Не думайте, однако, что разыгрывавшийся спектакль, будучи не столь мрачным, был вовсе лишен интереса. Напротив, Лувр представлял собою в этот день самое любопытное зрелище из всех описанных нами до сих пор.
Король находился в большом тронном зале в окружении своих сановников, друзей, придворных и членов семьи, он ждал, пока все цехи не продефилируют перед ним и, оставив своих старшин во дворце, не отправятся на отведенные им места во дворе Лувра и под его окнами.
Так он мог, разом, полностью, охватить взглядом и почти сосчитать всех своих врагов, то руководясь замечаниями, которые время от времени отпускал Шико, спрятавшийся за королевским креслом, то предупреждаемый знаками королевы-матери, а порой просвещенный судорогой, перекосившей лицо какого-нибудь из рядовых лигистов, не причастных, как их главари, к тайне предстоящего и поэтому более нетерпеливых. Внезапно в зал вошел господин де Монсоро.
— Вот так раз, — указал Шико, — погляди-ка, Генрике.
— Куда поглядеть?
— Да на главного ловчего, черт побери! Право же, стоит. Он такой бледный и так забрызган грязью, что заслуживает твоего взгляда.
— Это и в самом деле он, — сказал король.
Генрих сделал знак господину де Монсоро, и главный ловчий приблизился.
— Почему вы в Лувре, сударь? — спросил Генрих. — Я полагал, что вы в Венсене и готовитесь выставить для нас оленя.
— Олень был выставлен в семь часов утра, государь. Но, увидев, что близится полдень, а от вас нет никаких известий, я испугался, не случилось ли с вами какого-нибудь несчастья, и примчался сюда.
— Вот оно что? — произнес король.
— Государь, ежели я нарушил свой долг, то лишь из-за моей безграничной преданности вам.
— Разумеется, сударь, — сказал Генрих, — и будьте уверены, что я ее ценю.
— А теперь, — продолжал граф с некоторым колебанием в голосе, — ежели вашему величеству угодно, чтобы я возвратился в Венсен, теперь, когда я успокоился…
— Нет, нет, оставайтесь, наш главный ловчий; эта охота — всего лишь прихоть, она пришла нам в голову и исчезла так же, как появилась. Оставайтесь и не уходите далеко, я нуждаюсь в том, чтобы меня окружали верные мне люди, а вы сами причислили себя к тем, на чью преданность я могу рассчитывать.
Монсоро поклонился.
— Где ваше величество прикажет мне стать?
— Не отдашь ли ты его мне на полчасика? — шепнул Шико на ухо королю.
— Зачем?
— Чтобы помучить немножко. Ну что тебе стоит? Ты передо мною в долгу: заставил присутствовать на такой скучной церемонии, какой обещает быть эта.
— Ладно, бери его.
— Я имел честь спросить у вашего величества, где ему будет угодно, чтобы я стал? — повторил свой вопрос граф.
— Мне показалось, что я вам ответил: «Где пожелаете». За моим креслом, например. Там я обычно помещаю своих друзей.
— Пожалуйте сюда, наш главный ловчий, — сказал Шико, освобождая для господина де Монсоро часть территории, которую до этого он занимал один, — и принюхайтесь немного к этим молодцам. Вот эту дичь можно поднять и без охотничьих собак. Клянусь святым чревом, господин граф, какой букет! Это проходят сапожники, вернее, прошли. А вот идут кожевенники, помереть мне на месте! Ах, наш главный ловчий, коли вы потеряете след этих, объявляю вам, что отберу у вас патент на должность.
Господин де Монсоро делал вид, что слушает, или, скорее, слушал, не слыша.
Он был поглощен какой-то мыслью и оглядывался вокруг с беспокойством, которое не ускользнуло от короля, тем более что Шико не преминул обратить на него внимание Генриха.
— Послушай-ка, — шепнул гасконец, — ты знаешь, на кого охотится в эту минуту твой главный ловчий?
— Нет, а на кого?
— На твоего брата Анжуйского.
— Во всяком случае, дичи своей он не видит, — сказал, смеясь, Генрих.
— Нет, идет наугад. Ты стоишь на том, чтобы он не знал, где она находится?
— Откровенно говоря, я не возражал бы, чтобы он пошел по ложному следу.
— Погоди, погоди, — сказал Шико, — сейчас я наведу его на след. Говорят, что от волка пахнет лисицей, на этом он и запутается. Только спроси у него, где графиня.
— Зачем?
— Спроси, спроси, увидишь.
— Господин граф, — сказал Генрих, — куда вы девали госпожу де Монсоро? Я не вижу ее среди дам.
Граф подскочил так, словно его змея ужалила в ногу.
Шико почесал кончик носа и подмигнул королю.
— Государь, — ответил главный ловчий. — Графиня чувствовала себя нездоровой, воздух Парижа ей вреден. Этой ночью, испросив и получив разрешение королевы, она уехала вместе со своим отцом, бароном де Меридор.
— А в какую часть Франции она направилась? — спросил король, обрадовавшись возможности отвернуться, пока проходят кожевенники.
— В Анжу, на свою родину, ваше величество.
— Дело в том, — заметил важно Шико, — что воздух Парижа неблагоприятен для беременных женщин. Gravidis uxoribus Lutetia inclemens.[124] Я советую тебе, Генрих, последовать примеру графа и тоже отослать куда-нибудь королеву, когда она понесет.
Монсоро побледнел и в ярости уставился на Шико, который, облокотившись на спинку королевского кресла и подперев ладонью подбородок, казалось, весь был поглощен разглядыванием позументщиков, следовавших непосредственно за кожевенниками.
— Кто это вам сказал, господин наглец, что графиня тяжела? — прошипел Монсоро.
— А разве нет? — сказал Шико. — Я полагаю, что предположить обратное было бы еще большей наглостью с моей стороны.
— Она не тяжела, сударь.
— Вот те раз, — сказал Шико, — ты слышал, Генрих? Твой главный ловчий, кажется, совершил ту же ошибку, что и ты: он забыл соединить рубашки Шартрской богоматери.
Монсоро сжал кулаки и подавил свою ярость, но прежде метнул Шико взгляд, полный ненависти и угрозы; Шико в ответ надвинул шляпу на глаза и стал играть ее длинным и тонким пером, превращая его в извивающуюся змею.
Граф понял, что момент для сведения счетов неподходящий, и тряхнул головой, словно пытаясь сбросить со своего чела омрачившую его тучу.
Шико, в свою очередь, повеселел и сменил грозный вид матамора на приятнейшую улыбку.
— Бедная графиня, — сказал он, — она погибнет от скуки в пути.
— Я сказал королю, — ответил Монсоро, — что она путешествует со своим отцом.
— Пусть так, я не возражаю; отец — это весьма респектабельно, но не очень-то весело, и если бы возле нее был только достойный барон, чтобы развлекать ее в путешествии… но, к счастью…
— Что? — с живостью спросил граф.
— Что «что»? — ответил Шико.
— Что «к счастью»?
— О, господин граф, у вас получился эллипс!
Граф пожал плечами.
— Ах! Прошу прощения, наш главный ловчий. Вопросительная фраза, которой вы только что воспользовались, называется эллипсом. Спросите у Генриха, он — филолог.
— Это верно, — сказал Генрих, — но что означает твое наречие?
— Какое наречие?
— «К счастью».
— «К счастью» означает «к счастью». К счастью, сказал я, выражая таким образом восхищение благостью всевышнего, к счастью, в этот час в пути находится кое-кто из наших друзей, и притом из самых веселых; и если они встретят графиню, они ее, вне всякого сомнения, развлекут. А так как друзья наши, — добавил небрежно Шико, — едут по той же самой дороге, очень вероятно, что они встретятся. О! Я вижу их отсюда. А ты видишь, Генрих? Ты ведь человек с воображением. Видишь ты, как они гарцуют на своих конях по прекрасной лесной дороге и рассказывают графине сотни пикантных историй, от которых эта милая дама просто млеет?
Второй кинжал, еще острее первого, вонзился в грудь главного ловчего.
Но у Монсоро не было никакой возможности дать волю своим чувствам; король находился рядом и, во всяком случае в эту минуту, был союзником Шико. Поэтому граф, с любезностью, сохранившей, однако, следы тех усилий, которые ему пришлось сделать, чтобы подавить свой гнев, спросил, лаская Шико взглядом и голосом: