Сейчас ситуация стала более неоднозначной, более сложной. Она стала более сложной, потому что она стала лучше. Одним из проявлений этого явилась и возможность вашего приезда сюда, и наша с вами встреча.
В этой новой ситуации, по-моему, важнее всего сохранить свою принципиальную позицию по всем основным вопросам, но одновременно искать все возможности использования этой новой ситуации для того, чтобы способствовать — в правильную сторону — с большей гибкостью находить новые пути. Возникает необходимость сочетать такие трудно сочетаемые вещи, как гибкость и принципиальность. Как это конкретно может осуществляться? Мы, наверно, должны считать, что ваш приезд и прием показывают, что СССР желает провести конференцию по правам человека в Москве и что правительство заинтересовано в этом. Но и его заинтересованность носит сложный, противоречивый характер… В СССР эти перестроечные силы должны стремиться к демократизации общества. Что касается гибкости, — этим силам надо как-то помочь. При этом надо сохранить очень четкую, принципиальную границу по вопросам прав человека. Иначе эта помощь будет лишь служить пропагандистским целям. Эта принципиальная позиция должна проявляться во всех контактах. Как это должно быть — события сегодняшнего дня показывают это.
Кроме настоящей принципиальности должны быть и принципиальные рубежи для проведения конференции в Москве. Это вопрос, который надо глубоко обдумать, но сразу можно выдвинуть следующие условия: 1. Полное освобождение узников совести. Их осталось уже немного, но их вообще не должно быть. 2. Прекращение войны в Афганистане — реально это значит вывод советских войск из Афганистана без каких бы то ни было предварительных условий. Это — единственный путь прекращения этой страшной трагедии. Нельзя давать согласие на устройство конференции в Москве до тех пор, пока идет война в Афганистане.
Что касается программы этой конференции, то она должна заниматься законодательными нормами, фактическим положением и изменениями в этой области. Мы должны концентрировать свое внимание на вопросе о принципиальном отношении к этой конференции. Необходимы советы других, чтобы разработать мою точку зрения.
Приношу глубокую благодарность членам Хельсинских групп и делегаций, а также всем, кто принимает участие в этом вечере.
Приложение 4
Предисловие Андрея Сахарова и Елены Боннэр к книге Ф. Яноуха «Нет, я не сожалею»
Советский читатель не может быть безразличен к тому, что происходило в Чехословакии в глухие годы так называемой нормализации. Ведь это наши танки раздавили ростки Пражской весны — по сути, первой попытки перестройки — и вновь на десятилетия распространили на чехословацкую землю ледяной монолит «застоя» (тогда называвшегося «развитым социализмом»).
Эта эпоха (пять первых лет до декабря 1973 года) в предлагаемой книге отражена в личном опыте ее автора. Книга документальна и поэтому фрагментарна. Из десятков эпизодов складывается картина гротескного по своей бюрократической бессмысленности и лицемерию общества. Автор точен в выборе и описании событий и людей. Большей частью внешне бесстрастен, иногда исполнен горькой иронии. И лишь очень редко дает волю чувствам негодования, жалости, любви и ненависти, надежды и безнадежности.
Читая книгу Яноуха, лучше понимаешь истоки «Хартии 77» и теперешних революционных событий, разорвавших панцирь застоя и открывших путь к будущему социально справедливому, высоко эффективному и гуманному обществу. Нам есть чему поучиться друг у друга. Тем важней оглянуться в недавнее прошлое.
Декабрь 1989 г.
Андрей Сахаров
Мы хорошо знакомы с доктором Яноухом. Сначала было знакомство по письмам, не всегда легально пересекавшим нашу границу, которая, как известно, была на замке. Позже — лично. Сначала у меня — Франтишек был гостем на церемонии вручения Нобелевской премии мира Андрею Сахарову. Премию по доверенности принимала я. Самого лауреата в Осло не пустили «по соображениям секретности». Кроме Яноуха, гостями Сахарова и моими на церемонии были Александр Галич, Владимир Максимов, Виктор Некрасов, Эдвард Клайн (издательство «Хроника-Пресс»), Боб Бернстайн (издатель Сахарова в США), наши итальянские друзья д-р Нина Харкевич и Мария Олсуфьева — известный переводчик русской литературы на итальянский язык. Во время церемонии и особенно на долгой, трудной пресс-конференции, под десятками юпитеров и шквалом вопросов нескольких сотен представителей всей мировой прессы, я часто направляла взгляд к правой стороне зала, где сидели «свои». А на один из «физических», боясь быть неточной, попросила ответить Франтишека.
С Андреем Дмитриевичем Франтишек встретился уже после нашего возвращения из Горького. Но все эти годы, работая в институте Бора в Копенгагене и Стокгольме, он активно выступал в защиту Сахарова. Пока я могла выезжать из Горького в Москву, мы имели связь настолько регулярную, насколько позволяла моя тогда почти подпольная жизнь. От него мы получали сведения о репрессированных в Чехословакии правозащитниках и через него пересылались из банка Ротшильда, где находились деньги Фонда помощи детям политзаключенных, сведения о том, в какие семьи надо перевести деньги. И перед каждым горьковским Новым годом получали милые письма от чехословацких детишек.
Книгу, которую сегодня печатает «Иностранка», мы прочли еще в Горьком. Как и письма, она тоже пересекла границу незаконно. Тогда она была составлена по-другому.
Андрей Дмитриевич читал окончательный вариант в последние дни жизни. Вчера в папке, где лежала рукопись, я нашла черновик предисловия.
8 февраля 1990 г.
Елена Боннэр
Приложение 5
Открытое письмо д-ра Милана Шимечки
Председателю Верховного Совета СССР
М. С. Горбачеву
Уважаемый господин Председатель!
Это письмо — результат большого нравственного беспокойства. Я бы никогда не поверил, что буду вынужден написать его, в нашей стране письма представителям Советского Союза имеют очень незавидную традицию. Меня заставил это сделать тот тревожный факт, что в нашей стране опасно усилилось преследование выдающихся представителей чехословацкой интеллигенции и многих молодых людей, в особенности рабочих. С января этого года имел место целый ряд политических процессов, в которых были осуждены независимо мыслящие граждане всех поколений. Среди них есть люди, имеющие высокий нравственный авторитет в народе и международной общественности, например Гавел, Йироус, Марванова, Вондра, Храмостова, Шилганова, Старек и многие, многие другие.
Несколько дней тому назад были обвинены в так называемом подстрекательстве и подрывной деятельности д-р юридических наук Ян Чарногурский, профессор университета Мирослав Кусы, врач Владимир Маняк, Гана Поницка и Антон Сенецкий. Первые двое обвиненных находятся в тюрьме, и им грозит наказание вплоть до 10 лет лишения свободы. Все выше упомянутые люди являются моими самыми близкими друзьями. Вместе с коллегами из независимых движений мы использовали все мыслимые формы протеста в нашей стране. Руководство же нашей страны, однако, обошло это молчанием, несмотря на то, что протесты подписали тысячи людей, — писателей, ученых, музыкантов, актеров, рабочих, а также граждан самых разных профессий.
Глубоко огорченный надменностью местных властей и собственной беспомощностью, я обращаюсь к Вам. В нашей стране продолжают криминализировать свободное мышление. Криминализируется критика, мотивированная нравственной ответственностью интеллектуалов, которую Вы так высоко оценили в своей речи в Нью-Йорке. Мирослав Кусы и Ян Чарногурский находятся в тюрьме исключительно за свои критические мысли и анализы, с которыми они выступили устно или опубликовали в печати. Мысли, в обвинении считающиеся подрывными, многократно подтверждались историей и логикой развития. Если бы критерии, примененные в этом случае, использовались бы в Вашей стране, то Верховный Совет СССР был бы неспособен принимать свои решения, так как большинство его депутатов находились бы в тюрьме. Я опасаюсь, что и Вы оказались бы среди них.
