— Я исполню все, о чем ты просишь. А теперь мне пора возвращаться. Боюсь, как бы эти подлые крестьяне из моей деревни не пронюхали о нашем свидании.

Он поднялся и бесшумно выскользнул за дверь, тотчас растаяв во мраке.

Наутро Гёк Хюсейин заспешил к дому под чинарой. Младшего из братьев Зейнаб он не застал — тот пас скот на выгоне. Старший же сидел за прялкой у входа в дом. В горных деревнях мужчины занимаются прядением, не видя в том ничего зазорного.

Гёк Хюсейин поздоровался. Старший брат поднялся и пригласил гостя присесть.

— Я слышал, — начал староста, — будто вы решили сыграть свадьбу через пару деньков. В своем ли вы уме? Где это видано, чтобы свадьбу играли так спешно? Все жители окрестных селений скажут, что вы струсили. Вашей решимости хватило лишь на то, чтобы швырнуть обручальное кольцо в лицо Карадже Али, не больше. Вы уже опозорили нашу деревню, а теперь хотите навлечь на нас всех еще больший позор. Перенести на весну свадьбу, назначенную на осень! Слыханное ли это дело в Торосских горах — играть свадьбу весной?

Гёк Хюсейин удалился, оставив юношу в сомненье. «А ведь старик прав», — думал старший брат Зейнаб.

Тем временем староста направился к Халилю. Тот, сидя в тени дерева, украшал резьбой только что выточенный кувшин. Гёк Хюсейин приблизился к нему вплотную, но юноша был настолько увлечен своим делом, что ничего не заметил. Старик постоял рядом, потом кашлянул. Халиль по-прежнему не замечал его. Тогда староста заговорил:

— Совсем ничего не видишь, парень.

Халиль оторвал глаза от работы и встретился с насмешливым взглядом Гёка Хюсейина. Тотчас поднялся:

— Садитесь, ага.

Староста присел на сосновую чурку.

— Ты прославился своим мастерством, Халиль, — сказал он. — У тебя золотые руки. Слышал я, на днях твоя свадьба. Загордился совсем. Всю деревню одарил своими кувшинами, обо мне одном позабыл. Даже о свадьбе твоей я прослышал последним.

Халиль радостно улыбнулся.

— Да, почтенный, на днях возьму в свой дом Зейнаб. Вы будете самым желанным гостем на моей свадьбе. А с приглашением не торопился, потому что хотел сначала покончить со всеми приготовлениями.

Гёк Хюсейин неожиданно вспылил:

— Ты что задумал, нечестивец? Где это видано, чтобы свадьбу играли весной? Хочешь, чтобы соседи нас на смех подняли? Мало того, что оскорбили Караджу Али, так еще затеяли свадьбу в самое неурочное время. Не ожидал я, Халиль, что ты так обабишься, даже охоту позабросишь. Что скажут в других селениях? Что гёкдерейцы низкие трусы, что…

Неожиданно он оборвал речь на полуслове и отвернулся, а Халиль про себя подумал: «Прав Хюсейин-ага. Разве не из страха перед Караджой Али я перестал ходить на охоту? Разве не из трусости тороплюсь со свадьбой? Прав старик. Нечего нам себя на посмешище выставлять».

В сердцах отшвырнул Халиль нож и топорик. А Гёк Хюсейин не унимался. Вышел на деревенскую площадь и во всеуслышание закричал:

— Что вы наделали? Отныне не видать нашей деревне благополучия. Я ли не предостерегал вас? Трижды уже угоняли наши стада люди из Сарыджалы. То ли еще будет! И все из-за какой-то девки! Сами навлекли на свои головы беду. Не пожелали послушаться мудрого совета. А все Султан Кары виновата, она подбила вас на непослушание. И за это придется нам поплатиться жизнями.

Вдруг из толпы вышла старая Султан.

— Молчи, негодный! — гневно крикнула она. — Мы все почитали твои седины. Почему же сейчас ты ведешь себя так неразумно? Неужели не знаешь, что сарыджалийцы все равно не перестали бы ненавидеть наших людей, даже если б мы отдали им девушку!

Султан Кары поспешила к Халилю. Она застала его за приготовлениями к охоте.

— Ах ты глупец! — набросилась на него старуха. — Как смеешь ты покидать свой дом! Ведь это из-за тебя люди Караджи Али разорили нашу деревню. Отведи коня обратно в стойло и обмозгуй все как следует.

Халиль призадумался.

— Ты права, матушка, — наконец проговорил он. — Чьих рук это дело?

— Будто сам не знаешь чьих. Десять разбойников из Сарыджалы напали на наших пастухов, связали их и угнали наши стада.

— Кто же были эти десять разбойников?

— Нет, вы только взгляните на этого дуралея! Он еще спрашивает! Сподручники Караджи Али — вот кто! Он мстит нам. А ты, наш первый смельчак и гордец, позволяешь ему измываться над нами! Немедля собери друзей, и отбейте стада у сарыджалийцев.

С того дня жители обеих деревень не осмеливались выпускать свой скот на пастьбу, иначе его тотчас угоняли в Чукурову и продавали там за бесценок.

Люди остерегались покидать свои деревни — с одинокими путниками расправлялись быстро. И так продолжалось больше месяца. Особо в этих делах отличился Халиль. Он превосходил своих врагов и в сметке, и в решимости, и в меткости.

Не одну засаду устраивал Караджа Али, но Халиль всякий раз уходил цел и невредим.

Люди устали от вражды. Немало человеческих жизней было уже на счету каждой из сторон. Сарыджалийцы первые стали выказывать недовольство. Они обвиняли во всем Караджу Али, и тот начал уже опасаться не только Халиля, но и односельчан. И вот вызвал он как-то к себе Мустана-чавуша.

— Братец, — сказал он ему льстиво, — ты самый рассудительный из нас, повидал мир и лучше всех понимаешь, что дольше так продолжаться не может. Проклятый охотник оказался опасней, чем мы думали. А среди наших нашлись продажные души, они говорят, будто не желают больше подвергать свои дома и себя риску. Я не вижу другого выхода, кроме как заманить опять этого парня на охоту. Что ты думаешь на этот счет?

— Я так полагаю, ага, — отозвался Мустан-чавуш, — тебе следует пойти на мировую. И наши, и гёкдерейцы мечтают об этом. А как только воцарится в наших селениях покой, Халиль заскучает. Вот тут-то его и потянет опять на охоту.

— Видно, ты прав.

— Пусть Ходжа Сюлейман поедет к ним мириться.

Пришлось старому Сюлейману опять сесть в седло. С ним вместе поехали двое или трое почтенных односельчан. Они направились прямиком к дому старосты Гёка Хюсейина и так сказали ему:

— Передай своим людям, что отныне мы, сарыджалийцы, больше их не тронем. Хватит литься человеческой крови. Мы отступаемся от невесты Халиля. Мы были не правы. Эти двое достойны друг друга, пусть поженятся.

Сказав все это, они повернули коней вспять, а Гёк Хюсейин заспешил на деревенскую площадь, где уже собрался народ — всем не терпелось узнать, какую весть привезли посланцы Караджи Али.

— Они предлагают нам мировую, — объявил староста. — Больше вам ничто не грозит, братья. Прячьте свое оружие.

— Не мы зачинали вражду, — выкрикнула Султан Кары, — не нам ее и кончать! Как только этот нечестивец взял в толк, что ему не совладать с Халилем, так сразу на попятную пошел. А ты, Гёк Хюсейин, заруби себе на носу: не след отдавать чужих невест всяким там проходимцам!

Она повернулась и зашагала прочь, а возбужденная толпа проводила ее одобрительным гомоном.

— Наша старуха Султан, как всегда, права, — говорили люди. — Смелости ей не занимать.

А Султан Кары уже торопилась к Халилю.

— Подари мне, сынок, какую-нибудь из твоих поделок.

Халиль засмеялся:

— Готов тебе хоть сотню подарить.

— Только выслушай меня спервоначалу. Караджа Али прислал своих гонцов к Гёку Хюсейину с предложением мира. Все уже знают об этом.

— Что ж, коли они первые запросили мира, надо уважить их просьбу. Видать, уразумел Караджа Али, что не ему с нами тягаться.

— Да уж где ему! — отозвалась старуха. — А теперь, сынок, пора свадебный пир готовить.

— Нет, матушка, — замотал головой Халиль. — Где это видано — весной свадьбу играть! Свадьбы справляют осенью. Так уж спокон веков ведется. А потороплюсь — люди подумают, что я струсил.

— Тогда обещай, сынок, что до самой свадьбы не станешь ходить на охоту.

— Обещаю.

Мать и сестра Халиля, незадолго перед тем выйдя из дому, вмешались в их разговор: