— Я пришел не для того, чтобы драться. — Я посмотрел на красный Форд F-150, припаркованный в другой части гаража, затем кивнул на кусок металла в его руке. — Что это?

— Не знаю. — Он пожал плечами, и знакомая усмешка подняла уголки его губ. — Но старик не сможет завести свой грузовик без этого.

— Почему ты все еще мучаешь его? Он — твоя семья, знаешь ли. — Вспоминая все глупые трюки, которые Скаут отрабатывал на своем дяде все эти годы, было интересно, как старикан не заработал инфаркт.

— Я перестану возиться с ним, когда он перестает возиться со мной. Один из трюков несколько лет назад, и он по-прежнему продолжает связываться через доски для Спиритических сеансов и прочее дерьмо. Как будто я какой-нибудь дух прошлого Рождества, который собирается вернуться и сказать ему, как исправить его хренову жизнь. Знаешь, сколько человек потратил на телефонных экстрасенсов в прошлом году? Достаточно, чтобы купить долбанный новый автомобиль, вот сколько. Этот человек — дебил. И пока он не перестает быть дебилом, я буду продолжать измываться над ним.

Он рассмеялся, и внезапно стал похож на прежнего Скаута. Когда мы сидели в его гараже и пытались выяснить, как жить людьми даже при том, что мы больше не являлись таковыми.

— Кроме того, это помогает скоротать время между жатвами. Мы здесь столько не задействованы, сколько вы, парни, на севере. — Когда я не ответил, Скаут положил часть двигателя на диван и уперся локтями в колени, смотря на пол так, будто тот содержал все жизненные ответы. — Я подумал, что ты теперь меня ненавидишь, — сказал он больше полу, чем мне.

— Я не ненавижу тебя. Я просто… — Я остановился, ища правильные слова. — Ты просто облажался, ладно? Ты облажался, а с Эммой, я не могу позволить себе так облажаться.

— Я знаю.

— Я не собираюсь говорить, что понимаю. Я даже не собираюсь говорить, что все хорошо, потому что это не так. Но я справляюсь с этим.

— Ее ранили, да?

— Да, она получила травму.

Мы оба замерли, когда его дядя, спотыкаясь, вошел в гараж и забрался в свой грузовик, ругаясь, когда его нога выскользнула из-под него дважды, прежде чем он мог усесться.

— Он по-прежнему пьет? — спросил я.

Скаут кивнул.

— Глупый старый пьяница. Я сделаю одолжение обществу, если не дам ему сесть за руль. — Старик повернул ключ зажигания, и когда все, что раздалось — было щелкающим звуком, он стал ругаться. Поток брани слетел с его языка настолько быстро, что я едва мог за ним уследить. Скаут выглядел уставшим, когда он наблюдал, как его дядя залез под капот и побелел.

— Ты здесь, не так ли? — спросил старик, его глаза просматривали гараж, но нашли только плавающие частички пыли, освещаемые светом, когда они двигались потоком через окно, которое не было закрыто пластмассой.

— О, ладно, я здесь, — проворчал Скаут и пнул пустую банку через комнату.

Старик отскочил на шаг, задыхаясь. Банка ударилась об его ботинок.

— Черт побери, Скаут! Хватит игр! Я слишком стар для этого дерьма. Я не могу поверить, что твоя мама не пришла за твоей задницей, чтобы утащить ее в загробный мир. — Он продолжал бормотать себе под нос, когда направился обратно в дом, затем хлопнул дверью, от удара старая банка с гвоздями упала со своего места на пол.

Скаут взял деталь двигателя и бросил ее в груду барахла в углу комнаты.

— Он бы отложил кирпичей, если бы знал, что это я забрал ее задницу в загробную жизнь?

— Ты забрал свою мать? — спросил я. — Разве это не конфликт интересов?

— Не то, чтобы я спланировал это. Я просто прикрывал одного из Небесных жнецов в тот день, а ее песочные часы исчерпали весь песок. — Он пожал плечами. — По крайней мере, у нас получилось должным образом попрощаться. Это не было грандиозным событием.

Я сжал губы в жесткую линию, стараясь не мучить себя незнанием, кто забрал папу и маму. И Генри. Об этом было слишком тяжело думать.

— Почему ты остался? — спросил я, наконец. Это был вопрос, который я хотел ему задать. Я не уверен, что хотел услышать ответ.

— Что ты имеешь в виду?

— После того, как Бальтазар принял тебя. Ты попросил эту территорию. Почему во имя Бога, ты хотел быть в этом месте? Наблюдать, как люди, которых ты знал, умирали снова и снова.

Он улыбнулся, и его глаза застлало воспоминание, которое я не мог видеть. Поток солнечного света лился через пыльное пространство, освещая боль под его улыбкой. Боль, которая выглядела слишком знакомой, на мой вкус.

— Из-за девушки, конечно. Какого еще черта я остался бы здесь?

— Из-за девушки? Ты превратил свою жизнь в ад из-за девушки? — спросил я, мой голос сочился недоверием. Скаут никогда не был похож на человека романтического типа.

Его брови поднялись.

— Кто бы говорил.

— Так что случилось? Где она сейчас?

Он пересек комнату и поиграл с чем-то на рабочем столе его дяди. Если я знал Скаута, то он просто пытался скрыть свои эмоции от меня. Я позволил ему это.

— Я не знаю, — наконец, сказал он. — В последний раз, когда я проверял ее, она была замужем, с двумя детьми. — Он оглянулся на меня и пожал плечами. — Прошло двадцать лет, Финн.

— Она когда-нибудь видела тебя?

— Нет. Я не хотел. — Его голос стал хриплым. — Я слонялся поблизости в течение нескольких месяцев после похорон. Если честно, я действительно не знал, куда еще пойти, когда я не работал. — Он усмехнулся, но это прозвучало горько. — После того, как я смотрел, как она плачет до тех пор, пока не уснет каждую ночь в течение трех месяцев, слушал, как она говорит со мной в темноте, а остальные в мире спят… я не мог больше этого выносить, так что я оставил ее в покое.

— Она разговаривала с тобой?

Он повернулся ко мне лицом. Его глаза были мрачными, годы накапливавшейся боли, наконец-то, вырвались на свободу.

— Конечно, разговаривала. Она могла чувствовать меня. Даже если они не видят нас, Финн… они знают. Они всегда знают. Точно на таком же уровне Эмма знала это, до того как ты научился физически проявляться.

Скаут сделал шаг ближе и встал на колени передо мной.

— Они не могут идти дальше, пока мы рядом. Ты знаешь это, да? Эмма никогда не сможет идти дальше, пока ты рядом. Точно так же, как Софи не смогла, если бы я не ушел. — Он, наконец, плюхнулся на пыльный бетон, выглядя бледным и истощенным. — Просто, потому что мы так застреваем, это не означает, что они тоже должны. Они заслуживают большего.

— Как ты смог отпустить ее? Как ты смог смириться с тем, что у нее будет жизнь с кем-то еще кроме тебя? — спросил я.

Скаут закатил глаза, когда он писал сообщение своему дяде в пыли кончиком пальца. «Я наблюдаю за тобой».

— Думаешь, я смог? Нет, парень. Я не смог. Видеть, как она бегает за детьми, которые являются половинкой его и половинкой ее. Видеть, как она сворачивается калачиком рядом с ним в постели ночью, видеть, как он трогает ее во всех местах, которые раньше знал только я. — Он заскрипел зубами и закрыл глаза. — Нет… я не смирился с этим.

Он снова открыл их и откинулся на локтях, кивая на сообщение на песке.

— Но я себя занимаю. И она любит его. Знать, что она смогла полюбить кого-то снова, что она нашла какое-то счастье. Знать, что я был достаточно силен, чтобы дать это ей. Это делает все легче.

Я уставился на пустые руки. Руки, которые держали Эмму чуть больше сорока восьми часов назад, не чувствуя ее. Руки, которые никогда не будут держать ее снова, как только они отпустили ее. Это должно было работать. Поскольку я только и делал, что мучил ее. Я только и делал, что мучил нас. Скаут был прав. Она заслуживала больше, чем меня. Больше, чем я мог дать ей.

Внутри моей груди что-то сломалось, разорвалось и заболело. Теперь, когда я принял решение, я почувствовал себя пустым. В течение двадцати семи лет она занимала все мои мысли. Мое сердце. Мою душу. Она была моей целью. А теперь… кем, черт возьми, я должен был быть, если я не жил этим? Останется ли что-нибудь во мне, если я не буду любить ее? В тот момент я этого не чувствовал.