— Значит, вы даже имени его не знаете? — спросил я.
— О! Имя-то мы знаем.
— Но вы могли и знать его, да забыть.
— Такие имена не забывают.
— Как же его зовут?
— Может, вам приходилось слыхать о сеньоре де Бюсси?
— Само собой! — ответил я. — Бюсси, храбрец Бюсси!
— Вот это он и есть.
— Значит, дама?..
— Моя госпожа замужем, сударь.
— Можно быть замужем, можно быть верной женой и в то же время порой думать о юном красавце, даже если вы его видели… всего только раз, особенно если этот молодой красавец был ранен, внушал участие и лежал в нашей постели.
— Вот, вот, — ответила Гертруда, — если уж как на духу, то я не сказала бы, что моя госпожа не думает о нем.
Алая волна крови прихлынула к лицу Бюсси.
— Мы о нем даже вспоминаем, — добавила Гертруда, — всякий раз, как одни остаемся.
— Что за чудесная девушка! — воскликнул граф.
— И что вы говорите? — спросил я.
— Я рассказываю о разных его храбрых делах, а это нетрудно, ведь в Париже только и разговору как о том, что он кого-то ранил или что его ранили. Я даже научила госпожу маленькой песенке о нем, которая нынче в моде.
— А, я ее знаю, — ответил я. — Уж не эта ли?
Кто первый задира у нас?
Конечно, Бюсси д’Амбуаз.
Кто верен и нежен, спроси,
Ответят: «Сеньор де Бюсси».
— Вот, вот, она самая! — обрадовалась Гертруда. — И теперь моя госпожа только ее и поет.
Бюсси сжал руку молодого лекаря; неизъяснимая дрожь счастья пробежала по его жилам.
— И это все? — спросил он, ибо человек ненасытен в своих желаниях.
— Все, монсеньор. О, я сумею выведать еще кое-что. Но какого дьявола! Нельзя узнать все за один день… или, вернее, за одну ночь.
Глава XXV
Отец и дочь
Рассказ Реми просто осчастливил Бюсси. И в самом деле, он был вполне счастлив, ибо узнал: во-первых, что господина де Монсоро ненавидят по-прежнему и, во-вторых, что его, Бюсси, уже полюбили.
И к тому же искреннее дружеское участие молодого человека радовало его сердце. Возвышенные чувства вызывают расцвет всего нашего существа и словно удваивают наши способности. Добрые чувства создают ощущение счастья.
Бюсси понял, что отныне нельзя больше терять времени и что каждое горестное содрогание, сжимающее сердце старика, граничит со святотатством. В отце, оплакивающем смерть своей дочери, есть такое несоответствие всем законам природы, что тот, кто может одним словом утешить несчастного родителя и не утешает его, заслуживает проклятия всех отцов на свете.
Владельца Меридорского замка во дворе ожидала свежая лошадь, приготовленная для него по приказу Бюсси, рядом стоял конь Бюсси. Барон и граф сели в седла и в сопровождении Реми выехали со двора.
По дороге к улице Сент-Антуан барон де Меридор не переставал изумляться; он не был в Париже уже двадцать лет, и теперь его поражала разноголосая сумятица большого города: ржание лошадей, крики лакеев, мелькание множества экипажей. Барон находил, что со времен царствования короля Генриха II Париж сильно переменился.
Но, несмотря на это изумление, порой граничившее с восхищением, черные мысли продолжали точить сознание барона, и по мере приближения к неведомой цели печаль его все возрастала. Какой прием окажет ему герцог и какие новые горести сулит ему это свидание?
Время от времени старый барон удивленно поглядывал на Бюсси и спрашивал себя: по какому наваждению он покорно последовал за придворным принца, того самого принца, который был причиной всех его бедствий? Разве не достойнее было бы бросить вызов герцогу Анжуйскому и не плестись за Бюсси, во всем подчиняясь его воле, а направиться прямо в Лувр и пасть к ногам короля? Что может сказать ему принц? Чем он может его утешить? Разве герцог Анжуйский не принадлежит к числу людей, привыкших расточать льстивые слова, этими словами они, как болеутоляющим бальзамом, смачивают рану, нанесенную их же рукой. Но стоит им уйти, и кровь хлынет из раны с новой силой, а боль удвоится.
Наконец наши всадники прибыли на улицу Сен-Поль; Бюсси, как опытный полководец, выслал Реми вперед с приказом разведать дорогу и подготовить путь для вступления в крепость.
Молодой лекарь разыскал Гертруду и, вернувшись, доложил своему господину, что путь свободен и никакая шляпа, никакая рапира не загромождают прихожую, лестницу и коридор, ведущие к покоям госпожи де Монсоро.
Нет нужды пояснять, что все переговоры между Бюсси и ле Одуэном велись шепотом.
Барон молча ждал и с удивлением озирался вокруг.
«Может ли быть, — спрашивал он себя, — чтобы герцог Анжуйский жил в таком месте?»
Скромный вид дома пробудил в душе барона недоверие.
— Нет, конечно, герцог здесь не живет, — улыбаясь, сказал Бюсси, угадав его сомнения, — это не его дом. Здесь обитает одна дама, которую он любил.
Тень прошла по челу старого дворянина.
— Сударь, — сказал он, натянув поводья коня, — мы, провинциалы, скроены по иному образцу, нежели вы, столичные жители, легкие нравы Парижа нас пугают, и мы не смогли бы жить среди ваших тайн. Сдается мне, что коль скоро монсеньор герцог Анжуйский желает видеть барона де Меридор, то он должен принять его в своем дворце, а не в доме одной из своих любовниц. И затем, — добавил старец с глубоким вздохом, — вы мне кажетесь человеком чести, но почему вы ведете меня к такой женщине? Может быть, вы хотите дать мне понять, что моя бедная Диана осталась бы в живых, если бы она, подобно хозяйке этого дома, предпочла позор смерти?
— Полноте, полноте, господин барон, — сказал Бюсси со своей открытой улыбкой, которая служила ему самым надежным средством для убеждения старика, — не углубляйтесь в ложные догадки. Даю вам слово дворянина, вы глубоко ошибаетесь. Дама, которую вы увидите, образец добродетели и достойна всяческого уважения.
— Но кто она такая?
— Это… это супруга одного дворянина, которого вы знаете.
— Неужто? Но тогда, сударь, почему вы мне сказали, что принц любил ее?
— Потому что я всегда говорю только правду, господин барон; войдите, и вы сами увидите, были ли ложными мои обещания.
— Берегитесь, я оплакал мое возлюбленное дитя, и вы мне сказали: «Утешьтесь, сударь, милосердие божие велико», обещать утешения в моем горе — это почти все равно как обещать чуда.
— Входите, сударь, — повторил Бюсси все с той же улыбкой, которой старый барон не мог противостоять.
Барон спешился.
Пораженная Гертруда стояла в дверях и растерянно взирала на Одуэна, Бюсси и барона де Меридор, не в силах постичь, каким образом провидению удалось свести их всех вместе.
— Ступайте предупредите госпожу де Монсоро, — сказал граф, — что господин де Бюсси вернулся и сию же минуту желает ее видеть. Но, заклинаю вас, — тихо добавил он, — ни слова о том, кого я привел с собой.
— Госпожу де Монсоро! — ошеломленно пробормотал старик. — Госпожу де Монсоро!
— Проходите, господин барон, — пригласил Бюсси, подталкивая сеньора Огюстена в прихожую.
Старец подкашивающимися ногами начал восхождение по ступенькам лестницы, и тут они услышали, они услышали, говорим мы, необычно взволнованный голос Дианы:
— Господин де Бюсси, Гертруда? Господин де Бюсси, сказали вы? Пусть он войдет.
— Этот голос! — воскликнул барон, резко остановившись посредине лестницы. — Этот голос! О, мой боже, боже мой!
— Поднимайтесь же, господин барон, — сказал Бюсси.
Но барон, дрожа всем телом, остановился, ухватившись за перила, и стал озираться вокруг, и тут перед ним на верхней площадке лестницы, освещенная золотистыми лучами солнца, возникла Диана, сияющая красотой, с улыбкой на устах, хотя она вовсе не ожидала увидеть отца.
Она показалась барону потусторонним видением. Издав жуткий вопль, он застыл на месте с блуждающими глазами, протянув руки вперед, являя собой столь законченный образ ужаса и отчаяния, что Диана, уже собиравшаяся было броситься на шею отцу, также остановилась, изумленная и испуганная.