Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Новость, Сережа, хорошая, — сказала Ирина, — и все ж таки вышло по-моему, и без меня подсчитать трудновато…

— Не будь злопамятной.

— А я буду!

Сергей хотел обнять Ирину, но она вырвалась, и они побежали с горы к домику гидростанции, на бегу громко разговаривая и весело смеясь.

Запыхавшись и раскрасневшись, Ирина вошла в широкие, настежь раскрытые двери гидростанции, обняла Соню, которая держала в руках вахтенный журнал, видимо уже поджидая себе смену и завидуя счастью подруги. Надевая свой серенький халат с застежками на рукавах, Ирина теперь не только сердцем, а всем телом чувствовала, как же она соскучилась и по этому халату, немножко жавшему в плечах, и по ритмичному голосу турбины, и по монотонному шуму где-то за стеной падающей воды, и по той резвой струйке ветра, которая ворошила ее волосы всякий раз, когда она останавливалась против махового колеса. В этой большой, сильно освещенной комнате, чистой и уютной, все было свое, близкое, привычное, и Ирина, счастливо улыбаясь, расписалась в журнале и приняла дежурство. Ее радостное чувство передавалось и Соне, и ей уже не хотелось идти домой; она и расспрашивала Ирину о Москве, и сама рассказывала об усть-невинских новостях, и как бы между прочим сказала:

— Иринушка, а Виктор приходил ко мне…

Ирина только вопросительно посмотрела на подругу и ничего не сказала; потом она взяла на полочке масленку и пошла наливать машинное масло. Соне стало неловко за себя, и она, не простившись, ушла в станицу.

Сергей и Семен в это время осмотрели бетон только что заложенного фундамента для новой турбины, вышли из машинного отделения, поднялись на шлюз и там, поглядывая на вторую водонапорную трубу, негромко разговаривали.

13

Рано утром Сергей выпил стакана два парного, еще с теплой пеной молока, которое Анфиса только что принесла в дойнице и сцедила в кувшины; затем простился с родителями, пожелал матери выздоровления, сказал отцу, что скоро приедет в Усть-Невинскую с отчетом о сессии, и направился в станичный Совет просить лошадь, чтобы выехать в Рощенскую. Неожиданно подвернулась оказия в виде рослой гнедой кобылы и двухколесного шарабана с высокими рессорами.

На этом, надо сказать, во всех отношениях удобном шарабане возвращался в Рощенскую Илья Стегачев. Видимо, эту ночь он спал мало и плохо, ибо его худое, горбоносое лицо было неумыто и до такой крайности заспанно, что глаза раскрывались лишь наполовину. Казалось, он еще дремал, привязав к ноге вожжи. Кобыла переступала лениво, как бы раздумывая, везти ли своего хозяина дальше или остановиться на день-другой в Усть-Невинской.

Илья, обрадовавшись такой нежданной встрече, но еще никак не в силах избавиться от сонливого состояния, собрал на лбу морщинки, с трудом улыбнулся и на просьбу Сергея подвезти до Рощенской утвердительно кивнул головой, указывая рукой на место рядом с собой. Рослая кобыла зашагала веселее, шарабан загремел по улице, закачался на рессорах, и вскоре Усть-Невинская скрылась где-то за Верблюд-горой.

— Илья Васильевич, — сказал Сергей, беря кнут и подстегивая кобылу, — по-моему, для редактора такой транспорт не годится, — очень медлительный. Надо бы тебе обзавестись хоть плохонькой машиной.

— Газетным работникам быстро ездить нельзя, — авторитетно заявил Илья, а сонливость все еще не сходила с его горбоносого лица. — Как смотрю на профессию, скажем, журналиста, очеркиста или писателя… Поедет на машине — пролетит и ничего не увидит. Пройдет в бригаду пешком, заночует там — вот тогда жизнь увидит такой, какая она есть. Так что мне ездить на этом шарабане в самый раз…

Илья вытер платком глаза, лоб, как бы разглаживая мелкие морщинки, помолчал, а потом сказал:

— Для подтверждения моих слов — совсем свежий пример. Я ездил к Рагулину, пробыл там два дня — страницу будем давать об опыте электромолотьбы. Эх, ты бы посмотрел, какую статью написал Прохор Ненашев. Не статья, а настоящая поэзия! И откуда у этого старика такой хороший, прямо поэтический слог!.. Да, так я не об этом хотел сказать, а о выгоде тихого транспорта. Возвращаюсь я домой. Выехал на рассвете, и если бы ехал на машине, то пролетел бы мимо Усть-Невинской и давно бы был дома — и никаких тебе встреч. А я ехал на своем шарабане не торопясь, и знаешь, кого встретил?

— Не знаю.

— Артамашова!

— Ну и что ж?

— Да то, что Артамашов рассказал мне такую необыкновенную историю, что я завтра же даю фельетон в газету, и когда ты прочитаешь — ахнешь!

— Да что ж особенного он тебе рассказал?

— Что особенного! — Илья улыбнулся, с его худого лица на лоб побежали мелкие-мелкие морщинки. — А вот слушай: Артамашов встретил в степи посланца Хохлакова, небезызвестного тебе Евсея Нарыжного, и избил его.

— Да как же? За что?

— А за то, что Нарыжный ездил по полям и возил какое-то грязненькое письмо и собирал подписи… Вот послушай, как это было…

И пока шарабан, покачиваясь и подпрыгивая, не спеша катился в Рощенскую, Илья Стегачев передал Сергею весь свой разговор с Артамашовым, рассказал о встречах Евсея с яман-джалгинскими колхозницами и со сторожем на току.

14

Давно смолк конский топот, и в ложбине стало тихо-тихо.

«Ускакал, сатанюка… Так вот ты какой закадычный дружок Хохлакова», — думал Евсей Нарыжный, все еще боясь поднять голову.

Где-то поблизости звонко, со щелканьем пела птичка, шелестело сено, — очевидно, ящерица взбиралась на копну.

Евсей наконец открыл глаза, осмотрелся — степь была безлюдна. Вытирая листком лопуха засохшую на усах кровь, он еще долго смотрел в ту сторону, куда скрылся Артамашов. Буланый, видимо желая посочувствовать своему хозяину, подошел к копне и нечаянно наступил на лежавшее тут письмо, — под кованым копытом смятая бумага погрузла в траву и расползлась на части. Евсей ударил коня плеткой, собрал клочки письма, хотел их соединить, но не смог; долго смотрел угрюмыми глазами, читая на клочке обрывок фразы: «…если посмотреть на положение вещей…» Евсей через силу усмехнулся и подумал: «Да, ежели посмотреть, то положение мое чертовски плохое…»

Затем он изорвал остатки письма на мелкие кусочки, рассыпал их по траве и, поспешно взобравшись на коня, поехал рысью в противоположную от Усть-Невинской сторону.

Четыре дня Евсей прожил на хуторе Извещательном у знакомой вдовы. Здесь он и привел себя в порядок, заменив изорванные штаны новыми, которые хранились у хозяйки еще от покойного мужа, и отдохнул, и собрался с мыслями, а на пятый день поздно вечером явился к Хохлакову…

Федор Лукич давно поджидал своего посланника, волновался и злился. Дело в том, что третьего дня в районной газете «Власть Советов» был напечатан фельетон, одно заглавие которого — «Остерегайтесь хохлаковского кавалериста!» — вызвало в теле Хохлакова дрожь. Автор фельетона каким-то образом был осведомлен решительно о всех подробностях столь плачевного путешествия Нарыжного и написал об этом, как показалось Хохлакову, слишком ядовито и преувеличенно. Федор Лукич не верил, что все это могло случиться с Евсеем, поэтому хотел еще в день выхода газеты пойти к Илье Стегачеву и доказать ему, что факты, изложенные в газете, не соответствуют действительности, но не решился. Думал пойти с жалобой к Кондратьеву и тоже не пошел — не хватило смелости.

— Где тебя черти носят? — таким вопросом встретил Федор Лукич своего посланца.

— Черти-то сидят дома, а я мотаюсь, — желчно ответил Евсей, и глаза его налились кровью и уже не блестели, как бывало прежде.

— Мотаюсь, мотаюсь! — передразнил Федор Лукич. — Домотался… На, читай и говори: так было дело?

Евсей взял газету и не спеша, с грустной улыбкой стал читать.

— Хоть и не так смешно, как написано, а правда, — сказал он, возвращая газету. — Твой дружок Артамашов даже кровь мне пустил, а об этом в газете не сказано…

— Спасибо, спасибо, Евсей Гордеевич, — тяжело дыша, проговорил Федор Лукич. — Заварил ты кашу, а мне расхлебывать. Какой позор на весь район!.. Ну, чего бельма вылупил? Иди на мельницу к лошадям.

57
{"b":"256684","o":1}