— Останови лодку! — крикнул Ленька. — Причаливай к берегу! Ой, бедный Черныш, какой он мокрый! Мчался по траве, под ноги не смотрел.

Олег привстал, усиленно загребая лопатой воду. Накренившись, «Нырок» поплыл наискось и легонько поцеловал носом глиняный берег. В ту же минуту Черныш пулей влетел в лодку. Его кривые лапки, усатая морда — весь он намок от росы. Дрожа и скуля, Черныш забрался Леньке на колени и виновато, как воришка, посматривал на своего хозяина. Глаза у него были грустные, усталые.

Ленька, поглаживая беглеца, улыбался. Олег злился. Он покосился на друга и сказал:

— Тебе весело? Улыбаешься? Давай лучше обдумаем и решим, как быть с Чернышом.

Ленька помрачнел. Олег задумался. Он рассуждал так: взять Черныша с собой — плохо, не взять — тоже плохо. Как же поступить? В Грушовку его не отправишь — далеко. Высадить на берег и уплыть? Это было бы жестоко… Кругом пустынная степь и река. Черныш будет бежать и скулить, потом уморится, отстанет и погибнет голодной смертью. Ленька умрет от горя, глядя на Черныша. А если все же взять? Тоже жить ему недолго — до первой встречи с волкодавами…

Так они молча простояли возле берега минут двадцать. На Черныша не смотрели: стыдно было. Ленька даже не гладил его: рука не поднималась. И вдруг Олег встал и торжественно, как это он умел, сказал:

— Лень! Капитан принял решение!

— Какое?

— Поступим по-человечески! Возьмем Черныша. Сделаем это на свой страх и риск. Пусть эта умная голова прокатится с нами до Журавки, а там на своих кривых ножках доберется и до Сухой Буйволы. — И грустно, задумчиво: — Да, трудно ему придется в Сухой Буйволе! На смерть идет бедный Черныш! Ну ничего, может, все-таки спасем от гибели.

Ленька засиял и заулыбался. Он черпал рукой воду и поил из ладони своего дружка. Он смотрел, как Черныш жадно лакал воду, и сожалел о том, что сразу не взял его с собой.

— Вот только с харчами у нас будет трудновато, — рассуждал Олег. — Об этом я как-то не подумал. Все расчеты были на двоих, а теперь прибавился третий едок.

Ленька наклонил голову и молча поглаживал притихшего Черныша.

— Ну ладно! Не горюй! — сказал Олег. — Харчами поделимся. Собака — друг человека. Так что как-нибудь прокормимся и до Сухой Буйволы доберемся. А теперь слушай мою команду! Расстанься с Чернышом, бери вахтенный журнал и пиши.

Ленька безропотно подчинился.

— Приготовился? — спросил Олег. — Пиши. Я буду диктовать медленно: «Первый день мчимся по Егорлыку. Настроение отличное. Кубанская вода легко несет нас к журавским берегам. Егорлык полон сил. А раньше, как рассказывают старожилы, Егорлык был рекой-времянкой. По весне вешние потоки наполняли его сухие берега. В стоячей воде плодились раки и мелкая рыбешка. Летом, когда дули суховеи, Егорлык пересыхал и умирал. Раки хитрые, они заползали в мокрый ил, а рыба гибла. Теперь иное дело…» Записал «теперь иное дело»?

— Зачем ты про раков? — спросил Ленька. — Раки к нашему плаванию не относятся.

— Относятся. Твое дело писать. Дальше так: «Кубань вселила жизнь в Егорлык, и он заиграл. Так что фактически мы плывем по Кубани. Мы покинули Грушовку ночью. Плыли по темной реке. Без приключений. На берегу заметили что-то живое. Не придали особого значения…»

— Погоди, — перебил Ленька. — Как же это «не придали значения»? Лучше сказать правду.

— Я и записываю правду. Может, ты испугался, а я не придал никакого значения. Пиши дальше: «Когда наступил день, увидели Черныша. Удивились. Бежал за нами по берегу. Куда его? Думали-гадали, решали… Решили: берем на борт «Нырка». Задача: прокормиться в дороге и спасти Черныша в Сухой Буйволе от верной гибели. Солнце светит сильно. Припекает. Скоро можно будет искупаться. День ясный. Плывем дальше. Мы веселые. Нас на борту трое…» Написал? А теперь снова в путь!

Толчок лопаты о мягкий берег. «Нырок» дрогнул и закачался. Плыли молча. Смотрели на Черныша. А день и в самом деле разгорался яркий, солнце пылало. Берега, укрытые травой, цветами и озаренные светом, уходили назад без конца и края. Изредка попадались строения. Вот к берегу подошла овечья кошара с покатой, почти до земли, соломенной крышей. Рядом — обнесенный плетнем опустевший базок. Овец нет даже поблизости: сюда они приходят только на водопой.

— Видал овечье жилье? — спросил Олег. — В Сухой Буйволе кошары есть похлеще.

— Ты откуда знаешь?

— Догадываюсь. Это же Сухая Буйвола!

Ленька кивнул головой. «Да, конечно, в Сухой Буйволе все есть», — думал он, не отрывая глаз от берега. А кошару уже сменил бригадный стан. Два дома — один под черепичной крышей, другой под камышом. Женщины поливают огороды. Им нет дела до того, что кто-то плывет по Егорлыку. На пригорке водокачка. Простуженно кашляет моторчик. Вспыхивает голубой дымок. Из широкой пасти трубы клокочет желтая вода.

— Видел, Лень? — снова заговорил Олег. — Интересно тут Егорлык подымают на огороды. Вода сама вверх не идет, так ее этим моторчиком в спину толкают, и моторчик ей говорит: «Иди, иди, быстрее, быстрее…»

И снова Ленька молча кивал головой. «Да, точно, — думал он, — вода вверх не идет, и ее толкают…»

Стан, водокачка с моторчиком уплыли назад. Навстречу двигался хуторок — хатенок десять, не больше. Он стоял в низине, улочка его почти подступала к воде. Людей не было. Наверно, все в поле. Только одна женщина, повязанная яркой косынкой, пришла к Егорлыку с ведрами на коромысле. Она зачерпнула воду, выпрямилась и улыбающимся взглядом проводила странных путников с собачкой.

— Лень, как у тебя в животе? — спросил Олег.

— В общем, терпимо, — ответил Ленька, — но что-то сосет.

— У меня такая же картина. Доставай мешок. Тут Егорлык как стрела, течение спокойное, можно смело позавтракать на ходу.

Лопата легла рядом с веслами. «Нырок» несло течение. Ребята, вынув из мешка хлеб и сало, начали завтракать. Черныш запрыгал в лодке.

— Ну-ну, ты! — прикрикнул на него Олег. — Не вольничай! Это тебе не дома! Сиди смирно!

Путешественники ели, как всегда, охотно, с завидным аппетитом. Ленька кусал то хлеб, то сало. От Черныша отворачивался — не мог смотреть на голодного пса. Он же не виноват, что находится не в Грушовке, а на лодке! Черныш сидел в стороне и подплясывал: то становился на задние ланки, то семенил ими, то садился и замирал, глядя на Леньку просящими глазами. А Олег ел и не замечал Черныша. Что ему Черныш! Он думал о том, что хорошо, оказывается, вот так плыть по Егорлыку и завтракать на воде! Хочешь напиться — пожалуйста! Протяни руку — и вот она, водичка, пей сколько влезет.

— Не могу я есть в таких условиях! — сказал Ленька. — Кусок в рот не лезет! Да и как же можно спокойно есть? Ты посмотри на Черныша. Он скоро заплачет. Его мучит голод. В глазах у него слезы.

— А ты не будь таким жалостливым, — поучал Олег, с трудом выговаривая слова. — Ешь и не смотри на Черныша, что у него там в глазах.

Пока они завтракали, «Нырок» незаметно почти причалил к берегу. Олег спохватился, взял лопату и, повернувшись спиной к Леньке, выровнял лодку и вывел ее на середину реки. Улучив минуту, чтобы не заметил Олег, Ленька сунул Чернышу кусок хлеба и немножко сала. Сало Черныш не съел, а проглотил. Быстро покончил и с хлебом. Облизывался и снова глядел просящими глазами.

День выдался безоблачный, жаркий. Солнце поднялось высоко и палило так, что верхние слои воды в реке были как парное молоко. Ни ветерка над степью, ни тучки в небе. И хотя вокруг была вода, прохлады все равно не чувствовалось. Олег приколотил гвоздями к бортам две палки и натянул на них Ленькину рубашку. Очень удобно: и далеко видно, и есть крохотная тень — все же можно спрятать голову. Но сон оказался страшнее жары. Наших путников он начал одолевать сразу же после завтрака. И какой сон! Огромный, мучительный! Бороться с ним у ребят не было сил. Глаза и вправду слипались.