Вечером 27 октября, находясь в пути, по поездной трансляции мы услышали голос Хрущева, выступавшего на XXII съезде КПСС с заключительным словом и говорившего как бы для нас: «В последнее время буржуазная пропаганда много шумит в связи с тем, что Советский Союз был вынужден возобновить испытания ядерного оружия. Эта шумиха приняла истерический характер после того, как на съезде было заявлено о предстоящем испытании ядерного оружия мощностью в 50 миллионов тонн тротила. Раздаются голоса, будто бы эти испытания противоречат принципам морали. Странная логика! Когда Соединенные Штаты Америки первыми создали атомную бомбу, они сочли для себя юридически и морально оправданным сбросить ее на головы беззащитных жителей Хиросимы и Нагасаки. Это был акт бессмысленной жестокости, в нем не было никакой военной необходимости…»
Мы с Виктором Борисовичем вышли из купе в коридор. Поезд мчался. Сквозь стук колес по всему вагону раздавался переходящий на высокие ноты голос Н. С. Хрущева. Несколько человек слушали трансляцию, стоя рядом с нами. Переговаривались и комментировали… Естественно, мы и виду не могли показать, что имеем к теме выступления и предстоящему взрыву самое непосредственное отношение. Н. С. Хрущев продолжал: «Укрепляя оборону Советского Союза, мы действуем не только в своих интересах, но и в интересах всех миролюбивых народов, всего человечества. Когда враги мира угрожают нам силой, им должна быть и будет противопоставлена сила и притом более внушительная…»
Делегаты съезда разразились бурными аплодисментами. Ясно было, что наше изделие не имеет права не сработать. И хотя накануне было успешно испытано новое изделие, в котором был заложен сходный принцип, накал переживаний и волнений за успех нашего испытания не уменьшался.
…30 октября 1961 г. почти в полдень сверхбомба была взорвана на большой высоте, показав проектную мощность — 50 мегатонн. Мощность, которая с учетом тенденции мирового развития вряд ли когда-нибудь и где-либо на Земле будет превзойдена.
Через несколько часов после испытания нам по ВЧ-связи позвонил Андрей Дмитриевич и мы поздравили друг друга с успехом.
Когда я вернулся домой, мои старшие коллеги, включая Виктора Борисовича, еще были в разъездах. Время поджимало, и Андрей Дмитриевич попросил меня срочно подготовить заключительный отчет по результатам испытаний. Работа была выполнена, и я зашел к нему. Андрей Дмитриевич стал внимательно, страница за страницей, читать рукописный текст. Раздался телефонный звонок. Отвечая на чьи-то вопросы, он сказал, что в 1953 и 1956 годах после испытаний термоядерного оружия ему дважды было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Я понял, что готовится представление к награждению Андрея Дмитриевича третьей Золотой Звездой Героя. Закончив чтение черновика и не сделав ни единого исправления по тексту, Андрей Дмитриевич, подумав, дописал в конце короткое предложение: «Успешное испытание заряда… доказало возможность конструировать на этом принципе заряды неограниченной мощности». И «благословил» рукопись для дальнейшего оформления.
Действительно, в ноябре 1961 года на Андрея Дмитриевича был подготовлен «Наградной лист», составной частью которого явилась »Краткая характеристика», подписанная, как тогда было принято, «треугольником» — директором предприятия Б. Г. Музруковым, секретарем горкома КПСС А. С. Силкиным и председателем горкома профсоюза А. Нечаевым:
«Академик Сахаров Андрей Дмитриевич — один из виднейших ученых-физиков нашей страны. Ему принадлежит ряд глубоких и оригинальных физических идей.
Тов. Сахаров А. Д. является автором в разработке основополагающих физических идей и принципов, положенных в основу создаваемых изделий. Тов. Сахаров А. Д., возглавляющий коллектив теоретиков-физиков, является одним из научных руководителей предприятия. Ему свойственна большая инициатива, изобретательность и исключительная глубина мышления. Огромный творческий вклад тов. Сахарова А. Д. по созданию первых образцов изделий был отмечен присуждением ему дважды звания Героя Социалистического Труда и Ленинской премии в 1956 году.
Начиная с 1955 года, по настоящее время, под руководством и при огромном творческом участии тов. Сахарова А. Д. был успешно решен ряд новых важнейших заданий Партии и Правительства по созданию целого комплекса образцов новейшей техники, при этом выполнение последнего исключительной важности задания Партии к XXII съезду КПСС отмечено поистине героическим и талантливым трудом тов. Сахарова А. Д.
Тов. Сахаров А. Д. принимает активное участие в общественной жизни предприятия, являясь членом общества по распространению политических и научных знаний, выступает с лекциями и докладами перед трудящимися.
Представляется к присвоению звания Героя Социалистического Труда».
В этом документе, составленном в партийно-бюрократическом стиле и отвечающем канонам и правилам игры того времени, Андрей Дмитриевич выглядит почти «активным общественником», а состоявшаяся вследствие очередного обострения советско-американских отношений серия отечественных испытаний ядерного оружия искусственно представлена здесь как «задание Партии к XXII съезду КПСС».
О неудовольствии, предъявлявшемся со стороны партийных органов к Андрею Дмитриевичу уже на объекте, я еще расскажу. Органы эти были приметной реальностью. И, например, при назначении в октябре 1962 года даже столь выдающегося (беспартийного!) ученого, как Андрей Дмитриевич, уже трижды Героя Социалистического Труда, на должность заместителя научного руководителя директор предприятия Б. Г. Музруков должен был смиренно обратиться к партийному руководителю города: «Тов. Силкину А. С. Прошу на заседании бюро горкома КПСС утвердить в занимаемой должности заместителя научного руководителя — начальника сектора товарища Сахарова Андрея Дмитриевича…»
Через три года после приезда на объект я решил сменить «географию» и поступить в аспирантуру — пожалуй, единственный тогда способ вырваться из железных «объятий» объекта. Я зашел к Андрею Дмитриевичу. Сдерживая волнение, попросил командировать меня в Москву для сдачи вступительных экзаменов в аспирантуру. Андрей Дмитриевич тут же встал и впервые предложил пройти в его комнату отдыха. Мы уселись в креслах за круглым столиком. После непродолжительного разговора общего характера Андрей Дмитриевич поинтересовался, чьим аспирантом я собираюсь стать. Я ответил: «Давида Альбертовича Франк-Каменецкого». Через мгновение прозвучало совсем неожиданное: «А вы не хотели бы поступить в аспирантуру ко мне?» Это была огромная честь, и я поблагодарил Андрея Дмитриевича. Но, приняв его предложение, я вынужден был бы остаться. Поэтому я сказал, что хочу учиться в очной аспирантуре, а на объекте существует лишь заочная. Я почувствовал себя неловко, тем более что не отважился обсуждать с Андреем Дмитриевичем истинные мотивы своего отъезда…
Приехав в Москву и позвонив Давиду Альбертовичу, я вдруг услышал, что Андрей Дмитриевич уже говорил с ним обо мне. Мое сердце екнуло. Из телефонной трубки продолжал звучать бархатный голос Давида Альбертовича: «Андрей Дмитриевич с похвалой отзывался о вас и сожалел, что вы уезжаете. Для меня это наилучшая рекомендация! Считайте вступительный экзамен простой формальностью».
Позднее, при случайных встречах в Москве, Андрей Дмитриевич всякий раз интересовался моими делами. Побывал я у него и дома на московской квартире по 2-му Щукинскому проезду и удивился простоте жилища, в котором, пожалуй, главной примечательностью были два глубоких коричневых кожаных кресла, которые когда-то были популярны в «казенных» кабинетах больших начальников…
Возвращаясь к мотивам моего отъезда с объекта, которые я не отважился обсуждать с Андреем Дмитриевичем, замечу, что не раз и не два я жалел об этом несостоявшемся разговоре. Он мог вылиться в интересную и важную беседу. Но в моих глазах Андрей Дмитриевич был не только непосредственным начальником, но еще и человеком, удостоенным наивысших наград и почестей за свой вклад в разработку и совершенствование ужасного оружия. Мне не хотелось раскрываться, тем более что я понимал, какие разговоры на объекте, занятом разработкой ядерного оружия, не могут поощряться. Касаясь этой своей работы, мы, молодежь, не затевали дискуссий и ограничивались мимолетными шутками. Да и было бы странно, если бы наше начальство или старшие товарищи заводили с нами, приехавшими работать, размагничивающие разговоры о моральных аспектах местной тематики.
