— Это насилие, брат мой!

— Клянусь Спасителем, уж не думаешь ли ты, что мы заперли тебя, чтобы с тобой нянчиться?

— Вы злоупотребляете религией, брат мой.

— А разве религия существует? — воскликнул Горанфло.

— О! — произнес король. — Чтобы святой говорил такие слова!

— Черт побери, я это сказал.

— Вы погубите свою душу.

— А разве можно погубить душу?

— Вы говорите, как безбожник, брат мой.

— Ладно, без глупостей! Ты готов, Валуа?

— Готов к чему?

— К тому, чтобы отречься от короны. Мне поручили предложить тебе это: я предлагаю.

— Но вы совершаете смертный грех.

— Э, — произнес Горанфло с циничной улыбкой, — я имею право отпускать грехи и заранее даю себе отпущение. Ну ладно, отрекайся, брат Валуа.

— От чего?

— От французского трона.

— Лучше смерть.

— Ну, что ж, тогда ты умрешь… Ага! Вот и приор. Он возвращается… решайся.

— У меня есть гвардия, друзья. Я буду защищаться.

— Возможно, но сначала тебя убьют.

— Дай мне, по крайней мере, подумать минуту.

— Ни минуты, ни секунды.

— Вы слишком усердствуете, брат мой, — сказал приор. И он сделал королю знак рукой, который говорил: «Государь, ваша просьба удовлетворена».

После чего приор снова вышел за дверь. Генрих глубоко задумался.

— Что ж, — сказал он, — принесем эту жертву.

Размышления Генриха длились десять минут. В окошечко в дверях кельи постучали.

— Готово, — сказал Горанфло, — он согласен.

Из коридора до короля донесся шепот, выражавший радость и удивление.

— Прочтите ему акт, — сказал голос. Звук его заставил короля вздрогнуть и даже бросить взгляд на решетку, которой было заделано дверное окошечко.

Рука какого-то монаха протянула Горанфло через прутья свернутый трубкой пергамент.

Горанфло с большим трудом прочитал этот акт королю; страдания того были так велики, что он закрыл лицо руками.

— А если я откажусь подписать? — воскликнул король плаксивым тоном.

— В таком случае вы себя погубите дважды, — откликнулся голос герцога де Гиза, приглушенный капюшоном. — Считайте, что вы уже мертвы для мира, и не вынуждайте подданных проливать кровь человека, который был их королем.

— Вам не заставить меня, — сказал Генрих.

— Я предвидел это, — шепнул герцог сестре, лоб ее был нахмурен, а в глазах читался страшный замысел.

— Ступайте, брат, — добавил он, обращаясь к Майенну, — пусть все вооружатся и будут готовы!

— К чему? — спросил жалобно король.

— Ко всему, — ответил Жозеф Фулон.

Отчаяние короля удвоилось.

— Проклятие! — воскликнул Горанфло. — Я ненавидел тебя, Валуа, но теперь я тебя презираю. Давай подписывай, иначе я убью тебя своими собственными руками.

— Погодите, — сказал король, — погодите, пока я вверю себя воле всевышнего и он ниспошлет мне смирение.

— Он опять собирается думать! — возмутился Горанфло.

— Оставьте его в покое до полуночи, — сказал кардинал.

— Благодарю, милосердный христианин, — воскликнул исполненный отчаяния король. — Бог воздаст тебе!

— А у него действительно расслабление мозга, — сказал герцог де Гиз. — Мы оказываем Франции услугу, свергая его с трона.

— Все равно, — заметила герцогиня, — какой бы он ни был слабоумный, я буду иметь удовольствие его постричь.

Во время этого диалога Горанфло, скрестив на груди руки, осыпал Генриха самыми грубыми ругательствами и перечислял все его прегрешения.

Внезапно снаружи монастыря раздался глухой шум.

— Тише! — крикнул голос герцога де Гиза.

Воцарилась глубочайшая тишина. Вскоре они поняли, что это гудят двери аббатства под чьими-то сильными и равномерными ударами.

Прибежал обратно Майенн со всей быстротой, какую допускала его толщина.

— Братья, — сказал он, — у главного входа отряд вооруженных людей.

— Это за ним, — сказала герцогиня.

— Тем более ему надо поторопиться с подписью, — заметил кардинал.

— Подписывай, Валуа, подписывай! — закричал громовым голосом Горанфло.

— Вы дали мне срок до полуночи, — умоляюще сказал король.

— А ты уже и обрадовался, рассчитываешь на помощь.

— Конечно, у меня еще есть возможность…

— Умереть, если вы сию же минуту не подпишете, — прозвучал повелительный и резкий голос герцогини.

Горанфло схватил короля за руку и протянул ему перо.

Шум снаружи усилился.

— Еще один отряд, — сказал прибежавший монах. — Они окружают паперть и обходят слева.

— Скорей! — нетерпеливо вскричали Майенн и герцогиня.

Король обмакнул перо в чернила.

— Швейцарцы, — явился с сообщением Жозеф Фулон. — Они занимают кладбище справа. Аббатство полностью окружено.

— Ну что ж, мы будем обороняться, — ответил решительно герцог Майеннский. — Ни одна крепость не сдастся на милость победителя, имея такого заложника.

— Подписал! — взвыл Горанфло, вырывая лист из рук Генриха, который, сраженный всем этим, закрыл лицо капюшоном, а поверх него — руками.

— Значит, мы — король, — сказал кардинал герцогу. — Унеси поскорей этот драгоценный пергамент.

Король, в порыве горя, опрокинул маленькую и единственную лампу, освещавшую эту сцену, но пергамент был уже в руках у герцога де Гиза.

— Что делать? Что делать? — спросил прибежавший со всех ног монах, под рясой которого угадывался самый настоящий дворянин в самом полном вооружении. — Явился Крийон с французской гвардией и вот-вот высадит двери. Прислушайтесь!..

— Именем короля! — донесся мощный голос Крийона.

— Чего там! Нет больше короля, — ответил Горанфло через окно кельи.

— Какой разбойник это сказал? — откликнулся Крийон.

— Я! Я! Я! — выкрикнул из темноты Горанфло с самой вызывающей надменностью.

— Попытайтесь разглядеть этого дурня и всадите ему парочку пуль в брюхо, — приказал Крийон.

А Горанфло, видя, что гвардейцы взяли мушкеты на изготовку, немедленно нырнул обратно в келью и плюхнулся на свой мощный зад посреди нее.

— Ломайте двери, господин Крийон, — приказал среди всеобщей тишины голос, от которого встали дыбом волосы у всех настоящих и мнимых монахов, находившихся в коридоре.

Тот, кому принадлежал этот голос, отделившись от остальных, подошел к ступеням аббатства.

— Повинуюсь, государь, — ответил Крийон и со всего размаха ударил по главной двери топором.

От этого удара содрогнулись стены.

— Что вам надо? — спросил дрожащий приор, выглядывая в окно.

— А! Это вы, мессир Фулон, — произнес все тот же высокомерный и спокойный голос. — Верните-ка мне моего шута, он решил заночевать тут у вас в одной из келий. Мне нужен мой Шико. Я скучаю без него в Лувре.

— Зато я очень весело провожу время, сын мой, — ответил Шико, сбрасывая капюшон и расталкивая толпу монахов, отшатнувшихся от него с воплями ужаса.

В это мгновение герцог Гиз, по приказу которого был принесен светильник, прочел с таким трудом добытую и еще не просохшую подпись внизу акта об отречении:

«ШИКО ПЕРВЫЙ»

— Шико Первый, — воскликнул он, — тысяча проклятий!

— Мы погибли, — сказал кардинал, — бежим!

— Вот тебе, — приговаривал Шико, стегая веревкой, заменявшей ему пояс, полубесчувственного Горанфло. — Вот тебе!

По мере того, как король говорил, и по мере того, как заговорщики узнавали его, изумление их сменялось страхом. Подпись «Шико I» под отречением превратила страх в ярость.

Шико сбросил рясу с плеч, скрестил руки на груди, и, пока Горанфло улепетывал со всех ног, он, неподвижный и улыбающийся, встретил первый натиск.

Положение его было ужасным.