— Ты прямо чертознай какой! — удивился Сергей. — Я когда вчера уходил от него, он заказывал междугородний разговор.

— Ну вот. А я, как на грех, не побрился нынче, — засмеялся Журавлев.

Пришла со склада первая машина, груженная янтарными сосновыми брусьями, готовыми дверными и оконными косяками. С веселым гвалтом ребята разгрузили ее в пять минут и снова укатили на склад. Несколько человек стали разбирать по маркировке привезенные детали, остальной народ полез на крышу старой избы.

Утирая слезы, смотрела Антонида Ившина, как осыпалась на землю трухлявая тесовая крыша, как мигом были сняты стропила, как полетели в одну кучу изъеденные червоточиной бревешки. На втором часу работы были сняты двери, выбиты косяки, выдраны половые доски… Была изба — нет избы.

Антониде вдруг показалось, что все происходящее теперь, все перемены с Пашкой — какой-то сон. Вот возьмет да оборвется он, и придется ей снова, как прежде, думать одну тяжкую думу: как быть с неслухом Пашкой, как уберечь и дотянуть его до взрослости, в которой начнет он по-умному смотреть на жизнь и самого себя.

Два полных дня пласталась помочь. И хотя собрались тут в основном те, о ком можно сказать поговоркой «Не клин да не мох, так и плотник бы сдох», а дело было сделано хорошо и прочно. Все два дня Журавлев ловил себя на мысли, что строят они не просто дом, где бы в тепле и уюте жил молодой тракторист Пашка, не просто так плотно легло бревно к бревну, образуя стены, — а сделано нечто большее.

В эти дни Пашка Ившин понял, что сам по себе он, без Журавлева и ребят, без всех журавлевцев ничего не значит, а только вместе с ними может стать очень сильным. Оттого светилось его лицо и добра его улыбка. Хорошо Пашке, и хотелось ему, чтобы всем людям, кого он знает и кого не знает, было так же хорошо…

А дни катились один за другим, разматывалось лето, набирая зрелую силу. Страсти в Журавлях улеглись, да и некогда в страдную пору следить за тем, кто что сказал, кто как посмотрел. Поэтому никаких разговоров и пересудов не вызвал уход Наташи с фермы. Из доярок прямым ходом — в почтальоны. Захар Петрович такое условие поставил: или оставайся дояркой или вовсе долой из животноводства.

— Хорошо, что не размазней себя показала, — успокоил ее Иван Михайлович. — Сказано — сделано! По-нашенски. Сергей вот говорит, что в институт тебе надо, на зоотехника учиться. Поддерживаю, елки зеленые! Дельное Сергей советует.

— Он и мне давно говорит, — ответила Наташа. — Буду готовиться.

Журавлев полагал, что все про своих детей знает. Оказывается, далеко не все. Человек, как изба на семи замках. Один отомкнул, другой отомкнул, а к третьему ключи не подходят.

Как-то вечером в грозу ввалился к Журавлевым Антон. Мокрехонек до нитки, зубами дробь выколачивает.

— Откуда такой хороший? — удивился Иван Михайлович.

— Натаха где? — спросил Антон.

— Спит.

— Так скажите ей, что переплыл я озеро. Туда и обратно. В грозу, как и договаривались.

Иван Михайлович только пожал плечами, а утром стал допытываться у Наташи: что за новости такие?

— Я, может, замуж за Антона собираюсь. Надо же проверить его на храбрость.

Журавлев глазами хлопает, она посмеивается.

В конце июля Иван Михайлович отчитывался на партийном собрании. Сперва стал зачем-то в подробностях перечислять, сколько чего звено посеяло, какой вид на урожай по каждому полю, в каком состоянии техника. Его не перебивали, давая время успокоиться и настроиться.

— Теперь возьмем каждого из ребят в отдельности и посмотрим, с чем он пришел в звено и какую перемену в нем вижу. За полгода совместной работы пришел я к выводу, что много лишнего, елки зеленые, на молодых наговариваем. Обыкновенные они ребята, только страшно не любят, если поучать без нужды. Поэтому зря не лезу, не показываю, куда ногой ступить. Пускай сам идет, а я как бы в стороне.

А насчет того, какую перемену в ребятах вижу, так вот Сашка и Антон раздумали из деревни уезжать. Азартно собирались, а теперь стихли. На главного заводилу Антона я через Сашку пошел. Уговаривать, елки зеленые, не стал, а присоветовал Сашке повременить, так технику освоить, чтобы в любом месте такого механизатора с руками взяли… Механизатором Сашка толковым будет, а поедет или не поедет из деревни, тут посмотреть надо. Загорелось ему осенью выдрать местами кусты и спрямить полосы в Мокром углу. Дельно задумано, елки зеленые!

Теперь Виктора взять. Всем вроде хорош, а с ленцой. К нему я с другого боку подъехал. На перепашке паров дал обогнать себя. Ночью мы с ним работали, вот он и не заметил, как я часть времени его загонку пахал. Утром учетчик замер сделал, а у Виктора моего на целый гектар больше. Нет, говорю, тут дело нечисто! Быть, елки зеленые, такого не может! Это меня, кричу, обогнать! Тут хватает Виктор сажень, меня под руку и айда новый замер делать. Все в точности, на гектар разница. Значит, случайно получилось, говорю ему. Теперь он и старается доказать мне, что никакой тут не случай, а работать умеет не хуже меня… У Валерия и Павла тоже перемену наблюдаю.

Вот так и отчитался Иван Михайлович.

После щедрых июльских гроз над Журавлями и окрестным миром установилось жаркое вёдро, быстро ожелтившее хлеба. После росных ночей в березняках подолгу стали блуждать густые белые туманы.

Деревня готовилась к уборочной. Захар Петрович, чувствуя, что урожай будет хороший, стал, спокойным, даже медлительным и насмешливо следил за возбужденной суетней Сергея. Так опытный обстрелянный солдат относится к новобранцу, охваченному жутью близкой битвы и любопытством к ее исходу.

Днем Сергей мотается по бригадам и полям, на ночь превращается в писаря, готовит документальное обеспечение страды. Как агроному, ему надо выдать развернутый план уборки, расписать последовательность, объемы и предполагаемые сроки косовицы, обмолота, очистки зерна, вывозки его, засыпки семян, сбора половы, сволакивания и скирдования соломы, вспашки зяби и еще множества другого, что надо делать обязательно, быстро, хорошо, малой силой, без лишних затрат. Не меньше забот у него как у секретаря партийной организации. Вдобавок ко всему в районе посоветовали торжественно проводить механизаторов на жатву.

Такой праздник провели. За околицей выстроили комбайны, перед механизаторами, смущенными всеобщим вниманием, Захар Петрович сказал речь с азартным призывом работать так, чтобы земля дрожала и звезды с небес сыпались. Потом Андрей Журавлев, гордый доверием, повел свой комбайн к ближнему полю. Там показала свою сноровку Марфа Егоровна. Быстро и ловко она связала из скошенной пшеницы тугой сноп. Школьники с барабаном и горном пронесли этот сноп по деревне и выставили его у колхозной конторы.

Это было утром, а к вечеру у себя на таборе в Мокром углу Иван Михайлович выложил ребятам свою программу уборки.

— Значит, елки зеленые, так… От самой весны, а вернее сказать, еще от зимы болела у нас душа об этом хлебе. Потому что настоящий хлебопашец тогда спокой имеет, когда все до колоска прибрано и приготовлена земля к новой посевной. Теперь нам, елки зеленые, надо как следует поднатужиться и сделать все другим на загляденье, а себе в удовольствие. Прошу головами не вертеть и не ухмыляться. Как говорю, так должно быть и так будет. Иначе позор нам на все Журавли и даже дальше. Работать станем таким манером. Антон, Александр и Андрей на комбайнах. Им косить и подбирать. Чтоб качество было, елки зеленые, и все другое. Если по ходу дела будут передвижки из бригады в бригаду, то носами не дергать и не говорить, что своя полоса ближе и роднее. Федору, Валерию, Павлу и Виктору зябь пахать и прочие работы. Значит, комбайн с поля, солому тоже с поля долой, а плуг сразу в борозду. Сам я на время от техники освобожусь и буду на подхвате…

Ребята разъехались. Уже затихло торканье мотоциклов, а Иван Михайлович все сидел на жухлой траве и сосал потухшую папиросу. Над хлебной желтизной дрожит и переливается знойное марево, резкие тени тихих облаков неслышно скользят по земле. Воздух сух и дурманно-горек от горячей пыли и спелых запахов поля, лесных прогалин и луговин. Сощурившись, Журавлев любовался, как качается волнами рослая пшеница. Казалось, еще миг и все: лес, почерневшая на дождях будка, темно-красные комбайны и сам он — стронутся с места и уплывут неведомо куда.