— Знаешь, — сказал он с неожиданным напором в голосе, — конец шестидесятых — последний раз, когда военные имели какую-то власть в Швеции. Ты слишком молода, чтобы это знать, но тогда на севере, в Норрланде, мы были полностью готовы к обороне от вторжения. При необходимости мы сражались бы с русскими, и сражались бы до последней капли крови.

Время от времени он посматривал на бензометр.

— С другой стороны, «тойота» всегда берет на испуг, — продолжал он. — Когда показатель стоит на нуле, на самом деле есть еще пятая часть бака.

Он потянулся, а она подумала, что, наверное, в 1967 году он был молодой.

— Ты должна понять, как тогда было: обязательная служба в армии, собственные самолеты-истребители, которые были даже лучше американских, собственные разработки атомной бомбы и оружейная промышленность, которая работала как часы. И тут соцы, которые настаивали на том, что Швеция нейтральная страна, что мы любим мир, а сами тем временем сидели в сауне и пьянствовали с генералами по согласию. И Улоф Пальме, который хамил то одному, то другому мировому диктатору. Черт, какие это были времена!

— Здесь впереди опять налево.

— А тебе известно, Ида, что теперь в Швеции отменили службу в армии? Что мы будем делать, когда придут русские? Пугать их чертовски умными приложениями в наших телефонах? Обещаю, это точно как в детской песне, как там ее, «Медведь спит»… Никогда нельзя доверять спящему медведю. Особенно русскому.

— Опять налево. Здесь должна быть маленькая дорога…

Стало тихо, и Ида задумалась над словами Лассе.

— А я и не знала, что ты такой боец.

— Да, но что мы сейчас имеем? — тотчас ответил он. — Тысячу куриных тушек в Афганистане? Которые снуют повсюду как живые мишени? Это национальная оборона или пиар? Если кто-то сейчас захочет захватить Швецию, в принципе достаточно только расстрелять пограничную полицию в Хапаранде. Чего можно избежать, если вторгнуться вечером или в выходные, поскольку тогда на пункте пропуска никого нет.

Он выругался, а она слегка улыбнулась.

— Нет, нам повезло, что между нами финны, — сказал он. — Между нами и русскими. Там, в Финляндии, у них порядок. И порядок в первую очередь в смысле настроя. У них же была зимняя война против русских, ну, ты знаешь, в 1939–1940 годах. Да, у них, в отличие от нас, есть небольшой опыт.

Она фыркнула, не то от удивления, не то от отсутствия интереса.

Ида посмотрела на переднее пассажирское сиденье. Там ничего не было видно, никаких пятен, фляжка куда-то исчезла, но она быстро отвела взгляд, словно это была ее рука.

Они медленно ползли по лесной нерасчищенной дороге. Лассе почти заехал в кювет, чтобы объехать ствол дерева, упавшего посреди дороги. Будь хоть на десять сантиметров больше снега, подумала она, дорога была бы вообще непроходимой.

Машина остановилась у шлагбаума. В центре торчал занесенный снегом указатель, но ей удалось прочесть одно слово в середине: «Охраняемый объект».

Вдалеке виднелось серое здание, похожее на бункер, залатанное гофрированным железом.

— Пойдем. — Лассе достал свой большой карманный фонарь и вышел из машины.

Ида пошла за ним. Они вместе проползли под шлагбаумом. На фронтоне здания висело несколько указателей.

На одном было написано: «Автомобильный центр 50».

— Что мы тут будем делать? — спросила она. — Здесь что, есть бензин?

Лассе ничего не ответил, а только подошел к плотно запертой двери. Он заглянул в щелку, что-то пробормотал, затем зашел за угол дома и вернулся обратно. Она заметила, что повсюду вокруг дома растут побеги, пробиваясь прямо сквозь снег; стволы как минимум с нее ростом.

— Подожди здесь, — велел ей Лассе.

Он пошел обратно, пнул замерзший шлагбаум и поднял его вверх. Затем сел в машину, завел ее, дал полный газ и стал медленно пробираться вперед по снегу.

Вскоре машина была за углом дома. Когда Ида сама добралась туда, капот двигателя был открыт, а Лассе стоял и подключал стартовые кабели к автомобильному аккумулятору и трансформатору на наружной стене дома.

Через несколько секунд послышалось гудение, как будто завели электродвигатель, а потом из земли раздался сильный скрежет, перешедший в шипение, и задняя часть их машины стала поворачиваться в снегу.

— Черт возьми, — пробормотал Лассе, но с места не тронулся.

Звуки не стихали, словно их издавал большой механизм, работающий на гидравлике или сжатом воздухе, и под машиной что-то зашевелилось. Ида видела, что он поставил машину прямо на большую металлическую крышку, которая теперь частично сдвинулась в сторону. Одно из задних колес попало в отверстие, остальная часть машины по-прежнему была на поверхности. Между тем отверстие ширилось, и в нем показалась литая бетонная рампа.

Лассе спустился вниз, держа впереди себя зажженный карманный фонарь.

— Ага, хорошо бы, чтобы ночью пошел снег и все как следует занес, — услышала Ида его бормотание.

Затем он крикнул ей снизу:

— Начинай разгружаться!

Она подождала несколько секунд, а затем вернулась к машине. Чтобы дотащить по снегу черные мешки к краю ямы, ей пришлось сделать четыре ходки. В яме что-то дребезжало, она замерзла и проголодалась.

Затем раздался стук, а вслед за ним металлический звук, как будто взламывали дверь машины. Потом хрип двигателя, который сначала шел туго, но потом завелся с громкими тяжелыми звуками. Словно заработала молотилка или старый трактор.

Из ямы поднялось серо-голубое облачко и наверх выкатилось — что это такое?

Маленькая кабина на гусеничном ходу! Выкрашенная в цвет зимнего камуфляжа.

Лассе открыл дверь.

— Это снегоход. Грузи все вещи.

Поднялся ветер. Ида почувствовала, как холод забирается в ноздри и в рукава. Поземка усилилась. Они быстро положили мешки на четыре сиденья и положили туда же несколько маленьких пластмассовых канистр с бензином.

— Наверное, нам стоит подождать с Финляндией до завтра, — сказал Лассе сквозь шум двигателя. — Сначала надо раздобыть другую машину. Думаю, что знаю где. У меня здесь живет старый друг, к северу отсюда. Мы поедем на восток до Мало, потом проедем немного еще и выедем на автотрассу 95 или что-то в этом роде.

Он показал на задние места за водительским сиденьем.

— Я разбужу тебя, и мы поменяемся!

— Послушай, — услышала она собственный крик, прорывающийся через усталость. — При таком шуме не очень-то заснешь.

— Попробуй!

— А если серьезно? — к своему удивлению, она заметила, что опять плачет. — Ты что, серьезно думаешь, что я хочу ехать с тобой в Финляндию? Почему я должна туда ехать?

— Мы уже об этом говорили! Мы должны попытаться доехать до Москвы.

— Какого черта, не хочу я в Москву… Я только хочу…

Она принялась плакать. Сначала Лассе ничего не сказал.

— Сейчас отдыхай, — произнес он через какое-то время.

Он повел снегоход прямо в лес, а потом вниз по склону. Вся кабина тряслась и дергалась, она пнула ногой дверь снегохода, свернулась калачиком и почувствовала, как из продувки под сиденьем идет теплый воздух, и ее веки медленно сомкнулись.

Верхний Ист-Сайд, Нью-Йорк, 12 апреля 1962 г.

Вильям Стефенсон стоял, прислонившись к кирпичному дому на углу Первой авеню и Восточной 52-й улицы и заглядывая в широкий тупик. Он посмотрел на часы на фасаде соседней аптеки, минутная стрелка приближалась к двадцати пяти минутам одиннадцатого.

На тротуаре на противоположной стороне среди прочих пешеходов появилась высокая стройная женщина в тренче, солнечных очках и шляпе с широкими полями. Когда она перешла дорогу, он увидел, что она выбросила тлеющий окурок.

— Мистер Стефенсон, — произнесла женщина, протягивая руку.

Рукопожатие было решительным, почти крепким, а голос хриплым, но полнозвучным.

— Вы рано пришли, Ги Ги, — сказал он.

— Как приятно… что вы опять захотели составить мне компанию. Я просто гуляю, — сказала она. — Мы можем немного пройтись и куда-нибудь да придем.