И передал ему перо.
Затем, указывая пальцем место подписи:
— Тут, тут, — сказал он, — подо мной. А теперь передайте господину кардиналу и господину герцогу Майеннскому.
Но герцог Майеннский был уже внизу лестницы, а кардинал в другой комнате.
Король заметил их отсутствие.
— Тогда передайте главному ловчему, — сказал он.
Герцог подписал, передал перо главному ловчему и собрался было уйти.
— Погодите, — остановил его король.
И в то время, как Келюс с насмешливым видом брал перо из рук графа де Монсоро и не только присутствующая знать, но и все главы цехов, созванные для этого важного события, спешили подписаться ниже короля или на отдельных листах, продолжением которых должны были стать книги, где накануне всякий — великий ли, малый ли, знатный или простолюдин — смог подписать свое имя, все полностью, в это самое время король сказал герцогу де Гизу:
— Дорогой кузен, насколько я помню, это вы считали, что для защиты нашей столицы следует создать хорошую армию из всех сил Лиги? Армия создана, создана надлежащим образом, ибо естественный полководец парижан — король.
— Разумеется, государь, — ответил герцог, не очень понимая, куда клонит Генрих.
— Но я не забываю, — продолжал король, — что у меня есть и другая армия, которой нужен командующий, и что этот пост принадлежит по праву первому воину королевства. Пока я тут буду командовать Лигой, вы отправляйтесь командовать армией, кузен.
— Когда я должен отбыть? — спросил герцог.
— Тотчас же, — сказал король.
— Генрих, Генрих! — воскликнул Шико, которому лишь этикет помешал броситься к королю и прервать его на полуслове, как ему хотелось.
Но так как король не услышал восклицания Шико, а если и услышал, то не понял его, гасконец с почтительным видом, держа в руке огромное перо, стал пробираться через толпу, пока не оказался возле короля.
— Да замолчишь ты наконец, простофиля, — шепнул он Генриху.
Но было поздно.
Король, как мы видели, уже объявил де Гизу о его назначении и теперь, не обращая внимания на знаки и гримасы гасконца, вручал герцогу заранее подписанный патент.
Герцог де Гиз взял патент и вышел.
Кардинал ждал его у дверей залы, герцог Майеннский ждал их обоих у ворот Лувра.
Они тотчас же вскочили на коней, и не прошло и десяти минут, как все трое были уже вне пределов Парижа.
Остальные участники церемонии тоже постепенно разошлись. Одни кричали: «Да здравствует король!», другие: «Да здравствует Лига!»
— Как бы то ни было, — сказал, смеясь, Генрих, — я решил трудную задачу.
— О, конечно, — пробормотал Шико, — ты отличный математик, что и говорить!
— Вне всякого сомнения, — продолжал король. — Заставив этих мошенников кричать противоположное, я, в сущности, достиг того, что они кричат одно и то же.
— Sta bene,[127] — сказала Генриху королева-мать, пожимая ему руку.
— Верь-то верь, да на крюк запирай дверь, — сказал гасконец. — Она в бешенстве, ее Гизы чуть не в лепешку расплющены этим ударом.
— О! Государь, государь, — закричали фавориты, толпой бросаясь к королю, — как вы замечательно это придумали!
— Они воображают, что золото посыплется на них, как манна небесная, — шепнул Шико в другое ухо короля.
Генриха с триумфом проводили в его покои. В сопровождавшем короля кортеже Шико исполнял роль античного хулителя, преследуя своего господина сетованиями и попреками.
Настойчивость, с которой Шико старался напомнить полубогу этого дня, что он всего лишь человек, до такой степени удивила короля, что он отпустил всех и остался наедине с шутом.
— Да будет вам известно, мэтр Шико, — сказал Генрих, оборачиваясь к гасконцу, — что вы никогда не бываете довольны и что это становится просто невыносимым! Черт возьми! Я не сочувствия от вас требую, я требую от вас здравого смысла.
— Ты прав, Генрих, — ответил Шико, — ведь тебе его больше всего не хватает.
— Согласись по крайней мере, что удар был нанесен мастерски.
— Как раз с этим я и не хочу соглашаться.
— А! Ты завидуешь, господин французский король!
— Я?! Боже упаси! Для зависти я мог бы выбрать что-нибудь получше.
— Клянусь телом Христовым! Господин критикан!..
— О! Что за необузданное самомнение!
— Послушай, разве я не король Лиги?
— Конечно, это неоспоримо: ты ее король. Но…
— Но что?
— Но ты больше не король Франции.
— А кто же тогда король Франции?
— Все, за исключением тебя, Генрих, и прежде всего — твой брат.
— Мой брат! О ком ты говоришь?
— О герцоге Анжуйском, черт побери!
— Которого я держу под арестом?
— Да, потому что хотя он и под арестом, но он помазан на престол, а ты — нет.
— Кем помазан?
— Кардиналом де Гизом. Слушай, Генрих, я все же советую тебе заняться твоей полицией; совершается помазание короля — в Париже, в присутствии тридцати трех человек, прямо в часовне аббатства Святой Женевьевы, а ты ничего об этом не знаешь.
— Господи, боже мой! А ты об этом знал, ты?
— Разумеется, знал.
— Как же ты можешь знать то, что неизвестно мне?
— Ба! Да потому что твоя полиция — это господин де Морвилье, а моя — я сам.
Король нахмурил брови.
— Итак, один король Франции у нас уже есть, не считая Генриха Валуа, — это Франсуа Анжуйский, а кроме него мы еще имеем, постой-ка, постой… — сказал Шико, словно припоминая, — мы еще имеем герцога де Гиза.
— Герцога де Гиза?
— Герцога де Гиза, Генриха де Гиза, Генриха Меченого. Итак, повторяю, мы еще имеем герцога де Гиза.
— Хорош король, нечего сказать: король, которого я изгнал, которого я сослал в армию.
— Вот-вот! Разве тебя самого не ссылали в Польшу; разве от Ла-Шарите до Лувра не ближе, чем от Кракова до Парижа? А! Это верно — ты его отправил в армию. Что за ловкий удар, какое поразительное мастерство! Ты его отправил в армию, то есть поставил под его начало тридцать тысяч человек, клянусь святым чревом! В армию, и в какую! Всамделишную… это не то, что армия твоей Лиги… Нет… нет… армия из буржуа — это сгодится для Генриха Валуа, короля миньонов; Генриху де Гизу нужна армия из солдат, и каких! Выносливых, закаленных в боях, пропахших порохом, способных уничтожить двадцать таких армий, как армия Лиги. Одним словом, если Генриху де Гизу, королю на деле, взбредет однажды в голову стать королем и по званию, ему надо будет всего лишь повернуть своих трубачей к столице и скомандовать: «Вперед! Проглотим одним глотком Париж вместе с Генрихом Валуа и Лувром». И они это сделают, мошенники, я их знаю.
— В вашей речи вы позабыли упомянуть только об одном, мой великий политик, — сказал Генрих.
— Проклятие! Вполне возможно, особенно если то, о чем я забыл, — четвертый король.
— Нет, — ответил Генрих с крайним презрением, — вы позабыли, что, прежде чем мечтать о французском троне, на котором сидит один из Валуа, надо бы сначала оглянуться назад и посчитать своих предков. Можно еще понять, когда подобная мысль приходит в голову герцогу Анжуйскому: он принадлежит к роду, который вправе на это претендовать. У нас общие предки — борьба между нами, сравнение допустимы, ведь здесь речь идет о первородстве, вот и все. Но господин де Гиз… знаете ли, мэтр Шико, подзаймитесь-ка геральдикой, друг мой, и сообщите нам, какой род древнее — французские лилии или лотарингские дрозды…
— Э-э, — протянул Шико, — тут-то и заключена ошибка, Генрих.
— Какая ошибка, где?
— Конечно, ошибка: род господина де Гиза гораздо древнее, чем ты предполагаешь.
— Древнее, чем мой, быть может? — спросил с улыбкой Генрих.
— Без всякого «быть может», мой маленький Генрике.
— Да вы, оказывается, дурак, господин Шико.
— Это моя должность, черт побери!
— Я имею в виду, что вы сумасшедший, из тех, кого связывать приходится. Выучитесь-ка читать, мой друг.
— Что ж, Генрих, ты читать умеешь, тебе не надо снова отправляться в школу, как мне, так почитай же вот это.