С каждым годом полнее раскрывались резервы личности. И как следствие — оба они приносили бо́льшую пользу производству, товарищам по работе, испытывая при этом ни с чем не сравнимое удовлетворение.

…В семьдесят девятом году Челябинский электродный будет отмечать свою «серебряную свадьбу». Ровно столько же будет насчитывать работа на этом заводе каждого из супругов Сухининых. А возраст ветеранов еще сравнительно невелик, и ничто не мешает им добиваться в жизни новых успехов.

Еще не раз мы зиму подождем,

еще не раз покинут осень утки.

Осыплет снегом, обольет дождем

и просквозит на бортовой попутке.

Земля кругла, что колесо под нами.

Туманистая, в росплесках дорог.

В одном краю бесчинствует цунами,

в другом — от зноя плавится песок.

Неповторима каждая минута,

минуты — подорожные бои,

когда дороги отлетают круто

за плечи утомленные твои.

Спешите, уставайте!

                              Год за годом

уйдут, но память остановит миг,

когда в окошке светится погода

и под землей рождается родник.

Нам нужно много

                        и совсем немного —

была б душа в дороге не слепа.

А потому лети, лети, дорога,

веди и вейся, лунная тропа!

…Над тушильной башней облака,

Словно пух от белых лебедей.

Над заводом

Вялый пар и буйный дым,

Полной грудью дышит коксохим.

Год тридцатый

Помню до сих пор:

Надрывал «козлами» свои плечи,

Котлован копал,

Огнеупор

Поднимал для кладки первой печи.

О былом забыть не смею —

Мирную построил батарею.

О былом мне память дорога,

Как победы трудовое знамя.

Для поджарки «Кокса-пирога»

Сам раздул

Малиновое пламя.

О, вьюга,

Марлевая вьюга,

Моей поэзии — сестра.

На севере,

А не на юге

То днем,

То ночью

На досуге

Мы с нею грелись у костра.

Земля российская богата.

Но я бывал за той чертой,

Где летом солнце без заката,

Пунцовый снег

Пушист, как вата,

Зимует солнце

Под землей.

Где валит с ног

Полярный вихорь,

Гудит,

Как мощный калорифер.

И я иду неторопливо,

И все вокруг,

Как напоказ…

Зима!

Ну до чего ж красиво

Зимой на родине у нас!

Влекут

Заснеженные дали,

В морозе искры,

Да не те,

Что мы кувалдой высекали

В тайге на вечной мерзлоте.

Кружат снежинки,

Как живые,

И вот уж

Не видать ни зги.

Иду,

Мне кажется, впервые

Ношу со скрипом сапоги.

Уводят ввысь

Пролеты лестниц.

Цеха теснятся по бокам.

Как волнорезы,

В небе летнем

Поднялись трубы к облакам.

Пропитан воздух

По́том, солью.

И кажется —

Над головой

Поковкою пылает солнце

На наковальне голубой.

И вот мой цех.

Мой механический.

Невольно ускоряю шаг.

С какой-то новой мелодичностью

Знакомый шум стоит в ушах.

И где-то там

Гудит мой фрезерный…

Сейчас увижу «старика»!

Линялой краской,

Точно фресками,

Его расцвечены бока.

Эмульсия бьет крепкой струйкой

В разгоряченную деталь.

Лениво сплевывая стружку,

Фреза вгрызается в металл.

— Ворчишь, «старик»!

А понапрасну:

Ведь я тебе не изменил.

К тебе стремился,

Как на праздник,

И даже ромбик нацепил.

Ведь здесь не раз,

Ломая фрезы,

Я закипал в разладах чувств,

Науку стали и железа

Заучивая наизусть.

Средь ветеранов,

В слишком частых спорах их

Нередко слышать доводилось мне,

Что никогда не нюхавшие пороху

Мальчишки

Нынче пишут о войне.

А что из этого?

И разве это плохо:

Не зная свиста пуль над головой,

Они вступают в новую эпоху,

Себя сверяя с той,

С пороховой.

Сломали деревушку, увезли.

Один лишь дом стоит не потревожен:

Окошки на три пальца от земли,

Худая крыша на седло похожа.

Пустынный двор давно зарос травой.

Все ж на крыльце,

                           плечом припав к перилам,

Сидит в пимах кудлатый, домовой

И предается мыслям тихокрылым.

Во двор бурьян глядит через плетень…

Записано, знать, у природы в планах,

Чтоб на места снесенных деревень

Свершалося нашествие бурьянов.

По нраву, что ль, пришлося домовым

Ютиться в этом глушняке зеленом?

Негаданно предстала перед ним

Старуха с «алюминевым» бидоном.

Бидон подъемлет дряхлая рука…

А что теряться, коли выпал случай?

Проглянувшие капли молока

Исчезли сразу в бороде дремучей.

— А я, дедок, пришла ведь за тобой,

Давай сбирайся, горемыка сирый.

Помешкав, отвечает домовой:

— Ульяна, ты меня не агитируй.

Обременять колхоз иль сельсовет

И без меня людей на свете много.

Я здесь живу почти что сотню лет,

Отсюда мне лишь к праотцам дорога.

Какой же прок упрямца убеждать,

Когда над ним уже не властно слово?

— Ну, завтра кто-нибудь придет опять

Как видно, людям жалко домового.

Послать бы межзвездный корабль к Солнцу, зачерпнуть из него пробу, доставить на Землю и отдать в лабораторию на химанализ. Вот тогда человек до конца разгадал бы загадку вечного светила и, кто знает, взял бы да и создал собственное — по образу и подобию. И зажигал бы по своему хотению.

Дерзкая мечта. Но разве не было великой дерзостью первобытного человека приручить огонь?

Это отрывок из замечательного фантастического рассказа Рэя Бредбери «Золотые яблоки солнца». В нем известный фантаст славит человека, дерзнувшего подлететь к самому Солнцу и взять из него пробу. Тропинка, по которой бежал первобытный человек с горящей головней, вывела в космос. Таков путь освоения вселенской плазмы человечеством.