— Не верь ему, Султан-апа. На обещанья он горазд. Его все время в горы тянет, с утра до вечера охотничьи песни распевает. Потребуй с него клятву.

Султан Кары вцепилась в ворот Халилевой рубашки:

— Ах ты паршивец! Немедля дай клятву, что не пойдешь на охоту. Клянись!

Халиль молчал.

— Клянись, тебе говорят!

Но чем больше настаивала Султан Кары, тем упорней отмалчивался Халиль. Наконец она отступилась.

— Глупый мальчишка! Неужели не разумеешь, что над тобою беда неминучая витает?!

Так и не добившись ничего, Султан Кары поспешила к Зейнаб.

— Бедная ты моя, — сказала она, — теперь я вижу, что не след вверять свою судьбу в руки этого глупца. Нет для него ничего святого. Не о тебе все его думы — об оленях. Не о свадьбе мечтает — об охоте. Вай, бедная девочка! Разнесчастная моя! Пропадешь ты с этим одержимым. Пригрози ему, что не станешь его женой, если он пойдет на охоту. Поняла?

— Не могу, — заплакала Зейнаб.

— Ах не можешь?! — рассердилась старуха. — Так пеняй же на себя! Ежели удастся его удержать, так, может, горе и минует вас. Скажи как я велела!

— Не могу…

— Караджа Али убьет его, если он прежде сам не отыщет свою погибель в горах. «Если пойдешь на охоту, не стану твоей женой» — вот так должна ты сказать Халилю.

— Не повернется у меня язык такое сказать!

— Едва от одной беды убереглись, уже норовите новую на себя накликать! — гневно выкрикнула старуха. И ушла.

Злосчастный Халиль, смелый охотник! Караджа Али не из тех, что прощают обиды. Жаль бедного парня, но что она, старуха немощная, может поделать? — думала со страхом Султан Кары.

Халилю не давали покоя слова старухи, и в конце концов он дал зарок до самой свадьбы не ходить на охоту.

Но однажды утром к нему в дверь постучал сын старосты.

— Халиль! — позвал он. — Я собрался в горы. Пострелять оленей. Пошли вместе.

— Нет! — с трудом выдавил из себя парень.

— Мы же друзья. Без тебя какая охота? Неужто правду говорят, что ты трус?

Халиль только бросил злобный взгляд в ответ, и сыну старосты пришлось уйти ни с чем. Продолжал бы настаивать — пожалуй, схлопотал бы затрещину.

Тихий вечер, все вокруг объято покоем, один лишь Халиль в смятении, никак места себе найти не может. То по двору слоняется, то в конюшню зайдет, погладит коня. Никак не идут у него из головы слова Хюсейинова сына. До утра не заснул.

Нынче сын старосты Гёкдере гость в доме Караджи Али.

— Ага, — со смешком говорит он, — я так раздразнил Халиля, что он, наверно, всю ночь не сможет глаз сомкнуть. Не сегодня, так завтра пойдет на охоту. Не утерпит. Стоит при нем завести речь об оленях, он совсем рассудка лишается. Видел бы ты, как он с лица спал за последние дни. Мне ли его не знать? Нарушит он свой зарок.

— Спасибо тебе за службу, — отвечает Караджа Али и опускает в карман юноши мешочек с золотыми монетами.

Едва занялась заря, а Халиль уже в седле. Как и прежде, он первым делом направился к дому Зейнаб. Заслышав цокот копыт, девушка выскочила во двор.

— Халиль, ты же зарок дал. Разве так можно? Султан Кары и без того на тебя в обиде.

— Плюнь ты на ее обиды, — усмехнулся Халиль. — Она просто боится за меня. Ну поохочусь я разок. Подумаешь, велика беда!

— Не уходи, не уходи, — шепчет Зейнаб сквозь слезы, а Халиль только нежно гладит ее по волосам. Как ни старалась Зейнаб, не могла она произнести слова, которых от нее требовала Султан Кары.

В конце концов Халиль рассердился на девушку: что это она, в самом деле, раньше времени оплакивает его.

Зейнаб на мгновенье притихла, задумалась, а когда подняла голову, Халиля и след простыл. Она кинулась вдогонку, но ни на дороге, что вела к горам, ни на горной тропе его уже не было видно.

Едва Халиль покинул свой дом, в сторону Сарыджалы поскакал верховой. На подворье Караджи Али он соскочил с коня.

— С вас причитается, ага! — крикнул он вышедшему на террасу Карадже Али. — Я привез приятное известие. Халиль только что направился в горы. Догнать его — пара пустяков.

— Седлай коней! — заорал Караджа Али. — Зовите Мустана-чавуша и всех прочих.

А тем временем Зейнаб размышляла, как ей быстрее Халиля добраться до того места, где он обычно оставляет коня. Можно идти горной тропой, но можно и срезать путь. Тогда придется карабкаться по скалам, таким крутым и скользким, что даже олени избегают их. Зейнаб знала, сколь опасна эта дорога, но она непременно должна была перехватить Халиля.

Зейнаб взбиралась по отвесным кручам. Временами замедляла шаг, чтобы отдышаться, но тут же опять кидалась вперед. Она во что бы то ни стало должна поспеть раньше Халиля или хотя бы одновременно с ним. Сердце говорило ей, что, если на сей раз не удастся вернуть возлюбленного в деревню, он непременно погибнет. А без него и ей не жить.

Зейнаб настолько ослабла, что вдруг сорвалась с утеса, упала. От боли она потеряла сознание, когда же пришла в себя, то, к великому своему изумлению, увидела совсем рядом с собой стройного олененка. Ей показалось, что во взгляде его больших влажных глаз затаилось удивление. «Наверно, понять не может, отчего я лежу здесь, вместо того чтобы спешить навстречу Халилю», — подумала девушка. Превозмогая боль, она поднялась. «Осталась самая малость — только подняться на ту скалу, а там уж начнется спуск», — уговаривала она себя.

И тут Зейнаб увидела пересохшее русло горного потока. Собрав все силы, она кинулась туда. Ей казалось, что по ступенчатым уступам русла ей будет легче бежать. Вот она и наверху. От изнеможения она качалась как пьяная, но не смела дать себе отдых. Надо спешить, спешить!

Густой лес обступил девушку со всех сторон. Она всегда боялась леса. Чтобы отогнать страх, время от времени кричала: «Халиль! Халиль!» Зейнаб знала, что он не может ее услышать, но все-таки кричала. Кусты цеплялись за руки и за ноги, сучья рвали одежду в клочья. Зейнаб поняла, что заблудилась. Когда-то давно в день Хызыра Ильяса[49] ей довелось побывать в этом лесу, но сейчас она совсем не узнавала его. Вокруг стояли вековые деревья. Они росли так густо, и так цепко сплелись их ветви, что человеку с трудом удавалось пробраться сквозь них. Похоже, она все-таки идет в верном направлении, но где же то место, где обычно Халиль оставляет коня?

Зейнаб растерянно кружила по лесу. И вдруг опять увидела того же олененка. «Странно, он вроде бы преследует меня», — подумала девушка и побежала в его сторону, а тот, перепрыгивая с уступа на уступ, повел ее к глубокому ущелью.

Неожиданно до слуха девушки донеслись ружейные выстрелы.

— Халиль! — закричала она. — Халиль!

И тут она увидела его. Как раз в этот миг юноша метнулся к выступу скалы. Несколько человек окружали его, один подкрадывался сзади. Пуля просвистела над головой Халиля. Тот, что стоял за спиной юноши, вскинул ружье. Он находился совсем рядом, не мог промахнуться. Зейнаб с громким криком бросилась между ними. Пуля прошила ей руку. Только в это мгновенье Халиль осознал, что не мерещился ему ее зов. А он-то не верил собственным ушам! Да, это возлюбленная Зейнаб лежала сейчас перед ним, и кровь струилась из ее руки.

Караджа Али тоже увидел Зейнаб и с руганью напустился на стрелявшего:

— Чтоб ты ослеп, проклятый! Ты что натворил!

Халиль устремился к девушке, подхватил ее на руки и кинулся в укрытие. Она же, чуть придя в себя, взмолилась:

— Оставь меня, Халиль, оставь! Мне совсем не больно. Лучше ружье возьми — они ж тебя растерзают.

И впрямь, люди Караджи Али, едва оправившись от замешательства, вновь открыли пальбу. Добыча ускользала от них. Живая или мертвая, Зейнаб должна была попасть в их руки. Пуще всех ярился Караджа Али: откуда взялась здесь девушка? Как могло случиться, что пуля, предназначенная Халилю, досталась ей?

Халиль и не думал отстреливаться. Он вспорол рукав платья Зейнаб. Кровь так и хлестала из глубокой раны. Он содрал с себя рубашку и туго перевязал руку девушки. А Караджа Али со своей сворой подступал все ближе.