Я тотчас сообщил о возвращении Османа капитану Шюкрю-бею и Хаджидуку Кямилю. Попросил их передать всем нашим товарищам, что Чакырджалы убит и его шайка в полном замешательстве.

В том, что эфе убит, у меня не оставалось никаких сомнений, хотя сам Осман еще продолжал сомневаться. Для моей уверенности были достаточные основания. Разбойники вели теперь беспорядочный огонь, который то усиливался, то затихал так, что слышались лишь одиночные выстрелы. Чувствовалось, что шайка утратила прежнюю решимость. Немного погодя послышались крики. И тут же умолкли. Стрельба, однако, продолжалась. Минут пять-десять огонь такой силы, что, кажется, невозможно его выдержать. А затем вдруг просто бесцельная пальба, даже не верится, что это шайка Чакырджалы. Для сражения требуются крепкие нервы. Решительный, уверенный в себе отряд стреляет как часы: тик-так, тик-так. Часы шайки, очевидно, испортились, работали с перебоями.

Перестрелка продолжалась до часу ночи. Мы потеряли в этой схватке троих убитыми и пятерых ранеными. Все убитые были из тех пятерых, что добровольно пошли на смерть. Вот их имена:

Коджа Мехмед из деревни Нюфрем около Дюздже,

Осман-чавуш из деревни Мехдибей, также около Дюздже,

Мехмед-чавуш из деревни Карачёкек, каза Хендек.

В час ночи шайке, видимо, удалось скрыться. Хлестал проливной дождь. Холод стоял собачий. Дождавшись рассвета, мы открыли залповый огонь и стали продвигаться вперед. Шайка, как мы и предполагали, успела бежать. Там, где размещались их огневые позиции, мы нашли два трупа. Один — похищенного Османа-бея и другой — без головы и без рук. Кожа на груди второго трупа была сильно ободрана, одежда не та, что обычно носил Чакырджалы, а зейбекская. Это повергло нас в недоумение. Если это не Чакырджалы, почему же ему отрезали голову? Почему содрали кожу с груди? И почему нет рук? До сих пор нам еще не доводилось находить ни одного убитого зейбека без головы. И еще один вопрос: почему прикончили Османа-бея? Будь Чакырджалы жив, он ни за что не расстрелял бы заложника. Впрочем, сколько бы мы ни раздумывали, вывод напрашивался один: убит сам эфе. Но ведь это Чакырджалы. От него можно было ожидать любых подвохов. Не опозориться бы, как Кара Саид-паша. Я разошлю во все стороны телеграммы: с Чакырджалы, мол, покончено, а он подстережет наш отряд да и уничтожит его весь, до последнего человека. Свою одежду он мог надеть на любого другого зейбека. Так что ликовать еще рано. А его тело, вместе с телами наших людей, надо отправить в касаба.

Чакырджалы — если это был он — умирал нелегко. На большом пространстве вокруг него трава была вырвана пучками — видимо, он цеплялся за нее в агонии.

Мы погрузили все трупы на лошадей и повезли их в касаба. Там я доложил, что, по нашим предположениям, обезглавленное тело — останки Чакырджалы. Необходимо его опознать. Из Назилли тотчас же приехал Назым-паша. Он велел срочно доставить в касаба старшую жену эфе.

Когда Ыраз ввели для опознания тела, она лишь мельком глянула на него и тут же заявила:

— Это не мой муж.

— Посмотри хорошенько, — попросили мы. — Нет ли какого-нибудь приметного знака?

— У него была родинка, — сказала Ыраз.

Вышла она с заплаканными глазами. Но ведь это Ыраз — самая верная и стойкая из жен. Биться, кататься по полу она не будет. Даже рыдания сумеет удержать. Она только вся сникла и съежилась.

— Это эфе?

Она кивнула и ушла прочь.

— Мой паша, — обратился я к вали, — мы должны заняться преследованием шайки. Ликвидировать ее не представляет особого труда. Мы знаем все места, где она может укрываться. А вы, пожалуйста, известите всех о смерти Чакырджалы.

— Хорошо, — охотно согласился паша.

Труп Чакырджалы тут же повесили за ноги прямо на главной площади Назилли.

Чуть погодя ко мне явились Хаджидук Кямиль и Осман.

— Рюштю-бей, ты видел, какое надругательство совершили над телом Чакырджалы? Неужели такой йигит заслужил столь позорную участь? Уж лучше бы он всех нас перестрелял.

Собрав отряд, я тронулся в путь.

— Чакырджалы убил не один человек, — сказал Осман всем нашим товарищам. — Эта честь принадлежит всему нашему отряду. Обещайте мне, что никто не проговорится, чья именно пуля сразила Чакырджалы.

Это обещание было ему торжественно дано. Имя человека, убившего Чакырджалы, до нынешнего дня оставалось тайной.

Вся обширная сеть, раскинутая эфе, разом порвалась. Двадцать дней преследовали мы шайку, лишившуюся своего предводителя, и наконец получили известие о том, что она находится в Каякёе. Мы сразу же направились туда. Окружили дом, где засели разбойники. Началась схватка. Длилась она до самых сумерек. А упускать разбойников не хотелось. Это снова повлекло бы за собой долгое преследование. Пришлось пойти на крайние меры. Я велел принести десяток бидонов с керосином и поджечь окружающие дома. Затем мы перешли в наступление. Разбойники упорно сопротивлялись. От их пуль пал наш товарищ Чуг Мехмед. Однако уйти они не могли. У них оставалось лишь две возможности: погибнуть от наших выстрелов либо сгореть в полыхающем пламени. Занялся и их дом. Из него выбежал один разбойник. Мы ранили его и взяли в плен. За ним последовал второй. И его тоже настигла наша пуля. Он упал, затем кое-как поднялся на ноги, закричал: «Лучше сгореть, чем сдаться вам, османцам!» — и бросился в огонь.

Уйти удалось только Хаджи Мустафе.

Мы уже собирались в обратный путь, когда получили следующую телеграмму:

«Вилайет Айдын.

Канцелярия.

Командиру отряда капитану Рюштю-бею

Направляю Вам копию телеграммы, посланной в Министерство внутренних дел, где отмечаются Ваши самоотверженные заслуги в деле ликвидации Чакырджалы и всей его шайки. С удовлетворением выражаю Вам свою благодарность.

23 ноября 1911 года

Вали Назым бин Хасан Тахсин

Ходатайствую перед высокочтимым Министерством о повышении звания и назначении командирами батальонов, находящихся в подчинении вилайета, капитанов Шюкрю-бея и Рюштю-бея, проявивших незаурядную отвагу и инициативу в деле полной ликвидации Чакырджалы и всей его шайки. Потребность в находчивых и смелых офицерах для преследования разбойников весьма настоятельна — и оба они отвечают всем предъявляемым требованиям».

Могила Чакырджалы — у самой обочины дороги, неподалеку от Назилли. Жители окрестных деревень до сих пор почитают ее как гробницу святого.

Земля с его могилы считается целебной. Говорят, что она помогает от лихорадки, а также при различного рода болях.

Еще долгие годы после его смерти все прохожие, приближаясь к месту его упокоения, начинали громко кричать:

— Чакырджалы-эфе! Чакырджалы-эфе! Пропусти нас. Мы ведь не чужие тебе — свои!

Солнце уже скатывалось по склону холма, но еще продолжало нещадно палить. Исмаил весь взмок в своем полосатом минтане[37]. Он покачивался от изнеможения, но шел быстро, поднимая густую пыль, которая запорошила его с ног до головы, набилась в дыры старых башмаков. Пыль была горячая, как уголья.

Исмаил все шел и шел, невнятно бормоча что-то под нос. Он прижимал к груди новорожденного младенца, запеленатого в пеструю тряпицу. Голова ребенка покачивалась на сгибе его правой руки. Пунцово-синюшное личико едва проглядывало сквозь слой пыли. Глаза были закрыты. Временами головка запрокидывалась, и тогда становилась видна тонкая шейка.

В окрестных полях работали крестьяне, журчали жатки, тарахтели комбайны.

Исмаил свернул к полю, где группа мужчин и женщин вязала снопы и укладывала их в копны. Он опустил ребенка на прохладную землю в тени большой арбы, рядом с рыжей псиной, а сам взобрался на арбу. Зачерпнул полную плошку воды из бочонка и вылил себе на голову и обнаженную волосатую грудь. Потом сел рядом с младенцем. Большой палец левой ноги высунулся из дырявого башмака. Ноготь был весь обломанный.