В этот день, говорим мы, Шико, в течение уже двух недель неизменно укладывавшийся спать в опочивальне короля, разбудил Генриха очень рано. Никто еще не входил в королевские покои.
— Ах, Шико, Шико, — воскликнул Генрих, — будь ты неладен! Я еще не встречал человека, который бы делал все так не вовремя. Ты оторвал меня от самого приятного за всю мою жизнь сна.
— Что же тебе снилось, сын мой? — спросил Шико.
— Мне снилось, что мой дорогой Келюс проткнул Антрагэ насквозь и плавал в крови своего противника. Но вот и утро. Пойдем помолимся господу, чтобы сон мой исполнился. Зови слуг, Шико, зови!
— Да что ты хочешь?
— Мою власяницу и розги.
— А может, ты предпочел бы хороший завтрак? — спросил Шико.
— Язычник, — сказал Генрих, — кто же это слушает мессу Праздника святых даров на полный желудок!
— Твоя правда.
— Зови, Шико, зови!
— Терпение, — сказал Шико, — сейчас всего лишь восемь часов, до вечера ты еще успеешь себя нахлестать. Сначала побеседуем. Хочешь побеседовать с твоим другом? Ты не пожалеешь, Валуа, слово Шико.
— Что ж, побеседуем, — сказал Генрих, — но поторапливайся.
— Как мы разделим ваш день, сын мой?
— На три части.
— В честь Святой троицы, прекрасно. Какие же это части?
— Во-первых, месса в Сен-Жермен-л’Оксеруа.
— Хорошо.
— По возвращении в Лувр легкий завтрак.
— Великолепно!
— Затем шествие кающихся по улицам с остановками в главных монастырях Парижа, начиная с монастыря якобинцев и кончая Святой Женевьевой, где я обещал приору прожить в затворничестве до послезавтра в келье у некоего монаха, почти святого, который будет ночью читать молитвы за успех нашего оружия.
— Я его знаю.
— Этого святого?
— Прекрасно знаю.
— Тем лучше. Ты пойдешь со мной, Шико. Мы будем молиться вместе.
— Еще бы! Будь спокоен.
— Тогда одевайся, и пошли.
— Погоди!
— А что?
— Я хочу узнать у тебя еще несколько подробностей.
— А не мог бы ты спросить о них, пока меня будут одевать?
— Я предпочитаю сделать это, пока мы одни.
— Тогда спрашивай, да поскорей: время идет.
— Что будет делать твой двор?
— Он сопровождает меня.
— А твой брат?
— Он пойдет со мной.
— А твоя гвардия?
— Французская, во главе с Крийоном, будет ждать меня в Лувре, а швейцарцы — у ворот аббатства.
— Чудесно! — сказал Шико. — Теперь я все знаю.
— Значит, я могу позвать?
— Зови.
Генрих позвонил в колокольчик.
— Церемония будет замечательной, — продолжал Шико.
— Я надеюсь, бог воздаст мне за нее.
— Это мы увидим завтра. Но ответь мне, Генрих, пока еще никто не пришел, ты больше ничего не хочешь сказать мне?
— Нет. Разве я упустил какую-нибудь подробность церемонии?
— Речь не об этом.
— А о чем же тогда?
— Ни о чем.
— Но ты меня спрашиваешь.
— Уже окончательно решено, что ты идешь в аббатство Святой Женевьевы?
— Конечно.
— И проведешь там ночь?
— Я это обещал.
— Ну, раз тебе больше нечего сказать мне, сын мой, то я сам тебе скажу, что эта церемония меня не устраивает.
— То есть как?
— Не устраивает. И после того, как мы позавтракаем…
— После того, как мы позавтракаем?
— Я познакомлю тебя с другой диспозицией, которую придумал я.
— Хорошо, согласен.
— Даже если бы ты и не был согласен, это бы не имело никакого значения.
— Что ты хочешь сказать?
— В переднюю уже входит твоя челядь.
И в самом деле, лакеи раздвинули портьеры, и появились брадобрей, парфюмер и камердинер его величества. Они завладели королем и стали все вместе совершать над его августейшей особой обряд, описанный в начале этой книги.
Когда туалет его величества был на две трети завершен, объявили о приходе его высочества монсеньора герцога Анжуйского.
Генрих обернулся к брату, приготовив для него свою самую лучшую улыбку.
Герцога сопровождали господа де Монсоро, д’Эпернон и Орильи.
Д’Эпернон и Орильи остались позади.
При виде графа, все еще бледного и с выражением лица еще более устрашающим, чем обычно, Генрих не смог скрыть своего удивления.
Герцог заметил, что король удивлен, главный ловчий — тоже.
— Государь, — сказал герцог, — граф де Монсоро явился засвидетельствовать свое почтение вашему величеству.
— Спасибо, сударь, — сказал Генрих, — тронут вашим визитом, тем более что вы были тяжело ранены, не правда ли?
— Да, государь.
— На охоте, как мне говорили?
— На охоте, государь.
— Но сейчас вы чувствуете себя лучше, не так ли?
— Я поправился.
— Государь, — сказал герцог Анжуйский, — не угодно ли вам, чтобы после того, как мы исповедуемся и причастимся, граф де Монсоро отправился подготовить нам хорошую охоту в лесах Компьени?
— Но, — возразил Генрих, — разве вы не знаете, что завтра…
Он собирался сказать: «…четверо моих друзей дерутся с четырьмя вашими», но вспомнил, что тайна должна быть сохранена, и остановился.
— Я ничего не знаю, государь, — ответил герцог Анжуйский, — и если ваше величество желает сообщить мне…
— Я хотел сказать, — продолжал Генрих, — что поскольку эту ночь мне предстоит провести в молитвах в аббатстве Святой Женевьевы, то к завтрему я, возможно, не буду готов. Но пусть господин граф все же отправляется: если завтра охота не состоится, то она состоится послезавтра.
— Вы слышите? — обратился герцог к графу де Монсоро, который ответил с поклоном:
— Да, монсеньор.
Тут вошли Шомберг и Келюс. Король принял их с распростертыми объятиями.
— Еще один день, — сказал Келюс, кланяясь королю.
— Но, к счастью, всего один, — заметил Шомберг.
В это время Монсоро, со своей стороны, говорил герцогу:
— Вы, кажется, добиваетесь моего изгнания, монсеньор?
— Разве долг главного ловчего состоит не в том, чтобы подготавливать охоту для короля? — со смехом спросил герцог.
— Я понимаю, — ответил Монсоро, — я вижу, в чем дело. Сегодня вечером истекает восьмой день отсрочки, которую вы, монсеньор, попросили у меня, и ваше высочество предпочитаете лучше отослать меня в Компьень, чем сдержать свое обещание. Но поостерегитесь, ваше высочество: еще до сегодняшнего вечера я могу одним словом…
Франсуа схватил графа за руку.
— Замолчите, — сказал он, — напротив, я выполняю обещание, которое вы помянули.
— Объяснитесь.
— О вашем отъезде для подготовки охоты станет известно всем. Ведь вы получили официальный приказ.
— Ну и что?
— А вы не уедете и спрячетесь поблизости от вашего дома. И тогда, думая, что вы уехали, появится человек, которого вы желаете знать. Остальное ваше дело. Насколько помню, я ничего больше не обещал.
— А! Если все обстоит так… — сказал Монсоро.
— У вас есть мое слово, — сказал герцог.
— У меня есть больше, чем ваше слово, монсеньор, — у меня есть ваша подпись.
— Да, клянусь смертью Христовой, мне это хорошо известно.
И герцог отошел от Монсоро, чтобы приблизиться к своему брату. Орильи тронул д’Эпернона за руку.
— Все в порядке, — сказал он.
— Как? Что в порядке?
— Господин де Бюсси не будет драться завтра.
— Господин де Бюсси не будет драться завтра?
— Я за это отвечаю.
— Кто же ему помешает?
— Не все ли равно, раз он не будет драться?
— Если это случится, мой милый чародей, вы получите тысячу экю.
— Господа, — сказал Генрих, уже закончивший свой туалет, — в Сен-Жермен-л’Оксеруа.
— А потом в аббатство Святой Женевьевы? — спросил герцог.
— Разумеется, — ответил король.
— Рассчитывайте на это, — сказал Шико, застегивая на себе пояс с рапирой.
Генрих вышел в галерею, где его ждал весь двор.
Глава ХLVII,
которая добавит ясности главе предыдущей
Накануне вечером, когда все было решено и сговорено между Гизами и анжуйцами, господин де Монсоро возвратился в свой дом и встретил там Бюсси.