Тогда отец, который исподтишка подглядывал за ней, говорил:
— Не бойся, Диана.
— Не бояться? Чего же, отец?
— Разве ты не смотришь, не следует ли за нами господин де Монсоро?
— А, это верно… Да, я смотрю, — отвечала молодая женщина, снова бросая взгляд назад.
Вот так, переходя от одних опасений к другим, от надежды к разочарованию, Диана прибыла к концу восьмого дня в Меридорский замок и была встречена у подъемного моста госпожой де Сен-Люк и ее мужем, которые во время отсутствия барона выполняли роль хозяев замка.
И для этих четырех началась та жизнь, о какой мечтает каждый из нас, читая Вергилия и Феокрита.
Барон и Сен-Люк охотились с утра до ночи. По следам их коней мчались доезжачие.
Собаки лавиной скатывались с вершины холма, преследуя зайца или лисицу, и когда из лесу доносился громкий шум этой неистовой погони, Диана и Жанна, сидевшие рядом на мху, в тени деревьев, вздрагивали, но затем снова возвращались к своей нежной и полной тайн беседе.
— Расскажи мне, — говорила Жанна, — расскажи мне обо всем, что было с тобой в могиле, ведь все мы считали тебя умершей… Погляди, боярышник в цвету роняет на нас свои последние снежинки, бузина шлет нам свой пьянящий аромат. В ветвях дубов играют солнечные блики, в воздухе — ни дуновения, в парке — ни души; лани разбежались, заслышав, как дрожит земля, а лисицы забились в свои норы. Расскажи мне, сестричка, расскажи.
— Что я тебе говорила?
— Ты ничего мне не говорила. Итак, ты счастлива? А что же тогда означают эти голубые тени под прекрасными глазками, перламутровая бледность твоих щек, трепещущие веки и губы, напрасно пытающиеся улыбнуться… Диана, у тебя есть о чем рассказать мне.
— Да нет же, нет.
— Значит, ты счастлива… с господином де Монсоро?
Диана задрожала всем телом.
— Вот видишь! — воскликнула Жанна с ласковым упреком.
— С господином де Монсоро! — повторила Диана. — Зачем ты произнесла это имя? Зачем ты вызвала этот призрак сюда, где нас окружают деревья, цветы, где мы счастливы?
— Что ж, теперь я знаю, почему под твоими прекрасными глазами синяки, почему эти глаза так часто поднимаются к небу; но я все еще не знаю, почему твои губы пытаются улыбнуться.
Диана грустно покачала головой.
— Ты, кажется, мне говорила, — продолжала Жанна, обвивая своей белой, полной рукой плечи Дианы, — говорила мне, что господин де Бюсси отнесся к тебе с большим участием…
Диана покраснела так сильно, что ее нежное, круглое ушко словно пламенем вспыхнуло.
— Этот господин де Бюсси обаятельный человек, — сказала Жанна.
И она запела:
Кто первый задира у нас?
Конечно, Бюсси д’Амбуаз.
Диана склонила голову на грудь подруги и подхватила голосом более нежным, чем голоса распевающих в листве малиновок:
Кто верен и нежен, спроси.
Ответят: «Сеньор…
— Де Бюсси!.. — закончила за нее Жанна, весело целуя подругу в глаза. — Ну, назови наконец это имя.
— Хватит глупостей, — сказала вдруг Диана, — господин де Бюсси не вспоминает более о Диане де Меридор.
— Вполне возможно, — ответила Жанна, — но я склонна думать, что он очень нравится Диане де Монсоро.
— Не говори мне этого.
— Почему? Разве это тебе неприятно?
Диана не ответила.
— Говорю тебе, что господин де Бюсси не вспоминает обо мне и правильно делает… О! Я струсила, — прошептала она.
— Что ты сказала?
— Ничего, ничего.
— Послушай, Диана, ты опять начнешь плакать, винить себя в чем-то… Ты струсила? Ты — моя героиня? У тебя не было выхода.
— Да, я так думала… мне чудились опасности, пропасти, разверзающиеся у меня под ногами… Сейчас эти опасности, Жанна, кажутся мне призрачными, эти пропасти — их мог бы перепрыгнуть и ребенок. Я струсила, говорю тебе. О! Почему у меня не было времени, чтобы подумать!..
— Ты говоришь со мной загадками.
— Нет, все это не то, — вскричала Диана, в страшном смятении вскакивая на ноги. — Нет, это не моя вина, это он, Жанна, он не захотел. Я вспоминаю, как все было: положение казалось мне ужасным, я колебалась, была в нерешительности… Отец предлагал мне свою поддержку, а я боялась… он, он предложил мне свое покровительство… но предложил так, что не смог убедить меня. Против него был герцог Анжуйский. Герцог Анжуйский в союзе с господином де Монсоро, скажешь ты. Ну и что из того? Какое значение имеют герцог Анжуйский и граф де Монсоро! Когда очень хочешь чего-нибудь, когда действительно любишь кого-нибудь, о! никакой принц, никакой граф тебя не удержит. Видишь, Жанна, если бы я действительно любила…
И Диана, вся во власти своего возбуждения, оперлась спиной о ствол дуба, словно душа ее довела тело до изнеможения и у него не было больше сил держаться.
— Послушай, дорогая моя, успокойся, рассуди…
— Говорю тебе: мы оказались трусами.
— Мы… О! Диана, о ком ты говоришь? Это «мы» очень красноречиво, моя милая…
— Я хочу сказать: мой отец и я. Надеюсь, ты ничего другого не подумала… Мой отец — человек знатный, он мог поговорить с королем; я… у меня есть гордость, и я не боюсь тех, кого ненавижу… Но, видишь ли, вот в чем секрет этой трусости: я поняла, что он не любит меня.
— Ты сама себя обманываешь!.. — вскричала Жанна. — Если бы ты верила в это, то в том состоянии, в котором ты находишься, ты бы обратилась к нему с этим упреком… Но ты в это не веришь, ты знаешь обратное, лицемерка, — добавила она ласково.
— Тебе легко верить в любовь, — возразила Диана, снова усаживаясь возле Жанны, — господин де Сен-Люк взял тебя в жены наперекор воле короля! Он похитил тебя прямо из Парижа; тебя, может быть, преследовала погоня, ты платишь ему за опалу и изгнание своими ласками.
— И щедро плачу, — сказала проказница.
— Но я, подумай немного и не будь эгоисткой, я, которую этот необузданный молодой человек любит, по его уверению, я, которая привлекла взор неукротимого Бюсси — человека, не знающего, что такое препятствие, я допустила оглашение моего брака и предстала пред взоры всего двора. После этого он не захотел даже смотреть на меня. Я доверилась ему в часовне Святой Марии Египетской. Никого не было, только два его сообщника — Гертруда и Одуэн, да я — еще большая его сообщница, чем они… О! Подумать только, стой возле дверей конь, и Бюсси мог бы меня похитить тогда же, возле часовни… закрыть полой плаща… В ту минуту, знаешь, я чувствовала, что он страдает, что он в отчаянии из-за меня. Я видела его потускневшие глаза, побледневшие, запекшиеся от лихорадки губы. Если бы он попросил меня умереть, чтобы возвратить блеск его глазам, свежесть его устам, я бы умерла… Я встала и ушла, и он даже не подумал удержать меня за край моей накидки. Погоди, погоди… О! Ты не понимаешь, как я страдаю. Он знал, что я покидаю Париж, возвращаюсь в Меридор; он знал, что господин де Монсоро… Ну вот, я и покраснела… что господин де Монсоро не муж мне; он знал, что я еду одна… и в дороге, Жанна, милая, я каждую минуту оборачивалась назад, мне все чудилось, что я слышу галоп его коня, догоняющего нас. Но нет! Это было всего лишь эхо! Говорю тебе, он обо мне и не вспоминает, да я и не заслуживаю того, чтобы ехать за мной в Анжу, когда при дворе французского короля есть столько прекрасных и обходительных дам, одна улыбка которых стоит больше сотни признаний провинциалки, похоронившей себя в чащах Меридора. Теперь ты поняла? Убедила я тебя? Разве я не права? Разве меня не забыли, не пренебрегли мною, бедная моя Жанна?
Не успела молодая женщина произнести эти слова, как в ветвях дуба раздался страшный треск, со старой стены посыпались кусочки мха и отколовшейся штукатурки, и тотчас вслед за этим из зелени плюща и дикой шелковицы выпрыгнул мужчина и упал к ногам Дианы, та громко вскрикнула.