Я поднялся и подошел к окну, чтобы не дать себе сделать что-то глупое. Луна пылала между скелетных верхушек деревьев, отбрасывая паутину теней через сверкающую белую автостоянку. Звезды мигали. Жгли. Жестоко упрекали меня воспоминаниями о Межграничье.

Если я не смог защитить ее от этого, я был бесполезен для нее.

Позади меня открылась дверь, и медсестра вошла в комнату. Она убрала волосы Эммы с лица, потом проверила ее наиболее важные показатели, делая свою работу быстро и эффективно, так же, как и я, как ожидалось, делал мою работу в течение прошлых семи десятилетий. Различие между нами? Она сохраняла жизни. Я заканчивал их. После того, как она ушла, мой взгляд вернулся к Эмме. Она застонала в своем сне и повернула голову так, чтобы опухшая линия стежков, которая шла по всей длине ее тонкой шеи, стала видна. Столько вещей горело во мне. Гнев. Вина. Боль. Я сжал кулак и слушал обнадеживающий звуковой сигнал кардиомонитора, позволяющий ритму жизни, текущему по ее венам, успокаивать меня.

У меня не заняло много времени прервать мои мысли. Холод вполз через мои внутренности, потрескивая в моем черепе. Мои пальцы сжались вокруг косы, и она пульсировала под моей ладонью. Пытаясь бороться с этим, я сосредоточился на стене, не желая оставлять ее. Не сейчас. Не после того, что только что произошло.

— Финн? — пробормотала Эмма, ее веки распахнулись.

Слава Богу. Я двинулся вперед, но коса остановила меня в нескольких шагах, прежде чем я смог добраться до нее.

— Я здесь, — прошептал я, надеясь, что она могла меня услышать. — Я прямо здесь.

Эмма застонала и вернулась ко сну. Я бросил один последний единственный взгляд на нее, на то, что я сделал и отпустил.

Эмма

Я выпрямилась на кровати. Мой желудок чувствовался пустым, больным. Я не могла избавиться от ощущения падения. Крича до тех, пока я не могла дышать. Губы Финна, его голос в моих волосах. Я схватилась за бортики кровати. Финн. Я вспомнила Финна. Я помнила, где я была, кем я была… что он сделал. О, Боже, что он сделал? Я должна была записать это. Я должна была вытащить это из меня, прежде чем забуду.

Я поползла к тумбочке рядом со своей кроватью и резко распахнула ящик. Марля, санитария салфетки… откуда это все? Мой дневник… мой дневник. Я отчаянно озиралась. Я была в больнице, не в своей спальне. Моего дневника здесь не было. Мои пальцы искали блокнот, ноя от необходимости сохранить эти воспоминания, прежде чем правду снова отнимут у меня.

— Мне нужна бумага! — прокричала я, отчаянно дергая ящик.

— Эмма! — Мама влетела в комнату и забрала наполовину опустошенный ящик из моих рук. — Что происходит?

Я плюхнулась на кровать, и один из швов на ноге разошелся. Я вскрикнула, одной рукой хватаясь за ногу, другой — за тумбочку.

— О Боже! — Мама схватила меня и помогла мне вернуться обратно на кровать. — Что ты делаешь?

Я рухнула на подушки. Оно уже исчезало. Я не могла удержать его.

— Мне нужно что-то, чтобы писать. Что угодно, — прорыдала я. — Пожалуйста, мама.

Она просмотрела на меня, прикусила губу и кивнула. Я ждала, в то время как она поспешила через комнату к ее сумочке и вернулась с небольшим блокнотом и ручкой. Я вытащила остатки от сна из моего ума, проклиная пустые места, где воспоминания уже исчезли. Со мной было что-то не так, но я не могла вспомнить что. Я перескочила через ту часть и сосредоточилась на том, что я знала. Финн был жнецом, и Мэв хотела, чтобы я умерла, потому что он украл ее шанс на жизнь и отдал его мне. И он солгал мне об этом. Обо всем этом. Мое сердце чувствовалось таким, будто его разбили, а потом сшили воедино. Я доверяла ему. Я была влюблена в него. И он просто скрыл это от меня? Моя жизнь была ложью. Она даже толком не принадлежала мне. Я надавила ручкой настолько сильно, что порвала бумагу, когда мама терпеливо ждала, поглаживая мою здоровую ногу. Я остановилась, когда почувствовала, что она тянет бинты вокруг моей голени.

— Нужно сменить повязку, — сказала она спокойно. Ярко-красное пятно крови проявилось, пока я писала, пропитывая марлю. — Надеюсь, что то, что тебе нужно было записать, того стоило.

Я посмотрела вниз на слова. Полуразрушенные воспоминания. Правда.

— Оно того стоило.

Она поморщилась и нажала кнопку вызова около моей кровати. Медсестра в бледно-розовой одежде ворвалась и качала головой, когда она обрабатывала мою рану, затем перебинтовывала ее. Мама наклонилась и коснулась другой раны на моей шее.

— Болит?

Я вздрогнула от прикосновения.

— Все в порядке. — Это было не так, но я не хотела сваливать на нее это. Было больнее, чем я думала. В данный момент все болело.

Мама кивнула и убрала выбивающуюся нитку на жестком одеяле, закрывающем мою вторую ногу.

— Тебе снился папа?

— Да, — солгала я, прижимая блокнот к груди.

— Это хорошо, — сказала она. — Хорошо, что ты помнишь.

Мама была королевой по избегаю прошлого, поняла я. Она заполняла свои дни ерундовыми встречами и ерундовыми людьми до тех пор, пока не осталось места ни для кого-либо и ни для чего-либо реального. После всего, через что я прошла, я не винила ее. Это должно было быть легче, чем сталкиваться с болью. В тот момент я отдала бы что угодно, чтобы мне не нужно было сталкиваться с болью, которую вызвал Финн и его ложь.

— Эта история, которую ты рассказывала мне о папе… ваш поцелуй. Это было мило. Ты должна рассказывать мне подобные вещи, как можно чаще.

— Ты права. Нам нужно больше вспоминать.

Я подумала о том, как тяжело было возродить большинство воспоминаний в моей голове. Старые. Новые.

— Легче сказать, чем сделать, верно?

Она откашлялась и убрала волнистую белокурую прядь за ухо, когда она встала.

— Ты проголодалась? Я могла бы принести тебе немного супа. Или желе? У них должно быть что-то хорошее здесь.

— Конечно. — На самом деле, я не была голодна, но я хотела, чтобы она ушла. Мне нужна была минута, чтобы принять слова, которые жили на бумаге, прижатой к моей груди. Они шептали моему сердцу, кричали против моих ребер, умоляли прочесть их.

Мама остановилась в дверном проеме, наблюдая за мной.

— Милая, я хочу, чтобы ты знала, что Паркер делает все возможное, чтобы поймать того парня. Он не сдастся до тех пор, пока не поймает его.

Значит, он был полицейским. Я кивнула, думая, что он будет искать вечно.

— Скажи ему… спасибо.

После того, как она ушла, я перечитывала записи много раз. Я не помнила все это, но я помнила, как он касался меня. Помнила, что он любил меня. Я помнила, что он лгал мне. Я закрыла глаза.

— Ты проснулась? — голос Финна прошелся по мне, как сироп, покрывая меня сладким ощущение, которое я не смогла бы смыть, даже если бы постаралась. Но теперь во мне было и что-то горькое. Мучительное сожаление, вроде того, которое приходит с пониманием истины. Он скрыл все это от меня. Предательство пульсировало в моей груди, болезненное и острое. Я открыла глаза, временно ослепнув от солнечного луча, проходившего через мое окно и мерцающую фигуру Финна. Когда я подняла руку, чтобы прикрыть глаза, он подскочил, чтобы закрыть шторы.

— Ты проснулась, — сказал он.

— Да, проснулась.

— Я никогда не должен был оставлять тебя. Боже, мне так жаль, Эмма. — Казалось, он задыхался, хотя я знала, что это было невозможно. Я посмотрела на него, осматривая его лицо линию за линией, сравнивая его с идеальным воспоминанием в моей голове.

— Ты солгал мне, — сказала я, наконец, очень аккуратно подбирая слова. Принуждая себя оставаться спокойной, когда все, что я хотела сделать, было кричать. Я сглотнула горящий ком в горле и вместо этого сосредоточилась на пульсирующей боли, которая шла от глубокой раны на моей шее. С такой конкретной болью было легче иметь дело, чем эмоциональной.

— О чем ты говоришь?

— Ты солгал мне обо всем. — Я сжала одеяло в руках, пока мои суставы не побледнели. — Мэв. Кем мы были друг другу. Боже, Финн, что ты наделал? Ты… ты забрал ее жизнь, и ты вынудил меня влезть во все это. Я не хотела того. Я не хотела этого. Неудивительно, что она хочет, чтобы я умерла. Она имеет на это право!