объяснение — с ним случился удар, и в 1782 году он умер. Это так, но до того момента у него было десять лет, чтобы что-то из себя выдавить. Не нашли даже начатых рукописей. Другое объяснение заключается в том, что с годами он просто-напросто обленился и, когда вернулся домой из Новой Зеландии, только и делал, что блистал в лондонских салонах. Но даже это объяснение кажется мне совершенно невероятным. Соландер был типичным трудоголиком и оставил после себя картотеку и большой архив, который, конечно, не был полным. Но с этого места история становится крайне интересной. Поскольку в самой пустоте, которую оставил после себя Соландер, и заключается его загадка. В то время только ленивый не вел — Микаель сделал нарочитую паузу — «дневник».

Он дал Полю возможность переварить информацию.

— В то время это было неотъемлемой частью жизни образованных людей. Люди вели дневники, и точка. И все другие ученики действительно вели такие дневники и писали Линнею массу писем обо всех своих злоключениях. Но Соландер, любимый апостол, угадай, сколько сохранилось его писем Линнею?

— Не знаю. Ни одного?

— Неправильно. Одно! Единственное. Он написал его, когда осенью 1768 года «Индевор» стоял под Рио-де-Жанейро и ждал разрешения пополнить запасы питьевой воды. Типа, привет, достопочтенный папаша-гений, как ты там, у меня все в порядке, пока. Это письмо находится в Каролинской библиотеке. Но потом, после Рио 1768 года, — ни единой строчки!

— Каролинский институт? — начал было Поль.

— Знаю. Тот русский посещал его в день своей смерти. И все указывает на то, что он хотел увидеть собственными глазами именно это письмо.

— Но затем появилось еще одно письмо, которое эта девушка…

— Судя по всему, да, — отозвался Микаель. — Поскольку никто в Каролинском институте не поднял тревогу о пропаже. И теперь ты, наверное, понимаешь мою заинтересованность.

Стало тихо.

«Нет, сейчас, черт возьми, моя очередь слушать, — подумал Микаель. — Рассказывать должен он».

— Послушай, теперь давай ты. Куда мы все-таки едем? Где она? Давай точно.

Поль заерзал.

— Значит, так…

Казалось, он собирается с мыслями.

— Как я уже говорил раньше, все не так просто. Где она, я понятия не имею. Но сегодня несколько часов назад, когда мы стояли у «Оленса», планшетник находился… — он сверил по своему айфону, — в доме в пятидесяти трех километрах к северо-западу от Шеллефтео, между Йёрном и Арвидсяуром. Сигнал шел почти сорок пять минут. Но потом все стихло. Есть риск, что он переместился. Но думаю, он еще там, в том доме. Туда и держим путь.

«Арвидсяур, это же на самом севере Швеции!» — подумал Микаель.

Несколько минут они ехали молча. Водяная пыль от трейлеров все время оседала на окнах и превращалась в лед, и ему периодически приходилось включать дворники и чистить стекла.

— Рассказывай дальше, — в конце концов попросил Поль. — Какое отношение это имеет к тебе? Пока что я ничего не слышал о твоих намерениях в связи со всем этим. А я уже назвал мое магическое слово Шеллефтео. Давай, черт возьми, рассказывай, чем ты на самом деле занимаешься.

Микаель улыбнулся.

— О’кей, — сказал он. — Я молчу как могила про твой айпод и про то, что у тебя в нем может быть, если ты ни слова не скажешь о том, что я тебе сейчас расскажу?

— Не болтай попусту. Разве мы не заключили сделку? — пробормотал Поль.

— Да. Так вот: если ты путешествуешь с Джеймсом Куком году эдак в 1770-м, являешься учеником Линнея и имеешь возможность наблюдать самую фантастическую жизнь животных в южной части Тихого океана, то существует очень большая вероятность, что ты ведешь дневник.

Поль кивнул.

— Именно, да.

— Точно. А теперь слушай. Еще несколько лет назад я был женат. У семьи моей жены была дача на острове Ловён под Питео. Мы проводили там каждое лето с нашей дочкой Ребеккой.

Он замолчал и откашлялся.

«Черт возьми. Только не Ребекка, — подумал он. — Почему я назвал ее имя этому мерзкому типу?»

— Ну?

— М-да. Дело было летом три года тому назад. Местный краеведческий клуб проводил блошиный рынок. Я люблю такие вещи и знаю, как надо действовать. Я пошел туда за полчаса до открытия и уболтал их, чтобы меня пустили. Под одним из столов стояло несколько пыльных картонных коробок с книгами и старыми бумагами. Я понятия не имел, что в них, но поскольку я писатель, я люблю такого рода вещи. «Сколько ты хочешь за оба ящика?» — спросил я старика. Он сказал, что владелец ящиков умер. Ящики нашли, когда разбирали какой-то чердак. «Давай сотню», — сказал он.

Микаель ударил рукой по приборной доске.

— И когда я пришел домой и стал рыться в бумагах…

Он сделал паузу.

— Да, наверное, ты сам понимаешь.

Несколько секунд Поль сидел молча, а потом положил в рот большую порцию малинового желе.

— Значит, это были бумаги Соландера?

Микаель кивнул.

— Часть его архива. Многого по-прежнему не хватает. Проклятый пазл, надо в первую очередь понять, что произошло в Новой Зеландии. Там было что-то странное, это большой пробел, и есть еще другие удивительные детали.

— Вот как?

Микаель ненадолго замолчал.

Стоит ли мне рассказывать дальше?

— Какие такие удивительные детали? — спросил Поль. — Сказал А, проговори уже и Б.

Микаель вздохнул.

— В его бумагах многого не хватало, это я понял быстро. Похоже, кто-то забрал часть материалов. Но на бумаге, которая, кажется, служила своего рода конвертом, было написано «Переписка Линней — Гёте 1776 г.». Всего лишь за два года до смерти Линнея. А ниже кое-что еще: Lapis virgo[43]. Сам факт, что сохранились письма между Линнеем и Гёте, — настоящая сенсация!

— Но ведь в ящике этих писем не было?

— Нет.

— Что ты еще сказал? Lapis…

— Lapis virgo. Это означает Девичий камень.

— Что это такое?

— Точно не знаю. Но с путешествием в Новую Зеландию связано много удивительного. В частности, участники поездки побывали в пещере на побережье под названием бухта Анахо. Соландер описал это посещение совсем по-имперски; довольно неприятно читать, как аборигены разговаривают и ведут себя. Но в этих описаниях в дневнике есть еще нечто крайне удивительное. Думаю, это имеет отношение к Девичьему камню. Соландер и Бэнкс взяли с собой шведского художника по фамилии Сперинг. Он должен был отображать все их находки. Но на пути домой Сперинг умер от дизентерии. Кстати, Соландер тоже несколько раз был на волоске от смерти. Его даже соборовали, когда он целый месяц лежал на Яве и бредил в тропической лихорадке, но он выкарабкался. Во всяком случае…

«Боже мой, что я несу? — подумал Микаель. — Когда последний раз я так много говорил? Не стоит ли мне попридержать кое-что при себе?»

— Оригинальные рисунки Сперинга пещеры в бухте Анахо исчезли, но Соландер перерисовал некоторые эскизы, они также находились среди бумаг в тех ящиках. И на этих рисунках изображены действительно дикие вещи. Они увидели в этой пещере… нечто совершенно невообразимое. Вероятно, именно это и нарисовал Сперинг.

— А что, Гёте тоже путешествовал с ними?

— Нет-нет. Гёте и Соландер не были знакомы. Гёте был еще ребенком, когда Соландер путешествовал с Джеймсом Куком. Но каким-то образом в конце 1770-х годов Гёте узнал о Девичьем камне. Как это произошло, я не знаю, это большая загадка. Но, похоже, Гёте и Линней переписывались.

— Мне по-прежнему трудно следить за твоим рассказом, — сказал Поль.

— Да, Соландер написал в дневнике о посещении пещеры по-настоящему удивительные вещи. Он написал об этом завуалированно, но ясно, что увиденное им в пещере его испугало. Странное упоминание о некоем Lapis virgo однозначно имеет отношение к пещере, но неясно какое. Также можно решить, что Lapis virgo напомнил Соландеру рассказ Линнея о геологической находке в пещере на острове Бло-Юнгфрун[44], ну, ты знаешь, остров рядом с Эландом, которые считали Блокулой[45], где ведьмы занимались сексом с дьяволом. Я ездил туда в поисках камня, но ничего не нашел. Но ясно, что поэтому находку Соландера назвали Девичьим камнем. Наряду со всем прочим, в бумагах есть формулировка, которую невозможно забыть. Она звучит так: Lapis virgo «не относится к царству Божьему». И наверное, не так странно, что они испугались этой мысли.